Легур трепетал. Его ладони вспотели, голова же похолодела. Вот оно! Не зря, все не зря. Он сидел на крыльце закрытой сапожной мастерской, закутавшись в огромный плащ с глубоким капюшоном, пил воду из фляги и наблюдал за небольшой голубятней, ветхой и непрезентабельной на вид. Работники лазили с совками по клетям и соскребали птичий помет – удобрение дорогое и моментально раскупаемое. Голуби, взращиваемые на убой, шумно летали по помещению, соревнуясь за господство на самой удобной жердочке.

Он не сразу заметил это. Но вскоре вот что стало бросаться в глаза, – голубятник-заводчик куда-то уносил небольшую клеть с тремя голубями – сизым, бурым и белым, возвращался с пустой клеткой, и на другой день вновь относил куда-то тех же самых голубей. Голуби почтовики. Он тренировал их. Легур в нетерпении потер руки. Нынче он узнает, куда ходит голубятник. Он ждал его уже два часа. И, наконец, тот показался в дверях. Клетка с тремя голубями была при нем. Он бережно нес ее, насвистывая. Обычный мужик. Не похож на участника какого-то заговора. Возможно, просто невинный заводчик почтовых голубей? Тогда к чему такая таинственность, прикрытие голубятней с птицами на убой.

Легур медленно побрел за голубятником. Шли они очень долго. Доктор не видел, что слежка велась и за ним самим, хоть он и оборачивался, и оглядывался весьма тщательно. Целая вереница соглядатаев кралась по гризайским улицам – за голубятником следовал Айло, за ним волочились приспешники Джозара, вдогонку им ехал верхом лакей Мориона, посланный следить за каждым шагом доктора и докладывать своему хозяину обо всех поползновениях в его сторону.

Вскоре все они вышли на площадь к храму Павшего бога, где на камнях еще бурела кровь Беситы. К удивлению Легура голубятник направился прямиком в храм. Он двинулся за ним, пересекая площадь. Внезапно перед ним возник человек, преградив ему путь. Легур хотел обойти его, но тот настойчиво мешался, не давая дороги.

— Ты кто такой? – проговорил Легур, всматриваясь в молодое наглое лицо незнакомого типа. – Чего тебе от меня нужно?

— Отойдем за угол? – предложил тот, взявшись за свой пояс. – Хочешь?

— Пошел прочь! – прорычал Легур, толкая того в грудь.

— Не будь таким вредным, — прошептал тот, хватая его за запястье. – Я все про тебя знаю.

Легур в ответ схватил его за шиворот и встряхнул.

— Ты ничего обо мне не знаешь. Ничего! – прошипел он. – Грязный батрак.

— А разве не ты главный здешний любитель мальчиков?

Незнакомец схватил Легура за пояс и рванул на себя. Доктор изо всех сил наступил незнакомцу на стопу и наподдал коленом в пах. Он был резок и стремителен, и дерзкий обидчик его не ожидал такого сопротивления и злости. Он заорал, согнувшись, и указал пальцем на Легура.

— Глядите-ка народ! Грязный похотливый извращенец приставал ко мне средь бела дня. Я отверг его, и он вероломно напал на меня. О, какая скверна на главной нашей священной площади! Мужеложец! Настоящий извращенец!

Легур огляделся. Суровые лица горожан обратились в его сторону.

— Что еще за новости! В нашем городе не место богопротивным развратникам, — прокричал какой-то старик, укоризненно грозя пальцем.

— Посмотрите, какой у него дикий вид. Кто он такой вообще?

— Какая разница кто он? Важно лишь, что он извращенец! Позовите стражу!

— Известно кто! Совратитель, растлитель! Исчезло без вести давеча трое мальчишек – так известно теперь с кого надо спрашивать!

— Он распускает руки до благопорядочных горожан, я сам видел. Постоянно грязно домогается, пристает с непристойностями!

— Неслыханно! Экая скверна. Да где же стража?!

Доктор в панике озирался, ища лазейку, куда можно было бы протиснуться и сбежать. «Это что – обо мне? Они говорят обо мне?» — холодея от ужаса, думал он. Вдруг Айло приметил неподалеку верного лакея Якко – тот в страхе взирал на собирающуюся толпу, не зная что предпринять. Легур отчаянно замахал ему рукой, но тот не мог и подобраться к нему – площадь была полна народа, конь его пугался в толчее, он с трудом мог проехать и, в конце концов, его оттеснили в сторону. Лакей пришпорил коня и унесся прочь.

— Да это же миджархийский доктор! – гаркнул кто-то. Айло вспыхнул и резко обернулся. – Главный тамошний.

— Что делается, люди добрые, что делается! Извращенцы уже добрались и до миджархии.

— У них там уже логово, однако, образовалось. Незнамо что творят там за стенами. Все погрязли в разврате и грехе! Скверна какая!

— Скверна! Скверна!

— Гляньте на него, ну сама невинность. Что, страшно стало, поганец? – кто-то ткнул Легура в спину палкой.

— Вот от таких тварей и дети потом дурными становятся. Развратятся с их легкой руки, а потом творят непотребства, — испуганного доктора принялись толкать со всех сторон, и он мотался взад-вперед, осыпаемый тумаками и пинками. Злобные лица горожан замелькали перед его глазами.

— Так известное дело. Они и болезни разносят. Все болезни от этих поганых извращенцев. И понос, и слабоумие – всё от греха, всё! Известное дело – где прошел сквернавец, там и скверна вслед за ним тянется.

— А выясняется, что их еще и миджархия кормит. Ну ясно откуда ноги растут, люди добрые. Ой, что делается.

— Вроде человек уважаемый – доктор. Должно вести себя как подобает, а этот мужиков домогается возле храма. Это где вообще такое видано? Стыд-то какой.

— Грязь! Отврат.

— Стражу, стражу! – толпа смыкалась вокруг Легура.

— Что сделает эта стража? Наша королева и сама погрязла в пороке. Ей все равно, что по улицам средь бела дня разгуливают похотливые твари, насильники! Да она же им и покровительствует!

— Бей его! – заорал детина, хватавший доктора за пояс. — Мы – народ, мы сами себя защитим! Убьем его! Ради наших детей!

— Бей его!

В Легура кто-то швырнул камень. Он схватился за руку и моментально сел на землю. Прикрывая голову, он весь сжался. Вскоре в спину ему прилетел увесистый булыжник. Дикая боль пронзила его. Позвоночник — подумал доктор, прикидывая возможные последствия такого удара. Он упал на бок. Камни летели в него со всех сторон. Стража уже принялась растаскивать толпу, но разъяренные горожане напирали и отбивались от стражников оружием. На площади показалась группа крассаражцев, которые бросились в гущу событий, выбивая камни из рук разгневанных людей. Легура кто-то схватил за шиворот и поволок прочь. Айло приоткрыл глаза и глянул на своего спасителя, но, к своему ужасу обнаружил, что это были два разъяренных горожанина. В руках одного был толстый, мощный хлыст. Они оттащили сопротивляющегося доктора от свары и сорвали с него одежду. Затем оттолкнули его от себя, и Айло уперся в стену из таких же ухмылявшихся мужчин. Полуголый и побитый, он не знал, что предпринять.

В тот же момент на него обрушился жгучий удар. Он громко закричал и упал на колени. Бежать было некуда. Его словно жгло огнем, горячая, режущая боль пронзала все его тело. Он встал на четвереньки, содрогаясь под ударом кнута. С сожалением он успел подумать о том, как сложны в лечении подобные раны. Какой раствор надо будет приготовить для омовения, сколько ткани извести… После чего горько усмехнулся и начал прощаться с жизнью.

— Бей скотину! Бей урода! – слышал он. – Хлещи покрепче, выбей демоническую похоть! Грязный извращенец! Носорожий выродок!

— Что, нравится? Так же приятно, как извращаться над людьми?

Слышался мерный гул барабанов – в храме начиналась проповедь.

Кнут сдирал кожу и рвал плоть, боль была невыносима. Айло не мог больше сдерживаться и вновь закричал, сам испугавшись надрывного вопля, вырвавшегося из его груди. У него плыли цветные круги перед глазами, дрожали конечности. Он упал лицом в землю и пытался ползти, но с каждым ударом тело его выпрямлялось как струна, от боли он переставал шевелиться, лишь чуть подергивался.

Волосы скрывали его лицо. Не увидеть им моих слез, не увидеть! Айло рыдал, закусив губы, от боли, стыда и сожаления. Сожалел он о многом. Ему было горько заканчивать свое существование таким позорным образом, ничего не успев и не добившись – он не закончил своего дела и не сказал столь многое тем, кто был ему дорог. В последней надежде он попытался приподняться на руках, но в него снова прилетел камень, угодив прямо в кисть руки, он упал и уже не поднимался – глаза его закрылись, дыхание замедлялось.

На площади шумела большая толпа горожан, потрясающих оружием, лежали несколько трупов стражников, один мертвый крассаражец. Остальных солдат уже не было видно поблизости, и народ радостно возопил, поминая богов и слова из проповедей. Легур уже не шевелился. Его тыкали палкой, трогали ногами – тело его было вялым и безвольным.

Грохот копыт привел толпу в некоторое замешательство — он не предвещал ничего хорошего, и как бы возбуждены и воодушевлены ни были вооруженные горожане, все они прекрасно понимали, что миджархийские рыцари не оставят от свары и мокрого места. Некоторые исступлённые от собственных боевых успехов смутьяны вновь приготовились, было, к сопротивлению, но ворвавшиеся на площадь всадники были столь грозными и устрашающими, что многие побросали свое нехитрое оружие и бросились бежать.

Во главе отряда ехал всадник в длинном плаще, капюшоне, надвинутом на лицо, и носатой докторской маске. В руках его был большущий боевой хлыст, по всей длине прошитый стальными бусинами. Его обрушивал он на обидчиков Легура, не щадя их лиц и шей, дробя им кости и сдирая скальпы чудовищными ударами железного «языка» своего хлыста. Мастерски управляясь с грозным крассаражским оружием, он моментально раскидал воинственных граждан. Того, кто бил кнутом Легура, всадник быстро догнал, обмотал хлыстом его шею и протащил за собой по площади, переломав ему все кости.

Его спутниками были миджархийские военные и крассаражцы, хватавшие всех подряд. Смутьянов под их дикие крики сразу же увозили в казематы. Так же за всадником в маске следовали доктора в черных плащах. Они были без масок, зато при оружии. Они окружили живой стеной Легура, неподвижно лежавшего в луже собственной крови, которая закрашивала предыдущую, принадлежавшую Бесите.

Всадник в маске спешился и бросился к Айло. Он укрыл плащом его багровую исполосованную спину, с которой потоками сочилась кровь, и аккуратно повернул его голову. Все лицо его было разбито, тело изранено, он обмяк и не приходил в сознание. Несколько врачей принялись поспешно поднимать его и усаживать на лошадь.

Легура увезли в миджархийский лазарет. Он был еще жив. Морион стянул маску и в сердцах швырнул ее в угол комнаты. Десять раз обойдя собственные покои, он в конце концов сел за стол и схватился за голову. Отвратительное чувство грызло его сердце. Раньше в своем роскошном жилище не испытывал он ничего кроме наслаждений, теперь же все чаще ему было совестно, страшно, он страдал от скуки и одиночества.

Больше ему не хотелось смеяться, не хотелось острить и подкалывать окружающих. Ему даже не хотелось надевать свои роскошные мантии, отороченные позументами и расшитые всем чем только можно, дорогие и тяжелые. Они казались ему паутиной, что опутывала ноги, душила его.

Джозар более не забавлял его своей бравурностью и воинственностью. Морион был в ужасе от его слов и поступков, и не испытывал к нему ничего, кроме ненависти и отвращения.

Перед ним на столе лежал его великолепный, прошитый по всей длине стальными клепками хлыст. Управляться с ним его научил отец, когда они жили в Гризле. Чудесный Гризл… Белый, блистающий, жаркий словно раскаленный песок, овеваемый сладкими южными ветрами. Морион вздохнул. Ему стало душно в Гризае, и размечтался он о том, будто и не покидал никогда родины своей, не знал и не видал в глаза никого из столичных, не был знаком ни с дядей своим миджархом, ни с Экстером, ни с Джозаром. Будто жил он по-прежнему в родовом замке со своим большим семейством. Но кому отныне он нужен там? Младший ребёнок в семье, где пятеро сыновей и четыре дочери, без конца борющиеся за положение и громадные деньги отца… Мама. Она примет его, ей всегда было плевать на деньги, чужие пересуды и такую шаткую и непостоянную вещь как положение в обществе, коим одержимы все жители Гризла. Она всегда приютит его, хоть у него и нет столь огромного состояния как у братьев. Но всё же… Он столь многого добился здесь, вознесся, стал независимым. Здесь его дом, какой бы ни был. И бежать из него он не намерен.

Он стянул плащ, оставшись в недлинном кафтане из коричневой шерсти, расшитом золотыми стрелами. Ворот оторачивала золотистая висельная петля. Его темная толстая коса спускалась до колен. Он берег ее, в шутку поклявшись никогда не состригать волос с того момента, как отец сравнил его тогда еще маленькую, словно хвостик котенка косичку с его хлыстом.

Лорд Морион держал младшего сына при себе и очень любил его. Он гордился его ловкостью, талантами, образованностью, острым языком и сметливым умом. Якко отлично разбирался в финансах и поднаторел в расчётах получше многих партнёров отца, бывшего главой Южного банка в Гризле. Обладая феноменальной памятью, он помнил по именам всех, с кем сводила его жизнь, помнил с точностью до монера суммы, которые передавали ему в руки и которые выдавал сам. Он вел записи, но они не были нужны ему. Он был грамотен и невероятно красиво писал. В юности своей он любил переписывать обветшалые книги, приводя священников и хранителей библиотек в восторг своим талантом. При этом он всегда был подвижен, обожал оружие и на тренировках никогда не щадил себя. Он любил свое тело и берег свою красоту, не был безмерно высокомерен, но ему льстили внимание и оторопь, что вызывал он у окружающих.

Отец не мог не заметить пристальный интерес к своему юному сыну у многих, весьма многих любителей созерцать и вкушать прекрасное, а их было предостаточно в кругах высшего света, где Якко быстро стал популярен благодаря покровительству отца и своему необыкновенному облику. Сам он нисколько не противился всеобщему вниманию и охотно окунался с головой в бурные романы, зачастую весьма скандального характера. Устав от нравоучений, отец лишь грустно вздыхал и сетовал, что Якко обрекает себя на одиночество.

Мир слишком жесток к таким как ты, Якко. И я боюсь за тебя, сын мой…

Не волнуйся, отец, я сумею укротить мир, каким бы он ни был. Я изменю его!

Да, сын мой, изменишь. Ты рожден для великих дел, великих открытий. Твой разум виртуозен, идеи, рожденные им, изменят мир навсегда. Но не пропасть в этом мире — искусство сложней всех прочих…

Вот и сейчас Якко видел перед собой его печальный любящий взгляд, лицо в тени родительской тревоги да мягкую улыбку с надеждой на доброе будущее. Не тот лик, объятый ужасом, горечью и безумным страхом за своего сына, который он увидел в день их последней встречи на корабле, захваченном желтыми пиратами. Отчаянно защищавшегося лорда Мориона зарубили у сына на глазах. За самого же Якко запросили немыслимый выкуп, и старший брат его Ярри заплатил все до монера. Все, что щедрый отец оставил Якко в наследство. Посему, в один момент осиротев и обнищав, он уехал к своему двоюродному дяде-миджарху, который был столь могуществен, что легко мог бы помочь родичу осесть в Гризае. Так и случилось – самоуверенный и насмешливый Якко Морион поселился в миджархийском замке. Он быстро вкусил местной роскоши и вседозволенности, допустив в свое сердце даже столь дерзновенные мечты о власти, когда после смерти миджарха неожиданно подвернулась такая возможность.

Айло Легура он сразу распознал среди толпы местных дворян, как всегда безошибочно распознавал тех, кто смотрел на него иначе. Они быстро сдружились, однако долго приятельствовать у них не вышло. Задумчивый и недоверчивый доктор был озадачен напором и вниманием, которыми вскоре щедро одарил его Морион, но поскольку он и сам втайне надеялся пробудить его чувства, то с восторгом открылся новой любви, не на шутку размечтавшись о счастливом будущем. Охваченный наивными чаяниями, Айло ожидал степенных и совершенно сокровенных встреч со своим новоиспечённым возлюбленным, однако яростная страсть и огненный напор Мориона обрушились на скромного доктора словно удар молнии. Не привычный таиться и выжидать, к тому же изнемогающий в разлуке Якко перевернул всю размеренную жизнь придворного врача с ног на голову. Совершенно ошеломленный и обожженный похотью влюбленного Якко, при том испугавшись последствий невероятного романа, которые могли ожидать его на службе, Легур поспешил свернуть их отношения и с тех пор держался от казначея подальше.

Якко, ведший роскошный и безмятежный образ жизни, возомнивший себя чуть ли не сыном миджарха, и вконец утративший страх перед чем бы то ни было, сначала бурно возмущался. Ему безумно нравился строгий доктор, умный и трудолюбивый человек, резко отличающийся от привычного ему разнузданного и полубогемного окружения. Лишившись его общества, отвергнутый Морион чувствовал себя оскорбленным и униженным, и в то же время ему было тоскливо, он скучал по едким замечаниям Легура, его долгим рассуждениям, монологам и нравоучениям, которые он находил трогательными и забавными. Со временем гнев его утих, и остались лишь сожаление и надежда все вернуть.

И сейчас, сидя в своих блистающих золотых покоях, сумрачный и суровый Якко снова надеялся. Надеялся, что Айло выживет. Он сжимал рукоять хлыста, мечтая пройтись им по лицу Джозара да раздробить ему переносицу. Он уже слышал треск сломанной челюсти и хруст выбитых зубов лорда, когда в дверь внезапно постучали.

— Господин Морион, вы просили сообщить…

— Пазеро, говори же! – Морион вскочил.

— С ним все будет в порядке, — выдохнул с улыбкой пожилой священник, — он поправится. Вы прибыли вовремя, вы спасли ему жизнь. Храни вас Павший бог.

— К нему можно? – с надеждой вскричал Якко.

— Пойдемте.

Айло лежал на животе в постели в своей полупустой и скупой на убранство комнате, похожей скорее на монашескую келью. Лицо его было изранено, конечности налиты кровью. Якко с содроганием глянул на чудовищные воспаленные борозды на его спине – сплошное багровое месиво. Айло омыли от крови и обработали травяными отварами, поэтому от него тянулся терпкий аптечный аромат.

— Айло. Ты слышишь? – он погладил его по щеке.

Тот разлепил глаза и слабо улыбнулся.

— Знаешь, а вот я буду кормить тебя с ложки, — задумчиво протянул Якко.

— Я… я был бы счастлив, — прохрипел Айло, вновь сомкнув веки. – Останься со мной.

— Разумеется. Я никуда не уйду отсюда. Спи.

Якко уселся на пол рядом с кроватью, сжимая в руках свой хлыст.

Предыдущая глава

Следующая глава