Тихая, теплая осень сменила буйное жаркое лето, богатое на громкие события. Она словно охладила раскаленный камень, от которого немедленно повалил пар, и он остыл, надолго вернувшись в свое привычное состояние – безмолвную покорную вялость, обездвиженность. Народ гризайский вновь зажил как прежде, устав от кровопролития и страстных лозунгов – поля возделывались, подковы ковались, варилась соль, скорняки грызлись с плотниками, каждый полдень храмы набивались толпами богобоязненных горожан, священники тихо бормотали свои проповеди.

Люди в селениях долго не могли наговориться, обсуждая произошедшее в столице. Новый гризаманский правитель так всколыхнул народ, что слава его летела по миру как сокол, настигающий голубка. Давным-давно уже людям не случалось повода посудачить так жарко и столь долго, ведь обсудить и впрямь было что.

По скверной дороге в деревню Угорье ехала телега, груженная капустными кочанами. Крестьянин сидел на оглоблях да легонько понукал лошадь, которая смачно чавкала копытами в проселочной грязи. Проезжая мимо одинокого дома на краю ржаного поля, он натянул поводья и остановился.

— Эгей! Хозяева! Есть кто?

В окне мелькнуло чье-то красноватое лицо. И тут же на крыльцо, хромая, вышел крестьянин, кутаясь в какую-то бурую хламиду. Он был космат и в запыленных одеждах, но чист лицом. Рот его блестел, видимо его оторвали от важного занятия – поглощения своей нехитрой пищи.

— Ааа! Добрый человек пожаловал! – прокричал он, улыбаясь и утирая рукавом губы. – Доброго дня тебе, старый Бридвик! Знатный урожай везешь.

— В этом году неплохая уродилась, старина Мокс, — усмехнулся короткостриженый рябой мужик. Он сдвинул шапку на седой затылок и, щурясь от солнца, гримасничая, подмигнул приятелю. – Давненько не виделись, а?

— Дело-то оно известное. На покосе знаешь оно как – поле наше и постель нам, и стол обеденный. Паши, спины не разгибая, да лишь бы вовремя успеть.

— А то как же. Еще б не знать.

— Проходи же скорее к нам, — пригласил Мокс, — каша уж на столе. Дело-то оно нехитрое, но жирна как надо! Да есть пара свиных хвостов.

— От души тебе спасибо, но негоже объедать мне вас, коль жена твоя на сносях. Вот уж наверное принесет со дня на день. Летом ходила уже большая.

Мокс помрачнел. Он подошел к забору и облокотился на него руками.

— Да померла она в прошлом месяце, — тихо проговорил он.

Бридвик присвистнул. Он спрыгнул со своей телеги и, перешагивая бурую грязь, подобрался к забору.

— Пала в Бездну родная твоя, — пробормотал он, хлопая приятеля по плечу. – Прими ее Павший бог. Что ж с ней стряслось?

— Прими ее, — отозвался Мокс. – Родами и померла. Выпал и младенец, и чрево ее и изошла она вся кровью донельзя. Прямо в поле.

— Боже, боже… — пробормотал Бридвик.

— Как твои там? – он кивнул в сторону дома.

— Ничего, быстро привыкли без матери, работают уж все.

— И меньшой? Пятый год ведь ему.

— Куда ж деваться? Одна у них радость сталась  – еды больше теперича достается им. Хоть наедаются досыта.

— Вам же и так вроде неплохо было? У дочки-то твоей ублюдок Валлиройский. Его папаша, ты рассказывал тогда, ажно всего облобызал и сколько отвалил денег, так целую гору!

Мокс махнул рукой.

— Уж было это лет пять назад, где теперь этот папаша? До нас ли ему? У него там свои тяготы, что мы ему – так, грязь под ногами, рой навозных мух. Да деньги те все по налогам да лекарям растеклись, но хоть живы живем – не сдохли. Нога моя была совсем плоха, а сейчас-то скачу как твой коняга. Хоть в этом помог, дайте ему боги здоровья. Хватило частью откупиться от оброка да в Гризай скататься, подлататься всем семейством.

— А что сейчас-то у сиятельного папаши приключилось? – Бридвик почесал в затылке. — Вроде бычара жив здоров да трахает коров.

Мокс удивленно посмотрел на него.

— Генерал Валлирой уж больно важная птица! Уж ему ли по деревням скакать да своих ублюдков миловать? А! – он махнул рукой. – Сейчас же призыв идет, вооружение гонят, все к войне готовятся. Говорят, из Гризера такую тьму лучников нагнали, так ежели они все разом выстрелят – солнца будет не видать, ночь настанет натуральная.

Бридвик крякнул и покачал головой.

— И что эта тьма лучников сделает этим небуланским «статуям», их же ничто не берет… Броня, говорят, ого-го! Не знаю, не знаю. Ох и лютая будет заваруха. Сколько молодых погибнет жутко думать. Кто ж работать-то будет? Ты да я, да еще стариков горстка. Еле живые все, родненькие мои. Копошимся, старичьё, на огородах, спин не разгибая, по локоть в земле нашей жирной гризаманской…

— Благо хоть жирная…

— …жалкую капусту свою пропалываем, словно черви бороздим грязь, чтоб прокормиться да детей поднять. А они, дети эти, гибнут на войнах да дохнут от хворей. И жалко их бедняжек. Да и знаешь… вот скажи мне, что же делать-то тогда? Что делать? Вот перемрут все. Сыновей обоих зарубят на войне, дочь вот так же родами помрет или от мора какого. Горе это я переживу – а как иначе? Жить-то надо, работать надо, ибо хочется и есть, и помыслы иметь светлые. Но кто меня накормит, когда не смогу я мотыги поднять, а? Кто набросит на меня тряпье, чтобы не замерз я насмерть, когда совсем одряхлею? Все как-то напрасно, что ли…

Он махнул рукой и тяжело вздохнул.

— Не грузи душу свою, старичок ты мой, трудяга, — Мокс потрепал его по плечу, — в звездном лесу не будет ни огородов твоих постылых, ни грязных смертей. Все там отдохнем.

— Из земли питаемся, в землю же хороним. Все в землю…

— Всё к Павшему богу, и все от него же.

— Да, да… твоя правда.

Внезапно до них донесся дробный топот и хлюпающие шлепки – по дороге, разбрызгивая глину, несся конный отряд. Впереди скакал рыцарь, облаченный в красные одежды, в руках сжимающий красное же знамя с черно-золотой змеей, пронзенной копьем. Он громко оглашал округу своим криком, и встречные люди бросались в разные стороны, окатываемые грязью из-под копыт его гнедого коня.

— Дорогу властителю Гризая! Пошли прочь! Пали ниц! – гаркнул он на двух крестьян с граблями на плечах. Те повалились куда-то на обочину. – С дороги, чернь! Миджарх Джозар Гроффолкс едет, смотрим в землю, отребье! Дорогу миджарху!

Он пронесся мимо Мокса и Бридвика, ошалело уставившихся ему вслед.

— Скорее, друг, заходи! – Мокс отпер калитку и заволок приятеля к себе. Они взобрались на крыльцо подальше от дороги и низко склонились.

С грохотом, лошадиным ржанием и лязгом железа мимо домика Мокса пронеслась ватага всадников. Грузно и невероятно быстро пролетели они мимо. Краем глаза, прикрываясь от солнца, Бридвик углядел гордый лик правителя, равнодушно устремленный вперед. Джозар и не видел их, он не заметил ни дома, ни телеги, ни людей. Рядом с ним несся его сиятельный брат генерал гризайской армии Джовер Валлирой, так же отвлеченно и мрачно уставившийся куда-то вперед. Они скакали рядом как две молнии, окруженные блистающими как всполохи красными рыцарями. Ватага пролетела так мощно, что лошаденка Бридвика метнулась в сторону, кто-то отпихнул телегу, та накренилась, и весь урожай крестьянина полетел в грязь.

Бридвик горестно вскрикнул и схватился за голову. Мокс дернул его за рукав и шикнул. Они боялись подняться до тех пор, пока грохот и лязг не утихли вдали.

— Легок на помине, — проворчал Мокс вслед отцу своего внука. Он помогал охающему Бридвику собирать капусту. Большая ее часть безвозвратно была растоптана и расколота под ногами лошадей. Крестьянин всплакнул.

— Как же так, родимый Мокс, как же так!

— Ничего, дело-то обычное, — буркнул тот. – И не такое бывает. Жив ты и ладно, капуста новая вырастит. Поковыряешься в грязи еще годик и авось народишь еще урожаю. Из родненькой нашей гризаманской черненькой земли. Вся польза в капустке, это истина! Хороши твои кочаны, просто загляденье. Огородник ты отменный, трудолюбивый, — расхваливал он горюющего приятеля.

— Да что ж я в замок-то отдам? Что же останется-то у меня? Что нам теперь жрать-то зимой? Землю солить да ногтями закусывать?

— Эх, приятель, что поделать, придется вам забирать эти расколыши, — он забрасывал в телегу растерзанные части капусты, вымазанные в глине. – Ничего, отмоете и можно будет квасить. Живы будете, не помрете с голоду. Гризаманец не сдохнет из-за какой-то там капусты. Не сдохнет.

Спустя некоторое время оба снова присели на крыльцо.

— Все же велик наш правитель, — пробормотал Бридвик. – Поднимает Гризаман, не щадя себя. Всюду все сам, все сам! Работящий, неугомонный. Может после войны и жить-то станет получше. Уж он-то слов на ветер не бросает. Вижу я, как он мощен и с трудом верится мне, что нутро-то одинаковое у нас.

Мокс хмыкнул.

— Нутро оно у всех одинаковое. Да дело не в нем – дело в звездных душах. У него она-то вон как горяча – аж взмокли мы с тобою. Непростая эта семейка Валлиройская, ох непростая. Там все один другого горячей – не связываться лучше, обожжешься.

— Великие люди, великие звезды! – вздохнул Бридвик. – Так распорядились боги. Этот правитель был дан нам ими как спасение и избавление. Ох, как я жду этого избавления! Молюсь каждый день о здоровье его, дабы хватило ему сил сделать то, что задумал родненький. Пока молод и горяч сможет многое, храните его боги.

— Брат его тоже не простачок тебе. Стоят они друг дружку. Уж наш Валлирой, оставивший нам ублюдка, ничего не боится! Ни даже Змееборца Джозара! Знаешь ли ты, незадачливый мой старичок, что племянник моего зятя-водоноса в Гризае, что женился на Марите в прошлом году, прислуживает в миджархии не кем-нибудь там тебе, а золотарём? Чистит ямы выгребные да прочищает барские отхожники, туалеты по-ихнему?

Бридвик удивленно воззрился на него и присвистнул.

— Да-да! – гордо сказал Мокс. – Все малец видит, все замечает. Вся жизнь правительственная как на ладони у тех, кто счищает господское дерьмо. Сколь он нам порассказал! Закачаешься. Так вот скажу я тебе. Когда взошел на престол Джозар Змееборец Гроффолкс, брат его лежмя лежал – брык! без памяти. Говорят, по голове прилетело. И когда миджарх заявился к братцу попроведать да одарить своей милостью, тот бросился на него как разъяренный бык, и говорят, друг мой, говорят, что они так подрались! Так разодрались! Что переколотили всю мебель и в комнатах, и в коридоре, покатились с лестницы и так сцепились, будто сшиблись два медведя – не иначе! Уж как друг друга колошматили – дым столбом стоял! Но Змееборец запретил вмешиваться своим стражникам и стойко сносил все удары и раздавал их сам. Валлирой наш не сплоховал и намял бока миджарху словно тот был каким-то вонючим конюхом. Кричал, хохоча, Змееборец: ты бьешь своего миджарха! А наш-то рычал ему в ответ: я бью своего проклятого брата, хочу выбить всю дурость! Знаешь, лупит его и орет: Как доверить тебе государство – либо ты всех изничтожишь, либо тебя свои же и прирежут! Так в дикой драке добрались они до тронного зала – Джозар велел запереть их, и провели они там около трех часов. Уж что там было никто не знает. Разговоры разговаривали. Говорят, Джовер наш так орал, что пол дрожал, а Джозар хохотал, что гром гремел. Ну поорали да помирились. А никто и не сумневался, друг мой. Близнец близнецу не враг, это ясное дело. Ну потрепали друг дружку да и хорош. Какие слова сказали они друг другу — этого мы не узнаем, однако вышли они оттуда мирно, правда наш-то был мрачней грозы, а Змееборец… мать честная – весь обкровавлен. С разбитой физией.

И Джовер тем же днем поскакал прочь из миджархии к себе в Лучезарный. А повелитель, омывши тело от крови да переодевшись, созвал своих дворян да и объявил, что Валлирой теперича военачальником стал. Возвеличил его, так сказать. Тот его мордой об стену – а он его генералом. Причем не разобычным каким-то там тебе, паршивым бригадным, а самым что ни на есть верховным. Вторым человеком после себя. У всех тамошних, разумеется, челюсти на пол повыпадали – где же видано чтоб такой молодой да неопытный… Кандидатов достойных куча была, но языки-то все поприкусили, никто не осмелился возразить – каков новый правитель, таковы и порядки. Каков правитель, таков и военачальник его. А вообще нашего Джовера там все любят, да и соображалка у него хорошая, аккуратен и трудолюбив он. Встал парень этот сам на защиту всего, что только есть у него – родины и своей семьи. Боится за брата своего, за страну свою… Ну ничего, справится он. Не был бы уверен в своих силах – не взвалил бы на себя это. Вот такая семейка, друг мой. Не простая, пылающая!

— Вот это дела! – протянул Бридвик. – Повезло же тебе, сколь многое теперь ты можешь черпать от своего водоносного зятя. Любые вести миджархийские!

— Да-да, друг. Говорят, наш Джовер так взъярился, что Змееборец после коронации своей повесил в назидание всем генерала Корно, который так-то тестем нашему приходился, что бил брата мордой об трон! Об самый трон его! – говорят крови там было… что все поручни обкровавлены.

— Страсти какие!

— Ты же еще не знаешь страстей истинных, старый Бридвик! – Мокс самодовольно вздернул подбородок и, причмокивая от удовольствия, начал новый рассказ. – А еще и старшенький брат у обоих имеется.

— Ну это я знаю. Синий лорд который. Это который вечно где-то шляется. Но житье в Речище прямо сказать – неплохое. Так-то господинчик этот молодой хозяйство распределил как надо. И говорят, там крестьяне жируют кабанам под стать.

— А знаешь ли ты, почему старшой такой бродяга?

— Откуда ж мне знать. Склонность у него такая. Кто этих господских разберет. Воротят что вздумается.

— А неет, друг, не все так просто! – протянул Мокс. – Помнишь ли ты Карди́на, ну рослого такого? Ну муженька невестки дяди моей снохи?

— Это который здоровяк такой, огромный что твой коняга? Который на свадьбе пошвырял мужичье в овраг?

— Именно. Служил он у старого Валлироя лет эдак двенадцать назад. Таскался за самим лордом, носил ему то оружие, то бутылку, то горшок. Вот такое у меня еще родство имеется, — задрал нос Мокс. – Так вот, еще давненько рассказывал он мне по пьянке-то, что приключилось в Синем замке. Скотство какое! Прямо тьфу!

Мокс сплюнул.

— Ну-ну? Давай-ка расскажи! – затараторил Бридвик.

— А слушай. Старшенький сынок со странным именем Джокул был такой себе на уме, не желал он никого слушаться. Все хотел по-своему. Все ему было надо другое, не то, что требовали. Вечно отлынивал. Что-то все пел да сочинял. Где-то гулял гульки свои, все по лесам да по горам бродил. А папаша-то, ясное дело, бесился. Вместо того чтобы заниматься хозяйством да постигать премудрости барские, наследник-то лазал по соснам и плавал в речке с деревенскими. Ну совсем не по-лордьи как-то. Убегал он постоянно, ничегошеньки не делал что велено было, не учился и как-то раз вообще заявил, мол, не хочу быть лордом, пущай вон Джовер будет. Не интересно ему, мол! Нет, представь только, Бридвик. Заявить такое старому Валлирою, помешанному на своей крови такой-растакой древней и великой. Его наследничек ему в лицо – а я, мол, хочу быть странствующим рыцарем. Кардин говорил, того аж затрясло. Ох орал он – ты моя кровь! Мол, наследник! Должен идти ты по моим стопам. А ничегошеньки не умеешь, не знаешь, а выглядишь ну ровно свинопас! Уууу! А тот ему – а ты, папаша, жестокий пьяница и транжир, говорит! Лучше я сдохну, чем буду похож на тебя.

— Неет! – протянул пораженно Бридвик.

— Да-да, натурально так и сказал. Транжиришь и жрешь, говорит, как скотина, а народ-то голодом сидит у тебя. И это мальчонка он еще был совсем. Тот его за волосы схватил и как шарахнет об стол. Не смей дерзить мне, подчиняйся мне, кричит! Это тебе не ха-ха, кричит, это твой долг и твоя честь, мол, а значит честь семьи! И потом он сослал его в мясницкую к толстяку Дадору, хороший был мужик.

— Помню его. Кажись, бык его задрал.

— Ага, бык, как же… Ты слушай, слушай! Так вот работал у него мальчонка-то и не ерепенился. Спокойно и усердно. Все лишь бы не подчиняться папаше! Тяжко там было ему, Дадор ему спуску, конечно, не давал, но не обижал. Отец-то, надо полагать, думал, что сынок сломается и начнет пищать — пусти, мол, обратно, буду лордом, буду правильным барчуком. Но тот, видать, вознамерился уже податься хоть бы и в мясники, лишь бы не прогибаться. Так слушай истину, что случилось в Синем замке! В богатейшем господском доме, где хозяин так рвал и метал во имя чести своего рода.

— Что же? Что же? – Бридвик раскрыл рот.

— Кардин рассказывал, что лорд так надрался вина, что ажно на бровях ходил. И впал в такое бешенство, что сам Кардин трясся от страха как березовый листок. Лорд спустился в мясницкую и видит — сынок его там, как ни в чем ни бывало, убирается, полы метет. Спокойный такой, что-то насвистывает ну словно что твой соловей! Лорд схватил его и начал бить, все орал, чтоб тот подчинился. Одно по одному, шарманку свою завел. Кардин струхнул, что тот насмерть прибьет парнишку, раскрыл уж, было, рот, но лорд выгнал его взашей. Но Кардин все видел! Все! Все знает. Слушай же. Этот лорд не стал долго размышлять, чем бы еще извести да подчинить мальца. Стащил штаны себе да ему, заломил ему руки и так отодрал беднягу, что тот еле живой остался. Ну натурально трахнул его, изнасиловал как последнюю дрянь.

— Неет!! – воскликнул Бридвик. – Своего сына?!

— Истину тебе говорю. Кардин поклялся огнем Красной Аст, что так все и было. Но слушай же далее. Лорд этот сиятельный весь в бархате да мехах надругался над собственным сыном, и делал это долго, тщательно и очень-очень грубо. Тот так ревел, уж умолял он так слезно «не надо, папа» – Кардин и сам рыдал за дверью, просто плакал как девица. Невозможно было то зрелище. Среди мясных туш, в промозглом подвале так истязал лорд ребенка. Уж не знаю, что он думал, видимо, что это вернейшее средство подчинения. Что ж, порой это, вероятно, и впрямь так и действует… Стыд какой. И тут из задней двери показался толстый Дадор. Ох и взревел он. Что ж ты, паскуда, делаешь? – заорал он. Схватил лорда за шкирку. А тот со стола нож для мяса хвать – и вогнал, недолго думая, Дадору под дых! Прирезал мужика хорошего паскудник-извращенец. А мальчонка-то уже без сознания. Ну тот его по щекам давай охаживать да водой поливать. Вот смотри, что ты наделал! – и указывает на труп мясницкий. Ты, говорит, убил его! Убийца! Посрамленный, да еще и убийца. Сам виноват ты, говорит, жмешься, ластишься к людям – на то и напоролся. Еще и ножом, говорит, машешь. Теперь же будешь знать. Будешь по струнке ходить у меня. Теперь-то я раздавил тебя. Тот смотрит… и Кардин говорил мне – никогда не видал такого взгляда. На всю жизнь запомнил. Пробрало его до глубины души. Взгляд ужаса и боли, друг мой. Взгляд ребенка, осознавшего всю мерзость гнуси и вранья мира взрослых, знаешь ли. Вся соль извращенной, подлой хитрости, весь сок коварного обуздания… низость и грязь сердца людского дошла до мальца. В тот момент, говорил мне Кардин, мальчик тот понял все. Словно прозрел, словно прожил всю жизнь в один момент и словно бы и умер там же! Теперь он скитается вечно неупокоенный точно призрак, так я считаю. Изранило его душу сие страшное предательство.

— Не могу я слушать это! – горько вздохнул Бридвик, утирая слезу. – Как так можно, скажи мне, друг мой? Жизнь проклятая… Что же с людьми-то стало… как же мы до такого дошли.

— Кардин говорил, что лорд того вечера слабо помнит, а мальчонка-то и вовсе уверовал в то, что это мясник так с ним извращался и что он, мальчик, его и прикончил. Но знаешь, Бридвик, я не верю в это. Я думаю, оба они все прекрасно помнят. И вот как жить с этим? Как ходить по земле после такого? Но оба ходят. Старый лорд вообще неплох совсем, живет себе да радуется на харчах государственных. Как после такого он не вскрыл себе жилы – не могу понять я.

— Страшно, Мокс, страшно это всё.

— И говорят еще вот что. Младший сынок, тот, что Змееборцем нынче стал, миджархом нашим, как узнал про всю эту историю, ночью схватил нож и, Кардин сам это видел, пошел и страшно искромсал тело несчастного Дадора, проклиная и избивая его как мешок с мукой. Все орал ему в лицо – демон ты! Демон! И после прорыдал до самого утра. Мальчиком еще совсем был, юнец сущий, ручонки-то там что, одно название – но нож вгонял с лютой силой. Поди ты знай, каково это — сталь погрузить в плоть? То-то и оно – страшное дело. Даже и в мертвеца. Как его подорвало это всё, он аж весь дрожал, словно это над ним так надругались, а не над тем другим.

— Странные дела.

— Да и не говори.

— Вот одно слово. Семья. Иногда иметь семью – проклятие. Не должно быть так, друг мой Мокс. Не должно быть так. Что же это за родичи такие. Тьфу, проклятущие паскудники. Ну а Джозара я понимаю. Видимо, гнев и горе его были велики. Думал он на Дадора, не ведая правды. Что-то стало бы, знай он эту правду?

— Ой, страх! Не наше это дело, Бридвик. Никогда он не узнает, и хвала богам. Пошли-ка, все же, поедим. Хоть и остыло. Но надо набить живот обязательно. Ибо холод завтра будет, точно тебе говорю. И напитать нутро нужно нам, дабы не подохнуть, добрый мой Бридвик. Силушка для работы нужна. А как без работы? Мирная наша работа дает нам гармонию тела и духа – кто жизнь вдыхает в землицу, рождает плоды трудов своих, рождает пользу и смысл. Работать оно надо, постоянно да неустанно, а то что мы без работы, без труда? Плоть без смысла. В труде оно и очищение, и молитва. В труде неустанном рождаем мы свое смирение.

Предыдущая глава

Следующая глава