Четверо молча сидели за столом в общем зале. Хуги выглядел усталым и постаревшим, он угрюмо буровил взглядом стол и раздраженно вздыхал, закатывая рукава своего белоснежного одеяния, которое считал крайне нелепым. Рифис потягивала из прозрачного стакана воду и встревоженно посматривала на Хуги, опершись щекой на кулак. Сейм и Стриго весело переглядывались друг с другом, словно не замечая возникшей напряженности и диковинной обстановки вокруг, к которой Хуги никак не удавалось привыкнуть. Сейм похудела, но глаза блестели прежним задором, а на лице играл здоровый румянец. Стриго сидел, откинувшись на спинку стула, и барабанил пальцами по столу, с улыбкой подмигивая Сейм.

Наконец послышался привычный тихий шорох и мелодичная трель — входные двери разверзлись и в прозрачный коридорчик вошли двое — доктор Моран и Джокул.

— Джеки! — Стриго вскочил. — Где ты был, тысяча крыс?

Тот, сияя лучезарной, какой-то невероятно белоснежной улыбкой, тут же бросился к ним и принялся крепко жать всем руки.

— Я так давно вас не видел! И как же я рад, что, наконец, все вы бодры и здоровы, — он удивленно взглянул на Хуги. Тот выглядел подавленно и не спешил радоваться возвращению своего командира. – Ну или почти все.

— Эй Хуги, — позвал Джокул. Тот исподлобья глянул на него. — Это же я. Ты не узнаешь меня?

Доктор Моран стоял чуть поодаль, с интересом наблюдая за ними и ни во что не вмешиваясь. Хуги подозрительно покосился на него а после оглядел Джеки с головы до ног. Он покачал головой и молча пожал ему руку.

— Хуги, не глупи, — укоризненно протянула Сейм.

Тот фыркнул.

— По-твоему все это глупости? Оглянись. Посмотри где мы — заперты в этом непонятном месте, где в наших телах ковыряются, нас режут, разглядывают будто на ярмарке уродов, берут нашу кровь. Это напоминает мне мою… Посмотри на нас самих. На меня, Рифис, Стриго да и на себя саму. На кого мы стали похожи? И главное, взгляни на него — кто это, тысяча крыс, вообще такой?

Все четверо повернули головы в сторону Джокула. Тот растерянно смотрел на Хуги, не зная плакать ему или смеяться.

Он и впрямь выглядел иначе. Он был гладко и аккуратно причесан и заплетён, тщательно вымыт и вычищен, даже ногти его были аккуратно подстрижены и сияли чистотой. От него пахло свежей древесиной и апельсинами, и одет он был элегантно и непривычно глазу. На нем было узкое длинное одеяние с высоким воротом из плотной, «стоячей» ткани — зелёное с красными «вулканическими» прожилками. Узкие тёмные штаны снизу нарочито небрежно топорщились поверх серых ботинок с длинной металлической застежкой от самого носка. Аккуратный донельзя, он производил отталкивающее впечатление.

Хуги еще раз оглядел его и поморщился.

— Разве это наш прежний Джеки? Прощелыга какой-то разряженный. И лыбится как идиот.

Джокул не выдержал и рассмеялся.

— Хуги, ты сбрендил? Я выгляжу по местной моде и как раз явился сообщить вам, что пора сбрасывать это белое тряпье. Я видел вашу новую одежду и скажу я вам…

— Плевать на одежду! Я не видел тебя несколько дней. Ты будто потерялся в этом вихре неведомых лабиринтов и обманчивых окон и сроднился с ним. Ты выходил за ворота. Почему же нас не брал с собой? Стало быть, можем выйти и мы?

— Разумеется, можете!  — откликнулся наконец доктор Моран. – Вы не пленники. Но спросите себя — готовы ли вы? В вашем взвинченном, нездоровом состоянии не стоило появляться на улице.

Джокул присел возле Хуги на корточки.

— Если ты усомнился во мне, значит, это был мой прокол, — сказал он, заглядывая ему в лицо. – Значит, я сплоховал. Дрянной я, выходит, командир, скверный друг, раз мои друзья уже и не узнают меня. Что мне сделать, чтобы доказать тебе, что это по-прежнему я?

Хуги мрачно посмотрел на него и покачал головой.

— Нет, ты не должен мне ничего доказывать, — он тяжело вздохнул и потёр ладонью лицо. — Я сам скверный друг, раз вздумал усомниться в тебе. Разум мой болен и тошно мне уже здесь рассиживаться. Я должен следовать за тобой, приглядывать за тобой, но чувствую себя беспомощным и бестолковым. Крысой в клетке.

Джокул протянул ему руку и Хуги крепко сжал ее.

— Следуй же за мной, Хуги. Мы добрались до края Бездны, но путь наш еще не окончен. И у меня такое чувство, что он только начинается. Вот я добрался сюда, в самое сердце всего самого таинственного, что только есть в нашем мире, и как же я счастлив, что ты со мной. С тобой мне намного спокойнее, мне всегда есть на кого опереться. Я очень хотел, чтобы ты переродился за время нашего пути, да. И это было неизбежно. Но и мне самому ты был необходим. Все твои сомнения справедливы, пропуская их через себя, я осознаю свои ошибки. Это важно для меня.

Он вскочил.

— Смотри, так лучше? – он изо всех сил взлохматил свою напомаженную голову. Хуги рассмеялся. – А так? — он расстегнул ворот, закатал рукава и рассмеялся сам. – Ну а теперь, может, все-таки давайте выбираться отсюда? Там снаружи… Это просто невероятное место. Это не описать словами, дивный, дивный город!

— Джеки, Джеки! — расхохотался доктор Моран. — Вы всего лишь пару раз прогулялись к портному. Это в пяти минутах ходьбы отсюда.

— Слыхали? Я не могу вообразить всех чудес этого города. Мы должны осмотреть каждый его уголок!

— Друзья мои, сегодня ваш великий день, великий выход, — провозгласил доктор Моран, оглядывая своих подопечных. — Вы покидаете свои больничные палаты навстречу новой жизни. Сейчас я отведу вас переодеться, а после… вы отправитесь туда, где вас ждут.

— Кто же? — пробормотала Рифис.

— Целая плеяда лучших научных умов Барила, вся интеллигенция, пресса, одним словом – общество. И не волнуйтесь, — добавил доктор, заметив их вытянувшиеся физиономии, — вам предстоит множество удивительных и приятных мгновений. Множество впечатлений, вкусной еды и развлечений. Но будьте готовы так же к усиленному вниманию к вам, ведь желающих заговорить с вами, да и просто взглянуть, предостаточно.

— Итак, друзья, — Джеки обернулся к ним на выходе, — прогуляемся по краю Бездны.

Двери разверзлись перед ними, и они навсегда покинули белоснежный медицинский бокс.

 

День был пасмурным — голубое небо укуталось серо-белыми облаками, скрывающими солнце. Ветра не было. Впрочем, подумалось Джеки, откуда ему тут быть. Хуги, Рифис, Сейм и даже Стриго, может быть, пока не могли всецело осмыслить этого, но Джокул уже знал, что небо было фальшивым, иллюзорным. Как и окна. Как и обширные виды, открывающиеся порой в просветах между зданиями — густые леса, водопады, горные хребты. Они колыхались и трепетали, они словно дышали самой жизнью, но были лишь изображениями. Джеки несколько раз проводил пальцем по зыбкому миражу и тот покрывался рябью словно водная гладь. Хоть прикасаться к визуализациям и было запрещено, доктор Моран позволял ему таким образом изучать окружающий мир. Впрочем, живая растительность порой все же встречалась им — деревья, цветочные клумбы, оплетающий металлические арки плющ, лужайки и даже небольшие ручейки, перетекающие в фонтаны.

Все строения были двухэтажными, планировка в них напоминала лабиринты — из помещения в помещение, из коридора в коридор. Улица и сама представляла собой бесконечный коридор — как и в Гризае дома слипались друг с другом стенами и странными совершенно плоскими крышами. Здесь было много стекла, света и цвета — белизна моментально забылась ими, когда они увидели золотисто-красные фасады, металлические серебристо-лиловые панели, яркие разноцветные полосы на земле, ведущие куда-то, сворачивающие и сопровождаемые надписями. Стриго к своему восторгу мог ориентироваться — синяя линия именовалась «Торговая», красная – «Ремесла», зеленая линия была отмечена как «Терминал» и доктор Моран объяснил, что под этим словом подразумевался сервисный центр для всех владельцев коммуникаторов. От белой линии «Питание» в разные стороны шло множество ответвлений. А вскоре и запахло так, что желудки сводило: нежный аромат сладкой выпечки, свежих овощей, идеально поджаренного мяса — все это они ясно различали и словно бы уже пробовали на вкус.

У влажной, обросшей мхом стены, на которой крепилась какая-то вычурная вывеска со стрелкой, сидел музыкант. Его невиданный огромный инструмент, по которому он водил смычком, сильно напоминал небуланский, но звук его был иным — не таким низким и отрывистым, но тягучим как мед, бархатным и глубоким. Это была виолончель. Музыкант играл что-то очень лиричное, вкрадчиво и нежно вибрируя и перебирая струны. Так что некоторое время Джокул со своей компанией не могли тронуться с места, застыв перед белокурым виолончелистом, который не обращал на них совершенно никакого внимания. Он играл не ради заработка или развлечения прохожих. Рядом с ним на изящном столике стояла чашка с каким-то темным горячим напитком, и вероятно музыкант просто коротал время, ожидая, когда остынет его питье.

Барилцы походили на гризаманцев, но были преимущественно светловолосы. Часто на глаза попадались альбиносы — бледные, беловолосые, белобровые, голубоглазые. Чрезвычайно редкое явление в Крассаражии и Гризамане и полная аномалия в Небуловенте — здесь они встречались повсеместно. Блеклость облика барилцы с лихвой компенсировали яркими и роскошными одеждами. И Стриго, усмехнувшись, отметил, что и в этом было их сходство с небуланцами — те обожали струящиеся сверкающие ткани и невероятные фасоны.

Барилцы приветливо улыбались и оборачивались им вслед. Преимущественно это были доктора и студенты, все они куда-то спешили и вежливо раскланивались на ходу, но многие останавливались и долго смотрели на странную компанию, прогуливающуюся по улицам двести десятого уровня. Доктор Моран шёл во главе их отряда, важно задрав нос, словно гвардеец, охраняющий важных персон, изредка он прерывал молчание краткими справками о своем родном районе, стараясь подбирать понятные всем слова.

— На нашем уровне находятся четыре клиники и при каждой свой университет. Здесь же проживают студенты и состоявшиеся доктора, профессоры и вообще атмосфера… дух здесь сугубо научный. Здесь множество лабораторий… отделений, где исследуют возможности человеческого тела. Здесь же два крупнейших фармакологических завода… две фабрики, на которых изготавливают лекарства.

Одно из ответвлений красной стрелки на дороге свернуло к распахнутым дверям, украшенным затейливыми листьями-завитками. Доктор Моран наконец привел их к портным. Их оказалось двое — мать и дочь. Они услужливо препроводили своих клиентов в заднюю комнату и продемонстрировали каждому его облачение.

— Одежда важна, — говорила старая портниха, — она не только покрывает тело, защищая его от повреждений, не только украшает. Она еще и рассказывает о вас, презентуя окружающим. Это как название книги. «Я сильна и непобедима» — так называетесь вы, — она указала на Сейм, облаченную в нечто напоминающее камзол темно-синего цвета на молнии с узкими рукавами, темные штаны и высокие ботинки из замши. — «Я умер и родился вновь» — это о вас, — сказала она Хуги, оправив его пепельного цвета куртку с синей оторочкой. — Ваше название «Я горю и познаю истину», — портниха застегнула удлиненное, кровавого цвета одеяние Рифис, напоминающее приталенную мантию без рукавов. — Ну а вы, молодой человек, заявляете «Хочу объять весь мир», — она одернула рукав зеленого кафтана Стриго, прошитого серебристой нитью, который застегивался от подбородка до колен сверкающей металлической молнией.

— А я? — весело воскликнул Джеки.

— Ну а вы… я знала, что вы вернетесь, — портниха усмехнулась. — Вы надели совершенно чужую «обложку». Сейчас вы словно сквозь зубы заявляете «Эй, я недорого стою». Моя дочь знатно перестаралась, украшая вас. Но ее можно понять, — вторая портниха густо покраснела, улыбнулась и закусила губу. — Еще и изодрали прекрасное изделие. О дикие нравы! Но того следовало ожидать, — сказала старуха, осмотрев швы на торчащем воротнике и лихо закатанных рукавах. Покачав головой, она ушла в соседнюю комнату и вернулась, держа в руках темный сверток. — Черный цвет — ваш цвет. Ваши глаза и волосы таковы, но дело не только в них. Черный цвет — цвет вечности, а вы прямо-таки кричите свое название «Я не меняюсь, я навечно остаюсь прежним».

Так Джеки вновь облачился в черный кафтан, пошитый на этот раз на головокружительной высоте в страшной дали от земной тверди и прежней жизни. Но сам он оставался всё тем же, выглядел всё так же и, повернувшись к зеркалу, облегченно вздохнул.

— Да, это я. Хоть прежний костюм и был замечательным, я оставался в нем лишь из уважения к вам и вашему народу. Но вы гораздо тоньше и лучше поняли меня, — он галантно ей поклонился. — Благодарю вас за такое великолепное облачение.

 

Как только они вышли на улицу, к ним сразу же подошла группа альбиносов — молодая женщина в сопровождении шестерых рослых мужчин. Те были одеты просто и неброско — в серые комбинезоны с различными цифровыми обозначениями. Женщина же выглядела как оживший цветок орхидеи – на ней была невероятно пышная розово-желтая мантия с множеством лент, из которой выныривали лишь узкие белые рукава. Ее длинные светлые волосы были так же подкрашены розовым цветом — цветные пряди ниспадали с плеч на грудь. Кожа ее была бела как бумага, белы были и ресницы, и брови. Незнакомка улыбалась, восторженно оглядывая всех пятерых. Разноцветный взгляд ее восхищал своей необычностью – один ее глаз был голубым, другой зеленым. Она заговорила, и вскоре из переводчиков в их уши полилась ее дружелюбная речь.

— Добрый день, дамы и господа. Настал момент, когда из заботливых рук доктора Морана вы переходите под мою не менее заботливую опеку. Меня зовут Рэлия Астемир, я ваш личный консультант и проводник. Я ваш куратор, тот человек, который ответит на все ваши вопросы, — она пожала руки всем пятерым. — Я помогу решить любую проблему и буду защищать вас и ваше личное пространство. Эти охранники будут сопровождать нас, однако я хочу чтобы вы поняли — вам ничто не угрожает. Охрана нужна для свободного передвижения, которое могут затруднить толпы любопытных. Никто и ничто здесь вам не грозит. Барил самое мирное место из всех, где вы прежде бывали. Вам не о чем беспокоиться, друзья мои. Следуйте за мной и спрашивайте обо всем, что только пожелаете. Обо всем, что кажется вам непонятным, может быть даже пугающим. Любые просьбы — говорите мне абсолютно все, моя работа отвечать вам.

— Рэлия широко образована, невероятно умна и бесконечно мила. Вам поистине повезло, что она взяла вас под свое крыло, — сказал доктор Моран, лукаво улыбаясь и глядя на куратора из-под седых бровей.

Рэлия сдержанно кивнула ему и принялась что-то нажимать на своем большом, напоминающем книгу коммуникаторе с широким экраном.

— Увидим ли мы вас вновь? – воскликнул Стриго, сотрясая руку доктора.

— О, без сомнения, дорогой господин Дормис! – ответил ему доктор Моран, пожимая на прощание крепкую ладонь Сейм. – Я обязательно буду присутствовать на сегодняшней встрече. Прибуду сразу за вами.

Рэлия любезно указала рукой направление и все перешли на другую сторону улицы, где прямо на земле располагались длинные плиты с поручнями. Рэлия попросила всех взяться за них и внезапно плита пришла в движение. Мимо поплыли дома и деревья, барилцы и их визуализации. Пронесся мимо виолончелист, попивающий из чашки. Доктор Моран помахал им вслед и поспешил в противоположную сторону.

Воздушные шелковые одежды Рэлии развевались словно крылья большой розовой бабочки. Она едва держалась за поручни и дружелюбно улыбалась, оглядывая своих пятерых подопечных, взволнованно вцепившихся в хромированные перила. Поначалу Джеки долго молча созерцал ее, но потом набрал полные легкие воздуха и начал спрашивать. Он засыпал ее вопросами от самых пустяковых о том что их окружало, до сложных технических. И Рэлии приходилось объяснять принципы работы визуализаций, лифтов, подвижных платформ и водопровода. Она ловко подбирала понятные им слова, говорила кратко и ясно. И вскоре все убедились, что ее и впрямь можно было спросить о чем угодно.

— Мы направляемся на пятисотый уровень, — сказала она. — Вас уже ждут в Голубом планетарии. Это поистине дивное место, как, впрочем, и весь пятисотый. Вы уже находитесь над облаками внешнего мира, поднимитесь же еще выше.

Они приехали на площадь, где ровными рядами выстроились двери лифтов. Они открывались и закрывались, впуская и выпуская толпы народа. Рэлия миновала красные двери санационного лифта и остановилась у обычных серых сомкнутых створок. Она приложила свой браслет к небольшому экрану и нажала несколько кнопок. Раздался тихий мелодичный звук и через несколько мгновений двери лифта разверзлись.

— Я оплатила наш проезд на пятисотый уровень, и теперь вы отправляетесь в совершенно иной мир. Двести десятый — медицинское логово, жизнь здесь идет совсем в другом темпе, а умами его обитателей владеет наука. Вы жили здесь как питомцы, которых откармливали и изучали, но на пятисотом вы – знаменитости, — они прошли внутрь, двери сомкнулись за ними и лифт пришел в движение. — Вы первые пришлые в Барил люди за триста лет. Здесь свое летоисчисление, своя история — долгая, сложная и захватывающая. Обернувшаяся тем, что вы видите сейчас. Барил — гигантская башня, столь огромная, что вместила бы в себя сотни городов откуда вы родом, тысячи деревень. Барил — идеальное творение человека, воплощение триумфа науки, произведение искусства. Эту башню невозможно объять взглядом, невозможно узреть ее размеров, невозможно бегло осмыслить структуру. Барил — вершина достижений человечества. Это замкнутая система, способная обеспечивать себя всем необходимым изнутри.

Сейчас вы будете представлены научной общественности и Экспертному совету – высшему органу власти. После запланировано празднество в вашу честь, там вы сможете поесть и наговориться, познакомитесь с огромным количеством человек. Все хотят вашего общества. Ведь вы ходили по земле под небом, видели настоящие леса и море! Вы уникальные люди.

Рифис и Сейм переглянулись.

— Вот уж не думал, что именно в этом моя уникальность, — проворчал Хуги.

 

Двери разверзлись, и они оказались посреди огромной площади, окруженной довольно однотипными зданиями, сияющими множеством голубых огней. Погода была та же, что и на двести десятом уровне, по пасмурному небу медленно плыли тучи, никогда не родящие дождей.

Здесь царило настоящее столпотворение, подобное народным гуляниям на небуланских улицах. Было невероятно многолюдно и шумно, откуда-то слышалась приглушенная энергичная музыка, лягз каких-то механизмов, мелодичные настойчивые сигналы. Все это разбавлял малопонятный людской гомон. Барилцы передвигались целыми потоками: кто-то пересекал площадь пешком, кто-то медленно ехал на плитах, уткнувшись в коммуникатор. Но основное движение было у лифтов — люди прибывали и прибывали, спеша присоединиться к толпе, которая радостно взревела, когда Рэлия с охранниками вывели из разъехавшихся дверей пятерых своих подопечных. Поднялся гвалт, их окружили, махали руками и наперебой задавали вопросы. Никто из пятерых ровным счетом ничего не понял, поскольку переводчик не мог уловить целиком ни одной фразы.

Джокул задрал голову и изумленно охнул — на стене дома прямо перед ними он увидел свое лицо. Огромный экран транслировал их выход из лифта, и многие смотрели лишь на него, не имея возможности лицезреть гостей ближе. Джеки принялся приветственно махать во все стороны рукой, одаривая барилцев своей  улыбкой. Он был привычен к обожающей толпе и не терялся при виде зрителей. Охранники прокладывали им путь, поэтому они беспрепятственно продвигались к плитам. Когда они уже ухватились за поручни, до них донесся странный шум – люди начали скандировать хором речи, обращаясь к Джеки и его спутникам. Их было человек двадцать, они вышли из распахнутого лифта и принялись махать тканевыми растяжками, на которых были начертаны какие-то надписи, которые так же начали транслировать большие экраны.

— Люди внешнего мира! — кричали они. — Привет вам с нижних темных уровней! Не забудьте посетить темные уровни! Забытые, запущенные, темные как склеп! У нас нет деревьев, нет неба, нет пропусков наверх, зато есть терминалы и вода! Все чем мы живы!

Переводчики улавливали не все слова, посему смысл их речей ускользал.

— Кто это? — прокричал Джокул Рэлии на ухо. — Что у них случилось?

Они тронулись с места, уезжая с шумной площади вглубь пятисотого уровня. К скандирующим уже подбежали какие-то охранники, похожие на тех, что привела Рэлия, и начали теснить их обратно в лифт.

— Это люди, которые живут на уровнях ниже сотого, — пояснила Рэлия.

— Почему они называются темными?

— У них отсутствует небо и любая растительность. Они постоянно требуют этого, жалуются на плохие условия, однако у них есть огромный плюс — дешевая вода. Здесь наверху она стоит невероятно дорого, это почти роскошь, там же они вольны тратить воду как угодно. У них есть бассейны, в каждом доме ванна.

— Но доктор Моран говорил, что все нижние этажи производственные, — заметил Стриго.

— Верно. И кто-то же должен работать на этом производстве. Кто-то должен запускать двигатели, обслуживать технику, ухаживать за фермами, следить за состоянием Башни, и, конечно, спускаться в святая святых — Бездну для добычи соралита. В конце концов, для любого производства нужны человеческие руки.

— С ними все будет в порядке? — Джеки вытягивал шею, пытаясь разглядеть жителей нижних уровней в удаляющейся от них толпе. — Я бы хотел поговорить с ними.

— Их просто отправят вниз, — махнула рукой Рэлия. — Еще успеете. Сейчас у вас другие заботы.

— Почему же им не сделают небо? Если они так нуждаются в нем.

— Нецелесообразно, — кратко пояснила Рэлия, пожав плечами. — Нет смысла повышать престиж производственных районов.

— Престиж? — переспросил Хуги. — Эти люди всего лишь хотят смотреть на небо.

— Рабочие, господин Миркур, не в состоянии оплачивать налог на визуализации. Вообще это довольно глубокая проблема, — Рэлия миролюбиво улыбнулась, — всё это очень непросто.

— Когда так говорят, обычно оказывается, что всё проще некуда, — процедил Хуги, отворачиваясь.

— Сделайте для меня кое-что, — Джеки взял удивленную Рэлию за руку. – У меня есть приятель, он как раз с темных уровней. Найдите его, я бы хотел с ним встретиться.

— Приятель? – изумленно протянула Рэлия. – С темных уровней?

— Да, его зовут Томон Трасер, он рабочий, у него на груди две полосы и волосы выкрашены в малиновый цвет. Это он нас нашел.

— Ах вот как? Это интересно.

Рэлия принялась что-то нажимать в своем коммуникаторе.

— Вы сделаете это? – Джеки поймал ее взгляд. – Для меня.

— Разумеется, для вас что угодно, — расплылась та в улыбке. – Тем более если этот Томон нашел вас, он уже интересен.

Они неспешно ехали по улице, привлекая всеобщее внимание. Их без конца фотографировали, экраны на домах транслировали крупным планом их лица. Этот район города вовсе не походил на ту тихую, журчащую улицу, по которой водил их доктор Моран. Дома здесь были строгими на вид и однотипными. Все сверкало и подсвечивалось переливчатыми как светлячки огнями. По соседству с невероятного вида строениями, гладкими словно лед и причудливыми по форме, здесь росли настоящие березы – высокие, раскидистые, с чистыми белыми стволами, длинными, спускающимися до земли ветвями. Временами встречались кипарисы, вытянутые и грациозные словно языки зеленого пламени, а так же и лохматые кусты можжевельника. В этом царстве глянца и света деревья смотрелись как изумруды в роскошной оправе. Они не только украшали город, но словно так же были его жителями, окруженными со всех сторон заботой и вниманием.

Впереди показалось огромное полукруглое здание, сверкавшее сотнями иссиня-серебристых панелей. Все удивленно уставились на это дивное величественное строение, напоминавшее гризайский храм Павшего бога. На площади перед крыльцом рос громадный раскидистый куст рододендрона, усыпанный крупными розовыми цветами.

— Да-да, чудесное, восхитительное место, — сказала Рэлия, словно прочитав их мысли. – Это Голубой планетарий. Нам как раз туда.

Плита остановилась прямо у рододендрона, и, обогнув его, они двинулись пешком к входу, минуя невысокую лестницу. Через раздвижные двери из темно-синего стекла они прошли в просторный светлый холл, затем в широкий коридор, заканчивающийся распахнутыми деревянными створками. И наконец вступили в монументальный круглый амфитеатр, напоминающий молитвенный зал храма. Над ними со всех сторон возвышались уходящие под потолок ряды сидений, внизу посередине «арены» располагался большой круглый стол. Было очень светло, повсюду ярко сияли огни, подчеркивая роскошную красно-синюю обстановку зала. Шум стоял страшный — зал был битком набит людьми, и каждый считал своим долгом рукоплескать, выкрикивать приветствия и фотографировать все происходящее.

За круглым столом сидели десять человек и пятеро из них были такого странного вида, что Джокул со своей компанией удивленно попятились, чтобы как следует издалека рассмотреть присутствующих.

Сидящие за столом встали и чуть склонились, приветствуя своих гостей. Оказалось, что пятеро из них были какого-то необычайно высокого роста, чуть ли не вдвое выше Стриго, который числился самым высоким в команде Джеки.

Они были белы кожей настолько, что не походили даже на альбиносов. Они словно были напудрены мукой, однако их кожа была очень тонкой как бумага, и через нее просвечивали ветвистые вены и виднелись все мельчайшие синяки. Облачённые в изысканные и роскошные белые с синим одежды, неведомые великаны окутали себя огромным количеством струящегося шелка.

Они очень дружелюбно оглядывали прибывших своими красными глазами и растягивали тонкие алые губы в спокойные приветственные улыбки, указывая грациозными белоснежными дланями на свободные места за столом.

Но больше всего поражали их волосы. Они были очень длинны и густы. Каждый из пятерых аккуратно собирал их лентами, не стягивая и боясь повредить, ведь каждый волос на голове — толстый и прозрачный — был наполнен пульсирующей кровью. Кожа головы на каждой макушке так же была красной, словно там разверзлась жуткая рана.

Они будто сошли со страниц священных писаний, могучие великаны, прекрасные жители Барила, стражи богов. Хуги покрылся холодным потом – он сразу вспомнил молодого белоснежного великана, тело которого они с Айло Легуром исследовали в его каморке. Они ковырялись в нем как в рагу и нашли много интересного… Выяснил ли доктор Легур что это за яд и откуда он?..  Хуги поежился, всколыхнув облако воспоминаний о прежней жизни. Тот мертвый парень точь-в-точь походил на этих знатных барилцев. Хуги тут же сам себе поклялся не рассказывать о том случае ни одной живой душе. Неизвестно как на это могли отреагировать эти огромные величавые люди.

Джокул и его спутники расселись по предложенным местам, но не переставали озираться, дивясь невероятному столпотворению. Люди даже стояли в дверях, желая лицезреть блистательное собрание за круглым столом.

Столько внимания к таким скромным персонам, — пожал плечами Стриго. — Вероятно, жизнь в Бариле скучновата, раз мы вызвали такой ажиотаж. Мне, например, особо и рассказать-то нечего. Я пришел слушать.

Каждый из пятерых вторил его мыслям, оглядываясь на барилцев в зале, восторженно что-то бубнящих и без конца тыкающих пальцами в свои коммуникаторы.

В конце концов, люди за столом тоже опустились на свои места, все кроме одного — самого высокого белоснежного великана.

Очень быстро воцарилась тишина. Все взоры устремились на него. Ему было на вид лет шестьдесят, — он был безбород и моложав, но складки кожи вокруг глаз и губ, мудрый взгляд и горделивая стать выдавали его почтенный возраст.

— Приветствую вас, гости города Барила, — обратился он к Джеки и остальным. — Нежданные, но желанные нами и почитаемые. Вот уже несколько столетий минуло с того дня как в Барил прибыл последний гость из внешнего мира. И сегодня благодаря вам традиция ожила, и мы не теряем надежды, что вы не последние прибывшие к нам в поисках истинных знаний.

Мое имя Барио́н Эбреве́рт. Я эрудит и ученый физик, по совместительству занимаю скромную должность правителя Барила вот уже сто десять лет. Перед вами Экспертный совет, принимающий важнейшие государственные решения в Бариле, — он указал на девятерых сидящих за столом барилцев. — Теперь вы осознаете, насколько важным и значимым мы считаем ваше прибытие к нам.

Он умолк и Джеки, слушавший его как завороженный, встрепенулся, вскочил и принялся долго и витиевато благодарить и представляться. Он представил так же и всех своих спутников, к тому же кратко описав личность и род занятий каждого, и Барион всем отвешивал легкий поклон. После чего представил всех членов совета.

В конце концов, все были представлены друг другу. Джеки и Барион опустились на свои места, и на минуту воцарилась тишина.

Правитель величаво протянул руку к панели управления, сиявшей перед ним десятками кнопок. Свет в зале погас, наступила темнота, лишь лик правителя озарялся ярко подсвеченными клавишами.

— Цель вашего просветительского похода за Черные горы – узнать, существует ли Бездна и город Барил, охраняющий покой Павшего бога, — нарушил молчание Барион. — И вы достигли своей цели и познали истину — и Барил, и Бездна существуют. Более того, Бездна действительно была разверзнута гигантским «божеством», павшим на землю и вызвавшим чудовищные разрушения ландшафта и высокий уровень радиации.

Прежде чем мы перейдем к истории, хочу, насколько это возможно, кратко объяснить вам истинное устройство мира, дабы вы понимали суть происходящего. Взгляните, — он провел рукой по экрану перед собой и посреди зала в темноте вдруг засияли тысячи звезд. Люди словно оказались посреди ночного неба, окруженные мириадами искр. Рифис ахнула — точь в точь как в ее сне, когда она пала в бесконечный поток звезд, рассыпанных в вечном ничто. В центре визуализации вверху над головами ярко белела большая звезда — это было солнце. Его окружали множество других разноцветных объектов. — Взгляните, так выглядит тот самый звездный лес, откуда по легенде родом все люди. И отчасти эта легенда правдива, поскольку все мы с вами состоим из тех же частиц, что и остальной космос — звездный лес, — он воздел руку и принялся манить ладонью какую-то дальнюю звезду. Изображение космоса смазалось и разнеслось по залу — звезда неумолимо приближалась, пока бесформенное светящееся пятно не обрело очертания косматого оранжевого шара. — Итак, перед вами далекая звезда Антарес. Она воистину огромна, в миллиарды раз превосходит единственно знакомое вам обиталище Вердаман. Она неосязаема – это пылающий вокруг раскаленного ядра газ, по сути пламенеющие частицы. Некий вихрь, горячий и смертоносный. На этом газовом шаре нет жизни. И таковы большинство звезд, что вы видите, включая и наше солнце, — Барион хлопнул в ладоши и изображение вернулось на место. Он что-то нажал на экране, и одна из планет вокруг солнца замигала и приблизилась сама собой. — Теперь взгляните на эту планету. Она состоит из земной тверди, она тепла и благоприятна для жизни. Это Соралитес — очень большая планета со множеством материков и огромными океанами, и она в тысячи раз меньше Антареса, в сотни раз меньше солнца. Она осязаема, тверда, многоцветна и прекрасна. И именно здесь мы и находимся. Это наш дом в бескрайнем «звездном лесу». Обратите внимание — вот и две луны, одна чуть больше другой. Конечно, вы много раз уже наблюдали двоелуние.

Космос вовсе не так уж неподвижен, как вам видится — в нем постоянно проходят какие-то процессы, зарождаются и гаснут звезды, происходят катастрофы, даже летает мусор, космическая пыль – на Соралитесе ежегодно оседают десятки тысяч тонн этой пыли. Кроме опасного и коварного мусора, бороздящего безмолвные звездные просторы, бывают проблемы и похуже. Иногда к планетам приближаются астероиды – говоря простым языком, скалы колоссальных размеров, которые могут столкнуться с планетой. И повредить ее. Именно так и произошло с Соралитесом. Огромный астероид столкнулся с ним и вызвал здесь чудовищные катаклизмы. Материк раскололся надвое, изменился климат. Множество людей погибло. Целые народы были сметены с лица земли. Множество культур пало в безвестность. Природа была изуродована, воздух грязен. Те, кто не попал под удар астероида, тоже ощутили в полной мере последствия этого падения – нескончаемые дожди, землетрясения, паводки, бури, наводнения. В дальнейшем — голод, обширные переселения народов, войны.

Астероид же не был обычным гигантским камнем. Это был соралит — уникальнейший минерал, который в недрах разверзнутой им огромной воронки, Бездны, начал активно разрастаться. Кристаллы его нарождались так стремительно, что вскоре вся пропасть сияла синевой. Соралит невероятное вещество. Он прочнее любой стали, гранита, алмаза. В то же время при определенном воздействии на него он может стать мягким и даже жидким. Соралит даже можно принимать в пищу.

Именно из соралита выстроена Башня – город Барил. Черные горы, не дающие покоя нынешнему населению Вердамана, по сути — шлак, скопившийся от строительства. Сотни лет его складировали у подножия, пока не образовались эти самые горы. Туман, окутывающий башню и горы, — отходы нашего производства, выброс вредных веществ в окружающую среду. На данный момент производственные выбросы значительно снизились благодаря фильтрации, однако проблема все еще существует и это необходимо признавать, — Барион оглядел всех присутствующих. — Кроме того некоторая устаревшая техника, обслуживающая башню снаружи, так же выбрасывает значительное количество газов.

Башня уходит вниз под землю на несколько уровней, где чуть западнее от нее развернута добыча соралита. Месторождение его поистине неисчерпаемо. Возможности его — безграничны. Это поняли еще древние люди, первые барилцы, обнаружившие соралит.

Вы похожи на них. Преодолев тяжелые испытания, явились они в поисках Бездны и нашли ее.

Соралит красив, невероятно прочен. Из него изготавливали несокрушимое оружие. Первооткрыватели месторождения быстро поняли ЧТО они нашли. И с тех пор жизнь Вердамана круто изменилась.

Народными лидерами, которые основали город и добычу минерала, были два брата Бари́л и Со́рас Эбреверты, которые положили начало величайшей династии Эбревертов – первых и единственных по сей день владельцев соралитовых копий.

Все началось с того, что братья, осознав ценность соралита, сокрыли его от остального мира. Окружающая их невероятная соралитовая природа даровала им естественное укрытие от посторонних глаз и возможность основать на краю Бездны могучий город, разросшийся впоследствии до невероятных размеров.

Соралит принес братьям великую славу и неслыханное могущество. Религия, вращающаяся вокруг Бездны, очень этому способствовала — люди боялись, и страх этот куда больше помогал Эбревертам править, чем все их могучие армии и высокие стены.

Бесследно знакомство со столь высоким радиационным фоном не прошло — вначале многие жители новоиспеченного города просто умирали, но те, кто выжил, обосновавшись на краю Бездны, совершенно переродились, а многие преобразились до неузнаваемости. Позже измененный облик почитали они за благословление и с гордостью его демонстрировали. Кожа покрывалась светлыми пятнами, пока не стала белой совсем. Глаза налились кровью, пальцы удлинились, волосы выпали, на их месте вылезли кровяные наросты. Потомки первых барилцев были невероятно высоки, имели и откровенные уродства — к примеру, несколько голов, и чем явственнее были эти дефекты тела, тем более почетным это считалось. Все это еще больше превозносило государство Барил над миром, где славили новую расу «стражей богов».

Барил был краем процветания и могущества. Соралит запрещалось экспортировать и пойманных на этом казнили. Оставаясь в пределах Барила, этот минерал так внедрился в повседневную жизнь, что многие уже не замечали его присутствия, забывали, что из него состояло практически все что окружало народ. Здания, дороги, различные изделия, оружие, украшения.

Эбреверты владели соралитовыми копями на протяжении всей истории. Это было вопиющее могущество. Настоящий абсолют власти. Соралиту не было равных, ничто не могло сравниться с ним в прочности и многогранности применения. Белоснежные могучие барилцы же наводили такой ужас и трепет на соседние народы, что многие всерьез почитали их как реальных богов.

Разрастаясь, превращаясь в настоящее государство, Барил громко заявлял о себе всему миру. Ближайшие соседи его — неистовые крассы так ненавидели могущественных барилцев, подбирающихся все ближе к их территориям, что никакие религиозные оправдания не могли остудить их гнев. Вспыхнула война и в решающей битве при Наракау, гигантской пустыне, где проживали крассы, барилцы одержали верх. Не раздумывая долго, пошли они на юг и подчинили себе и извечных врагов крассов — ражийцев, которые, хоть и будучи воинственной державой, не оказали никакого сопротивления. Барилцы шествовали по их землям, в то время как ражийцы падали ниц, громко воздавая молитвы своим захватчикам словно самим богам.

Всем известный пророк Менсогул был именно ражийцем. Он повсеместно проповедовал, восхваляя Барил да поклоняясь Бездне, и занимался строительством храмов по всему Вердаману, укрепляя влияние Барила в остальном мире.

Гризаманцы, — а в то время Гризаман насчитывал более десятка различных государств, — открыто роптали и намеревались разбить дерзких западных захватчиков, объединившись с небуланцами. Но учение Менсогула привело их общество в разброд, многие устрашились идти войной на богов и охотно потянулись в нововозведенные храмы.

Барилцы объединили непримиримых ранее крассов и ражийцев в одно огромное государство, что, как видно в дальнейшем, совершенно не помогло им ужиться вместе. Возвели столицу Крассаражии — город Бейге и принялись устанавливать границы своей новой империи.

Это требовало огромного количества ресурсов, и соралит покатился по Вердаману во все концы. Это совершенно не понравилось взошедшему вскоре на престол правителю Барила Сиренусу Белому. То был правитель уже зрелого возраста, отец его поздно умер. Был он особенно высок, особенно бел и особенно скуп на эмоции. Подобно призраку он тихо бродил по барилским дворцам, пока империей правил его отец. Никто бы и не подумал, что этот будущий правитель повернет историю Вердамана в совершенно неожиданное русло, начав новую эпоху, навеки прославив свое имя великими начинаниями. Как только Сиренус занял трон, первым делом он велел обнести Барил огромными стенами, закрыв ворота ото всего внешнего мира. Любая иммиграция была запрещена. Сиренус провозгласил себя Стражем Павшего бога, а всех подобных ему благословленными, высшими человеческими существами. Новоиспеченная раса барилцев возомнила о себе слишком многое. Государство при Сиренусе развивалось очень быстро. Он верил в исключительность белоснежных людей, в их безграничную мощь и мудрость. Он вознамерился превратить Барил в государство, в котором возможно всё. Излечиваются все болезни, взрастает любая пища, создается мощнейшее оружие. И соралит давал ключ практически ко всему.

Сиренус приказал выстроить себе чудовищно высокий замок, чтобы воцариться над миром. Но и этого ему показалось мало. Тогда-то и началось строительство Башни, которая должна была вознести барилцев к небесам. На долгие столетия Эбреверты замкнулись сами на себе.

Уже много позже Барил был вновь открыт и гостеприимно ожидал интереса со стороны прочих стран. Однако выяснилось, что те, преисполненные ужаса перед устрашающим краем чудовищных растений и гигантских тварей, возрастающими черными горами и великанами с кровавыми волосами, которые передвигались на повозках без лошадей и светились одеждой, не очень-то и жалуют все то, что им предлагали. Барилцы не настаивали, но и сами остановиться уже не могли. Башня росла, росли и горы. Барил креп и возносился, и даже поныне строительство еще не окончено. Весь прочий мир внезапно оказался так слаб и беспомощен, и барилцы, наконец, почувствовали ответственность за него и осознали свой долг – защитить и оградить Вердаман всеми возможными способами. Были сооружены, наконец, еще три башни, которые также начали строить при Сиренусе, в разы ниже Барила, но все равно колоссальные, исполинские, грандиозные! Изначально Сиренус планировал подавлять и устрашать, но в итоге эти «сторожевые башни» возвысились, чтобы охранять Вердаман от внешних посягательств на заповедную зону застывших во времени государств.

 

Джокул, нахмурившись, смотрел куда-то в пустоту, задумчиво слушая свой переводчик и обмозговывая слова Бариона.

— Я понял, — проговорил он. — Мы вроде муравьев копошимся у вас под ногами, пока вы строите свою грандиозную цивилизацию.

— Я бы не выразился так пренебрежительно, господин Валли. Ваш народ в свое время заявил о том, что избрал свой путь, и он следует ему и поныне.

— Свой путь?

— Именно. Наш прогресс никогда не принимался ими, лишь безумно пугал. Барил пережил множество взлетов и внутренних конфликтов, десятки раз открывался и закрывался проход в него. Раздавались ключи от двери, через которую можно было попасть сюда, но вскоре почти все они были утеряны.

Со временем наши попытки влиять на народы внешнего мира стали невозможными. Разрыв в развитии увеличивался, мы больше не могли заявлять о себе. Это было бы слишком большим потрясением для неискушенных народов. И если крассы и ражийцы не могли следовать прогрессу из-за своей разрозненности и постоянной вражды, то гризаманцы сразу заявили, что они избирают свой путь. Путь служения богам, феодалам, существуя в психологическом застое. Из-за этого они застряли во времени лет на семьсот и находятся в чудовищной стагнации, из которой не могут выбраться.

— Но ведь Барил почитают за город на краю Бездны, который как раз защищает ее от демонов. Люди верят, что в нем живут стражи богов. Почему они не приняли от вас прогресс как дар богов? Дар свыше, который приблизит их к благословлению и защитит от демонов?

— Люди жаждут поклоняться издалека, господин Валли. Чудеса и неизведанное желанны большинством лишь пока не разгаданы. Народ не желает вникать в суть вещей, боясь осознать ее. Ведь осознание это ответственность. Иными словами, приблизившись к разгадке многих тайн своего бытия, люди устрашились потерять своих богов. Они цеплялись за них в последней надежде на свою легенду. Страх утратить веру и обрести знания порой так велик, что может привести к трагичным последствиям. Развивающийся Барил начал устрашать весь мир настолько, что людям проще было обожествлять его и окутывать легендами, чем присоединиться к нему.

— Вы все время говорите об этих крассах, ражийцах, гризаманцах. А как насчет небуланцев? – спросил Стриго.

— Этот удивительный народ заявил, что не нуждается в столь высоком прогрессе вообще. Они были самодостаточны еще тогда. И нынче мало что изменилось, однако, как вы видели, у них произошел свой собственный прогресс, который, судя по всему, достиг своей вершины. Небуланцы сознательно отказываются развиваться, отрицая необходимость этого развития как излишнюю. Нет, они отказались от развития не во имя богов, не из страха перед знанием. Их интересует лишь баланс между естественным миром и достижениями человечества, которые они хотели бы сочетать между собой и жить в этой гармонии, когда ничто не преобладает над остальным. Это уникальный народ, охраняемый от внешних воздействий как ценный и самодостаточный этнос. Они далеко не идеальны, но их социальные установки поразительны. Это общество живет не в стагнации, но в гармонии.

О гризаманцах такого сказать никак нельзя. Избрав этот особый «свой путь», они застыли во времени, потеряв ориентиры. Не стоит винить Барил в том, что он не вытянул остальной мир за собой из пучины, господин Дормис. Барил вознесся ввысь, великодушно предоставив Вердаман его жителям, не претендуя на их чудесные природные ресурсы. Экосистема Вердамана уникальна и охраняема нами от внешних воздействий насколько это возможно.

— Охраняема, охраняема… — пробормотал Хуги. — Выходит, весь Вердаман это нечто вроде тюрьмы, или вернее — зоосада для вас? Вы огородили материк и люди живут на этой клумбе, копошатся со своими проблемами внизу, пока вы их «охраняете». Этакая клетка с крысами. Так я понял?

— Бочка с крысами, — проговорила Рифис.

— Зоосад не вполне подходящее слово, господин Миркур, — с улыбкой заметил Барион. — Заповедник — подходит больше.

— Но что же там, за морем? Что за мир вокруг нас? О каком внешнем воздействии вы все время твердите? – спросил Джеки. — Какие еще земли существуют на Соралитесе? Я знаю о Соларамане — это невероятно гористая местность, где небуланцы основали несколько городов. Но дальше на материк они углубиться так и не смогли, он непроходим. Так что же за морем?

Ученый с улыбкой покачал головой.

— Господин Валли, вы можете отправиться туда и выяснить это сами.

— Неужели до меня никто не додумался до такого? Почему об этом ничего неизвестно?

— Конечно, были те, кто додумался. Но люди редко возвращаются оттуда.

— Но почему?!

— По разным причинам. Гигантские водные просторы труднопреодолимы. Но все же были и те, кто добирался до других материков, и думаю, некоторые даже вернулись обратно. Однако трудно осмыслить все то, что предстает перед глазами прибывшего туда. Трудно поверить самому себе, столкнувшись со столь необычайными краями. Но знайте, земли, лежащие за морями, всегда открыты для вас.

— А небуланцы?

— Что-то они знают и считают это достаточным для себя. Если вы углубитесь в эту проблему, они, может, и поделятся с вами своими наблюдениями и исследованиями, — Барион с улыбкой покачал головой. — Но я убежден, что вы жаждете все узнать лично и раскрыть тайны нашего мира самостоятельно. Если я правильно понимаю вашу суть, вы не хотели бы узнать истину так просто, вероятно это было бы скучным для вас.

— Отчасти верно. И сколько же, интересно, гризаманцам и дальше волочиться по «своему пути»? Куда он их, в конце концов, приведет?

— Господин Валли, никакого «своего пути» не существует. Чудес не бывает. Невозможно избежать пугающего и трудного подъема, чтобы достичь вершин. К ним не взлететь по мановению волшебства или божеских милостей. Любая цивилизация рано или поздно осуществляет скачок прогресса и начинает развиваться, переживая все те же самые проблемы, страдая все от того же — свершая открытия, воюя, истребляя, возрождая. Мучимое своими комплексами, но и подогреваемое субъективной мотивацией, человеческое общество всегда следует единой модели — тяжелейший подъем, краткий период осознания и равновесия, и сокрушительный разгром. Все пути ведут лишь к одному итогу. Все реки столь различны в своем начале и изгибах, и столь же едины в своем наполнении и конечном исходе – все они, так или иначе, ведут в океан.

Пример недалеко от нас. Одна из не столь дальних от нас планет – Земля –  ныне мертва. Общество землян завершило свою историю.

— А как же вы? Ждет ли эта участь и вас, мудрых барилцев?

Ученый усмехнулся.

— Без сомнения, господин Валли. Все в космосе рождается и умирает. Так почему же человеческое общество должно быть исключением из этого общекосмического правила?

— То есть ваша цивилизация будет, в конце концов, разрушена, уничтожена… истреблена, — проговорил Стриго. — Не знаю кем и как. Может, так же как и у этих с Земли. Так зачем же столько возни? Ради чего возводить столь чудовищные башни? Чем больше башня ведь, тем сокрушительнее будет ее падение. И чем плохи гризаманцы, застывшие во времени, раз все равно их ждет всеобщий исход?

— Нет ничего хуже стагнации, господин Дормис. В сознании, в обществе, в экономике. Это безысходность, бессмысленность и тщета. Все есть прах и все к праху стремится. Умирание начинается с рождения и этот процесс абсолютно естественен. Он подчиняется общекосмическому правилу. А оно таково — рождаясь, развиваться. Вспыхнуть во всей своей мощи и угаснуть навеки. Нельзя застыть в некоем «своем пути» и спокойно ждать конца. Спокойно не получится. Вспомните мальванцев и их историю. Они избрали «свой путь», упрямо отвергали подъем и за это поплатились тем, что не могли уничтожить даже сами себя, утратив в себе разумную форму жизни. Стагнация в обществе ведет к удручающим последствиям, регрессу и падению ценности человеческой жизни. Опасные заигрывания со «своим путем» приводят к гуманитарным катастрофам. И история показала это.

Сейм усмехнулась.

— Да чем вы лучше мальванцев? – спросила она. — Огородились от всех, торчите тут одни в своем замкнутом мирке.

— Да, — вторил ей Хуги. — И как насчет небуланцев? У них тоже свой путь, и, на мой взгляд, весьма достойный.

Барион прикрыл глаза и с улыбкой кивнул.

— Не судите по форме, но зрите в содержание, госпожа Спорг. Не смотря на то, что Барил устремил все свои помыслы ввысь, и вознесся над землей, мы всегда готовы щедро поделиться знаниями и поддержать всех, кто бы ни обратился к нам. Башня — наша история и мы не в силах отринуть ее. Но она давным-давно перестала быть для нас символом превосходства над остальными. Скорее наоборот. Как мудро заметил господин Стриго — чем выше башня, тем сокрушительнее ее падение. И мы это знаем, и принимаем свой исход. Однако не останавливаемся в своем стремлении развиться и стать сильнее себя прежних. Ибо наш триумф — наш долг перед историей.

Что до небуланцев, то, как я и говорил ранее — они вовсе не одержимы своей самостью, своим собственным путем. Их устремления, как вы заметили, не вращаются вокруг их отличий от остальных народов, они не зациклены на своей уникальности. И тем самым они и уникальны. Они стремятся к равновесию и гармонии. Они не хотят изоляции и сепарации, они ищут баланс и пытаются сгладить острые углы фундаментальных жизненных противоречий. И в этом стремлении они сейчас одиноки, это стремление и огораживает их от других, — Барион прищурился и улыбнулся. — Но глядя на вас, я чувствую, что уже не далек тот день, когда весь Вердаман очнется ото сна и Черные горы будут преодолены, а двери башен распахнуты для всех.

 

Долго длилась еще та беседа. Долгие речи были сказаны и Барионом, и Джокулом, и Стриго. Хуги больше угрюмо молчал, как и Рифис. Сейм задумчиво слушала выступающих, иногда вставляя свои замечания или вопросы.

И, в конце концов, все так устали, что языки их начали заплетаться. Барион объявил окончание их знаменательного заседания и пригласил гостей на праздничный ужин в здании через дорогу от планетария, куда они перешли с помпой, в окружении многочисленных собеседников. Стриго с радостью приветствовал доктора Морана и эрудита Рилона, которые с гордостью представляли его своим коллегам и всячески расхваливали. На Хуги, к его неудовольствию, обрушился шквал вопросов о его прошлой жизни и профессии, Рифис и Сейм кое-как успевали выслушать свои переводчики и кивали в ответ на многочисленные приглашения посетить то или иное заведение или кафедру.

Джеки же сразу подобрался к Рэлии и что-то негромко проговорил ей, прикрыв динамик переводчика ладонью. Она усмехнулась, заговорщицки глянула на него и незаметно отвела в сторону. Они отстали от всех, притаившись за перегородкой у сидений в зале.

— Ты уверена, что мне можно сделать это?

— Конечно! Не беспокойся ни о чем.

— Но если застукают?

Рэлия рассмеялась.

— Я с ними разберусь. Расслабься и получай удовольствие.

Гомон голосов постепенно стихал, пока помещение, где проходила встреча, вовсе не опустело. Рэлия подмигнула Джеки и тоже покинула зал, тихо притворив за собой двери.

Джокул остался один. Он облегченно вздохнул и потер лицо руками.

Немного осмотревшись, он подошел к панели управления и нажал кнопку, которую приметил еще раньше, когда ученый выключил свет. В полной темноте космическая визуализация выглядела так реалистично, будто над ним разверзлось настоящее звездное небо. Он поманил рукой дальние звезды, и визуализация разлетелась по всему залу, приближая ему те невообразимые дали. Теперь космос был повсюду, Джеки словно оказался посреди всех этих небесных тел, и словно сам стал одним из них.

Он вскочил на стол и пошел кругом, восхищенно оглядываясь по сторонам.

Вот значит как, думал он. Значит на каких-то из этих звезд, то есть вот на этих негорячих твердых планетах тоже живут люди. Или жили. И возможно сейчас там тоже ходит по столу какой-то человек и смотрит на эти звезды.

Джокул взмахнул рукой, словно слал кому-то привет. Он вглядывался в самые дальние мелкие искры, медленно манил их пальцами и словно летел к ним навстречу.

Я бы отправился туда. Прямо в эту глубь. Я понимаю, что все это огромное, непостижимое и невероятно далекое. Такое далекое, что никакой жизни не хватит, чтобы попасть туда. Но… я бы отправился. Чтобы знать, а где же кромка всего этого черного полотна со звездами? Где край этой чаши? Я бы заглянул за него. Я открыт всему новому.

Он все манил и манил рукой дальние галактики, все приближал и приближал. И не было космосу конца.

Но где-то же он есть? Где-то все это должно располагаться?

Джокул вздохнул. Если даже барилцы не знают ответов на эти вопросы, то, значит, и никто не знает. Хм, кажется, я обрел свою новую миссию, — подумал он и рассмеялся.

Он вдруг подумал о своих братьях. Они представились ему маленькими словно маковые зерна, такими крошечными людьми, возившимися у подножия Барила, на огромной планете, посреди бескрайнего космоса, полного таких гигантов, по сравнению с которыми оба они были меньше самой мелкой пыли.

И сам он почувствовал себя крошечным.

Я просто ничтожество в этом огромном море звезд, я даже не капля, я практически ничто, — восторженно думал он. — С другой стороны, мой разум может все это осознать, впитать в себя и упорядочить. Не такое уж я и ничтожество, раз обладаю таким могуществом. Барион сказал, что все мы и впрямь состоим из частей звезд. Что мы и правда есть звездная суть. То есть мы как бы состоим из космоса. Мы не ничто, мы… всё. Ничто и есть всё.

Хм, кажется, пророк Савинта был в чем-то прав, — усмехнулся Джеки. «Мир соткан из Ничто» — процитировал он убитого им шерцепоклонника, — «из Ничто соткано всё сущее».

Ученый говорил, что однажды случился взрыв. То есть Взрыв. Так понимаю, он имел в виду, что нечто разлетелось на куски. Но ЧТО? Хотел бы я знать. Старая вселенная? Какой она была? Жил ли в ней я? Что-то я запутался. Барион вообще-то упомянул, что это был необычный взрыв, и ничто не разрушилось, но начало расширяться, и ширится до сих пор… Может, это была старая вселенная, которая сжалась как кулак, а потом снова началась распрямляться. И так бесконечно пульсирует словно сердце…

После Взрыва не было практически ничего, что имело бы массу. Лишь потом все это стало собираться по кусочкам в мозаику. Когда жар от Взрыва начал угасать, и кругом стало чуть прохладнее, эти мелкие частицы… я забыл как они называются… принялись сливаться вместе, видимо, образовывали эдакие комки, которые потом тоже начинали соединяться. В общем, все без конца менялось, развивалось, ширилось и напропалую разбрасывалось частицами, которые тоже изменялись, сцепляясь воедино… И вероятно, все это великолепие длилось до тех пор, пока не образовались такие более менее спокойные вещи как земная твердь. А следом и все, что есть на ней. Выходит, что и еда, и мой меч, и мой замок, и трава под ногами, и эта башня, и мертвый Глэзи, и сам я – те самые частицы, разлетевшиеся после этих взрывов? Какая-то звездная пыль?

Однако, — хмыкнул Джеки, — это самое интересное, что я когда-либо слышал.

Выходит я пыль, которая осознает, что она всего лишь пыль. Я просто комок частиц, который парит в Ничто, а после растворится в нем, разлетевшись еще на миллион этих частиц, чтобы из них создался еще миллион планет и столько же Джеки. И так до бесконечности… до бесконечности… Хотя нет, ведь вселенная не бесконечна – вскоре она непременно сожмется в кулак, чтобы потом вновь начать расширяться. Разум мой, тем не менее, будет жить вечно – ведь я постигаю им все то, от чего оттолкнусь после смерти. Это надо будет еще обмозговать…

Джокул сел на край стола и вернул визуализацию в прежний размер, хлопнув в ладоши, как делал то ученый. Он слегка приблизил Соралитес, указал пальцем, выделил его и смог вертеть его в руках словно мяч. Он сидел, рассматривал родную планету и смеялся.

— Миджарх? К чему церемонии, зовите меня сокращенно – Верховный Властелин Человечества, Император Соралитеса.

..Он разглядывал незнакомые ему материки, на которых разливались неведомые реки, бугрились загадочные горы.. Что же там? Хотел бы я знать. Барион сказал, что я должен все исследовать сам. Он прав. Прежде чем отправиться за грань космоса, я должен узнать, что же находится в тех краях, на своей собственной планете.

Спуститься с башни будет непросто. Как легко, вознесшись, смотреть на все сверху вниз, свысока. Уже сложно будет вновь ощутить себя ничтожным муравьем, копошащимся у подножия могучего древа. Но с другой стороны – когда огромное дерево падает и умирает, кто же разлагает его, растворяет в непроходимых чащах, разбирает на мельчайшие частицы, чтобы лес дышал свободно? Кто-кто… муравьи, конечно.

 

Праздничный ужин затянулся. Он был похож на миджархийский пир, где не прекращалась смена блюд, а развлечения не знали конца.

Хуги изрядно выпил и почти ничего не съел, Рифис напротив совала в рот все, до чего могла дотянуться, соревнуясь в этом с Сейм – местная пища показалась им вкуснейшей из всего, что они пробовали в своей жизни. Стриго ел скудно, ибо был занят почти беспрерывной беседой с множеством барилцев за огромным столом. Он был слегка навеселе, ошеломлен таким вниманием к своей персоне и, безусловно, ошарашен теми знаниями, которые ему приходилось упорядочивать в своей голове после сегодняшней высокой встречи.

Рэлия вовремя выдернула его из-за стола и вместе с Сейм отправила проветриться. Хуги и Рифис она препоручила охранникам и их отвезли в апартаменты, которые Рэлия сама подбирала каждому, исходя из их предпочтений.

Таким образом, никто из них не застал момента, когда в пиршественный зал заявился, наконец, Джеки, увидал сцену, на которой степенно музицировал квартет, мигом запрыгнул на нее и устроил всем присутствующим такое шоу, какому позавидовали бы и небуланцы.

 

Хуги и Рифис ввалились в просторную комнату с широкой двуспальной кроватью, столом у темного окна, четырьмя стульями и небольшим диваном. Обстановка была простая, но аскетичная светлая мебель производила впечатление – она была невероятно мягкой, удобной, словно подстраивающейся под формы тела. Дверь в ванную комнату была приоткрыта и в полумраке там отсвечивала стеклянная перегородка. На столе лежали их личные вещи, которые забрали у них еще в больнице.

Хуги бросился к своей сумке и начал остервенело шарить в ней руками, перебирая ее содержимое.

— Неужели ты думаешь, что здешние додумались бы обокрасть нас? – усмехнулась Рифис.

Вместо ответа Хуги вытащил свой кисет, трубку и облегченно вздохнул. Он помахал ими перед носом Рифис и та понимающе протянула:

— Поддерживаю.

Она извлекла из своей сумки кресало и трубку. Хуги сидел на кровати, глядя в пол. Рифис опустилась рядом.

— Ты сегодня толком ничего не ел.

— Пес с ней, с едой. Мне надо покурить. Сейчас же.

Он начал возиться с трубками. Рифис же встала и начала медленно обходить комнату. Здесь не было ни одной лишней детали, ничто не привлекало внимание, не тревожило и не вызывало вопросов. Светло-серые стены деревянной фактуры, такой же потолок, серый пол, на котором лежал темно-зеленый ковер. Окно было выключено – его безмолвная темнота навевала мысли о глубокой тихой ночи, отчего накопленная за день усталость претворялась в сонливость и вялость.

— Давным-давно в своей каморке, — говорил Хуги, набивая трубку Рифис, — сидел я и думал, оглядывая свои полки: «это целый мир, здесь все по-моему, здесь все дышит моим могуществом, здесь все так сложно и понятно только мне». Мое подземелье казалось мне таким огромным, значимым. Там я мог все, я раскрывал себя, как я думал. Мое оружие, мои яды, травы… трупы — я разговаривал с ними, я давал им имена. Это был мой мир, и я был богом в нем. Потом я утратил его – он разбился на тысячу осколков, и я топтал их ногами, чтобы уничтожить в пыль и стереть из своей памяти, из своего сердца. Ведь мне явилась истинная свобода. Я был ошеломлен этим, я был напуган. Тот мир, что открыл мне Джеки, я принял с трудом и постепенно – ведь он столь огромен, разнообразен. Я в нем вовсе не бог – так, крупица, частица мозаики. И этот мир так пестр, изменчив, суров. И в то же время он такой свежий, бескрайний. В общем… головокружительный что ли. И вот я зажил в нем. И принял его, а он – меня. Я вновь состроил себе картину существования, где все расставил по полкам. Вот здесь ты, вот здесь Джеки. Здесь наш дом. Здесь… остальное.

Хуги протянул трубку Рифис и принялся возиться со своей.

— Теперь история повторяется. Тот мир, в котором я живу – все равно что каморка в сравнении с безграничным, совершенно бесконечным пространством, что нас окружает. Люди, оказывается, могут все. Строят башни выше облаков. Лечат все болезни какие существуют, создают живые картины, разговаривают на расстоянии, не видя друг друга, управляют предметами с помощью жестов… Летают! Они знают что такое звезды! Каковы изнутри, снаружи, откуда взялись. Они изучили их, считай, выпотрошили их, как я свои трупы. А я, как и Сейм, начал думать, что они это что-то вроде хрусталя…. Но оказалось, это какой-то горячий газ. Теперь все заново. Все снова перестраивается, — он сунул трубку в рот и, прикрыв глаза, блаженно глубоко затянулся. – Мой мир опять трещит по швам. Его давит мощь нового мира, который обрушился на меня со всех сторон и я не могу найти себе в нем места. Я чувствую себя полнейшим дураком и никак не могу отделаться от этого чувства. Я боюсь потеряться в этом огромном пространстве.

Он откинулся на подушки и расслабленно замычал, закинув руки за голову. Рифис прилегла рядом, выпуская облако дыма.

— Хуги, мы найдем свое место и в этом мире. Раз мы в нем существуем, значит, оно у нас есть. Не надо отчаиваться. Да, мы похожи на песчинки на морском берегу, но в душе я чувствую, что мы нечто большее. Знаешь, внутри себя я ощущаю столь же безграничную и всемогущую безбрежность. Словно это космос во мне, а не я в нем. И в моей душе тревоги нет. Скорее наоборот, удовлетворение. Освобождение. От многих мучивших меня предположений и смятений. Я чувствую себя могущественной, обладая таким знанием. Я чувствую, что теперь могу всё. Теперь я полностью очистилась от предубеждений, страхов, неуверенности. Жизнь стала осмысленнее, ярче – нет, мы не просто пыль, но мы часть чего-то грандиозного, великолепного, бесконечно мудрого. И мы должны быть достойной его частью. Я хочу посвятить жизнь чему-то важному, что сделает всё наше Целое еще лучше, еще мудрее и крепче.

Хуги посмотрел на нее и тихо рассмеялся.

— Когда ты говоришь мне вот так, я чувствую себя, словно разрыдался из-за дырки на штанах. Жизнь сразу становится легче и понятнее, все четче видится перед глазами. Мне становится так спокойно, – он вздохнул и провел рукой по ее щеке. — Откуда ты такая?

— Из огня.

— Горячо тебе?

— Очень, потуши меня, — она выпустила вверх струю дыма. Хуги взял ее за руку.

Внезапно раздался неприятный резкий звук – мерный писк, от которого болели уши и напрягались виски. На потолке замигали какие-то лампочки. Вся комната окуталась туманным дождем – мелкие брызги летели во все стороны, покрывая влагой все кругом. Хуги и Рифис лежали мокрыми на мокрой своей кровати, угрюмо глядя в мокрый потолок. По их лицам бежали прозрачные ручейки.

— Десять тысяч… дохлых псов…

— Хуги, здесь просто нельзя курить, — спокойно сказала Рифис.

— Я забыл. Я вообще плохо здесь соображаю.

— Я тоже совсем забыла. Всего здесь не упомнишь, ничего удивительного.

Он раздраженно что-то прорычал.

— Не злись, — Рифис улыбнулась, смахивая с лица воду. — И вот что — не бойся потеряться в новообретенном гигантском мире – ты не один. С тобою я – в конце концов, давай вместе ненадолго потеряемся. Что в этом плохого? Да и потом, давай же рассуждать как неистребимый жизнелюб Джеки – если найти над чем посмеяться, то становится не так уж и страшно. А значит не все так плохо, а значит почти славно.

Он взглянул на нее. Она все еще с важным видом сжимала в зубах мокрую трубку. Вид у нее был нелепый. Хуги усмехнулся. Потом он засмеялся. И Рифис рассмеялась вместе с ним.

 

Стриго и Сейм брели по ночной улице и любовались сотнями огней, подсветок и визуализаций. Над ними раскинулось звездное небо, но они и не заметили его посреди всего этого великолепия. Они перешли по мосту на другой берег небольшого пруда и уселись на скамью под раскидистыми деревьями. Прохожие не обращали на них в полумраке никакого внимания и они, наконец, могли спокойно отдохнуть от пристальных взглядов и приветствий. Сейм устало привалилась к плечу Стриго. Тот умиротворенно улыбнулся и поцеловал ее в макушку. Но Сейм была напряжена и взвинчена, и вместо тихого романтического разговора на берегу пруда разразилась потоком тревожных речей, вырванных из ее размышлений.

— Сколько громких слов сказано и великих дел переделано, сколько войн отгремело, людей погибло самой страшной смертью — все это раньше казалось таким великим и значимым. Казалось, совершая подвиги, жертвуя собой, проделывая сложный путь, мы меняли что-то. Раньше мы были ответственны за всё. Был смысл бороться, был долг и цель. А теперь выходит, что это всё бестолковщина! Мы просто какие-то былинки в котловане огромных валунов, которые постоянно взрываются и составляют наше мироздание. По своей важности мы просто грязь, размазанная по стенке. Мы никто и все наши потуги что-то изменить смешны. Что бы мы ни делали, все будет уничтожено, и сами мы будем строительным материалом для очередной бессмыслицы. И будущее, выходит, и вовсе не существует — бесконечно все будет повторяться. Взрыв — пыль, взрыв — пыль… Вот и зачем тогда эта пыльная возня? Пусть каждая пылинка делает что хочет. И плевать на других, доживай свой век, растворяйся, сливаясь с космосом, и возрождайся вновь в чем-то другом. И все по новой. Так оно что ли выходит?

— Ты боишься своей бессмысленности? – Стриго, казалось, не удивился этому всплеску рассуждений.

— Да, тысяча крыс! Мне страшно и кроме того досадно за Джеки, он так убежден, что все, что мы делаем, исключительно важно. А на самом деле это как отлить в море — никому не поможет и ничего не испортит.

— Сейм, не горячись, — усмехнулся Стриго. — Все это конечно ошеломляет, но ты забываешь о другом — о пути После.

— Что толку помнить о нем? Он, вероятно, тоже взорвется или уже взорвался. Или же его и не было. Всё бессмысленно кроме гигантских взрывов в бесконечном черном небе.

Стриго покачал головой.

— Если следовать твоим суждениям, то и любовь наша бессмысленна. И я бессмыслен. И пусты и тщетны слова мои, что я говорил тебе. И напрасно умерли наши собратья, чтобы мы добрались сюда.

Сейм потупила взор и вздохнула.

— Вроде как и нет. Все это кажется наполненным смыслом, но я не могу его уловить. Хоть мне и хочется.

Стриго взял ее за руки.

— Трудно вообразить насколько мы малы, раз нашу планету называют былинкой в сравнении с солнцем, а солнце — ничтожной крупицей в сравнении с другими звездами. И да, нашу былинку сотрясали чудовищные катастрофы, страшные несчастья, заливали моря слез. Люди росли и развивались здесь, цеплялись за эту былинку кто как умел. Жестокие тираны казнили и мучили народ, благородные герои совершали подвиги и отдавали жизни ради незнакомых им людей, чтобы те смогли прожить год-другой, не испытывая голода и боли. Пекари пекли свой хлеб, а генералы водили войска. Миджархи спорили и ссорились, истребляя тысячи людей ради утоления своих обид. Землепашцы смиренно и упорно возделывали поля, ожидая крохотных ростков из земли. Храбрецы продирались сквозь дикие неизвестные чащи, чтобы проложить пути торговцам и накормить свой народ. Не жалея мозолей строили корабли, не жалея дров сжигали людей. И всё это творилось на нашей маленькой ничтожной былинке. Но всё это не напрасно, не зря, не бессмысленно. Всё что пережило человечество нельзя назвать тщетой. Это наша история. Это наше знание. Наш разум растет и зреет. Он должен быть достаточно зрел, чтобы мы смогли продолжить наш путь после смерти. И прав был Джеки с самого начала — мы избираем его сами. Не может наш разум быть растворяющейся в космосе, бесследно исчезающей искрой. Ибо ничто во вселенной не исчезает бесследно. После смерти мы выходим за границу своего рассудка — за границу космоса, и следуем лишь пути разума. И какой он будет — зависит от нас. На нас по-прежнему лежит ответственность. Перед самими собой и перед другими. Ибо этого пути достойны все. Вся пыль на этой планете.

 

Предыдущая глава

Следующая глава