Рижель опостылело болтаться в миджархии, натыкаясь на унылые, по её мнению, сборища придворных, унылые приёмы, унылые совещания. Самыми же унылыми людьми в замке ей казались Варт и Розалия – они почти не заговаривали с нею, лишь бросали странные, исполненные жалости и опаски взгляды. Вначале Рижель ужасно радовалась их присутствию – от неё наконец-то отстали, особенно ей нравилось, что ей на глаза больше не попадался Галинн. Розалия предупредила его, чтобы он держался от Рижель подальше ради своей же безопасности, и разумный доктор охотно последовал её совету.

Однако многолюдный замок тяготил Рижель. Постоянная толкотня в коридорах приводила её в бешенство. И эти вечные взгляды, полные ужаса и сочувствия – взгляды со всех сторон. Глупые, унылые рожи!.. Вскоре Рижель перестала и вовсе выходить из комнаты днём. Отныне лишь ночью наступало время для вылазок компании в жёлтом во главе со своей королевой. Беспрепятственно бродили они по замку, напиваясь до упаду, выезжали за город и скакали во весь опор по ближайшим деревням, пугая народ и дозорных в ночи.

Однажды во время одной из таких вылазок Рижель вдруг обнаружила, что нигде не может отыскать своих детей. Выяснив у прислуги, что Бард обретается в Лучезарном замке Валлироев, а Лорейн и Дреки — в Лагуне, Рижель обрадовалась, и её осенило – отчего бы и ей вновь не перебраться в свой уютный уголок на берегу моря? Розалии и Варту об этом сообщать вовсе не обязательно, — подумала она. Вновь эти странные взгляды, вновь Роза начнет читать мне свои отповеди и угрожать заключением под стражу. Нет! Лагуна – моя. И я свободна, я буду жить там, где захочу и как захочу. И едва рассвело, Рижель отправилась навестить своих детей.

Настроение её было приподнятым и бодрым. Она облачилась в роскошные одежды и даже пустилась в путь как подобает леди – в дамском седле, окружённая своими могучими охранниками. Начинался тёплый осенний день, и восходящее солнце ласково пригревало кожу, овеваемую прохладным ветерком. Рижель с упоением вдыхала терпкий влажный аромат поздней осени на морском побережье, где пряная горечь сухого листа перемежалась солёной сыростью водорослей и раковин, прибитых к берегу. Этот запах безмятежной, неизменной и вечно свободной природы растрогал её до слёз, и она плакала, подъезжая к Лагуне, увешанной красными знамёнами Джозара.

Её округлившийся живот ходил ходуном — ребёнок отчаянно толкался, и Рижель крепко держалась за седло, чтобы не свалиться с лошади. Сердце её щемило чувство упоения жизнью и любовью к родному краю, но на душе скребли кошки и отчего-то хотелось яростно кричать. И когда она миновала крепостные стены, украшенные змеиными эмблемами, всю её захлёстывало гневом, а прежнюю улыбку сдёрнул с лица перекошенный странной гримасой рот.

Она ввалилась в замок во главе десятерых служителей. Глаза её неистово горели, волосы растрепались. На ней сверкало её золотое свадебное платье, на плечи был наброшен тёплый плащ песочного цвета в тон одеждам верных псов – она сорвала его с себя и швырнула на перила. Решительно направилась она по лестнице, намереваясь отыскать и приласкать своих детей, и верные десятеро не отставали от неё ни на шаг.

Однако перво-наперво всей ватагой посетили они «кровавую комнату». Рижель завалилась на кровать и принялась хохотать, в красках описывая увеселения Джозара в день убийства Кэря. Приспешники её ухмылялись под своими масками – они одобряли действия господина и восхищались госпожой, пребывавшей в экзальтации.

— О, голова змея смотрела на меня с камина. Он водрузил её туда, чтобы узрела я символ своего освобождения. Символ нашей любви и его власти надо мной. О мой прекрасный могучий господин! «Я освободил тебя» — так он сказал. «От порочной, безумной любви. Чтобы стала ты свободной. Чтобы стала великой!». И эта голова… Каждую ночь вижу я её во сне с тех пор. И знаете что, псы мои? Она говорит мне – ты свободна! Ты свободна! Ты свободна!

Рижель вскочила с кровати и бросилась вон, подобрав юбки. Она помчалась к балкону – оттуда слышался весёлый детский смех и пение Дреки.

В окружении нянек дети играли на балконе. Дреки и Гайли вместе лупили в барабан и распевали, прерываясь приступами хохота. Лорейн и Киара пересыпали разноцветные стеклянные шарики и жемчужины из одной чаши в другую, в руках каждая сжимала по кукле, у ног нянек стояли корзины с рукоделием и лежала кукольная одежда.

Здесь же была и Кара. Она расположилась в кресле Розалии и задумчиво, с лёгкой печалью во взгляде смотрела на детей. Увидав Рижель в проёме входа, она радостно вскрикнула и вскочила. Но разглядев за спиной своей госпожи прищуренные глаза служителей, она переменилась в лице и вновь села – ноги её от страха подкосились.

Рижель вышла на балкон и направилась к детям. Те робко отвесили ей поклоны.

— Доброго дня, миледи, — пропели они хором.

Рижель улыбнулась им и погладила сына с дочерью по волосам.

— Все оставьте нас, — громко потребовала она. — Я желаю провести время со своими детьми наедине.

Кара встала и подобралась к ней, решительно вздернув дрожащий подбородок.

— Только если эти живодёры так же уберутся прочь! – она воинственно глядела на свою госпожу, хоть и тряслась всем телом от страха.

— Живодёры? – рассмеялась Рижель. – Ты о моих прекрасных псах? Что ж. Они покинут балкон. Покинут и замок, даже выйдут за ворота. Тебе нравится моё предложение?

— Да, миледи, — Кара преклонила голову и, взяв Гайли и Киару за руки, вместе с няньками направилась прочь.

— Не спеши, Кара, — бросила ей вслед Рижель. — Вы так же отправитесь за ворота. За ворота отправятся все! Весь замок! Я желаю, чтобы здесь не осталось никого. Чтоб замок опустел. Дабы никто не мешал нам. Всё ли вы поняли, псы мои?

Служители преклонили головы и принялись выталкивать прочь Кару и поторапливать остальных.

— Миледи! – кричала в ужасе Кара. – Что вы задумали? Миледи, моя дорогая! Рижель! Дитя моё, что же с тобою сталось…

— Не ты, — обратилась Рижель к одному из служителей — черноглазому длинноволосому брюнету. – Ты останься. Ты мне нравишься больше остальных. Жди меня внизу.

Она спустила ткань с его лица и поцеловала его. Тот ухмыльнулся и, кланяясь, удалился вслед за всеми. Причитания Кары постепенно стихли в коридорах, ничьи шаги уже не были слышны.

Отчаянно вопили проносящиеся над головами чайки – в тон Каре, пытавшейся взывать к Рижель. Та, улыбаясь, расхаживала по балкону и что-то негромко напевала. Дети удивлённо следили за матерью, которая вдруг закружилась в танце. Она принялась смеяться и хлопать в ладоши, но дети чувствовали в её смехе тревогу и гнев, а потому не отвечали ей улыбками.

Рижель подобралась к ним и стиснула в объятиях.

— Мои милые, если вдруг вам казалось, что вы нелюбимы мною – знайте, что это неправда. Я очень вас люблю.

— Как и мы вас, миледи, — ответила Лорейн. Дреки кивнул.

— О, девочка моя. Ты умеешь подбирать слова. Ты умна и вырастешь воистину могущественной женщиной. А ты, Дреки, так неизбывно весел и добр, что пленяешь сердца людей лишь одной улыбкой.

Знаешь ли ты, сын мой, что отец любит тебя больше жизни? Конечно, знаешь. И это неправильно, сын мой. Эта любовь слишком безумна. Нет ничего хорошего в этой одержимости. По твоей милости, Дреки, весь мир всколыхнула война. Лишь ради тебя одного Джозар готов уничтожить всё на своем пути. Он болен своими фантазиями. Своими глупыми напыщенными мечтаниями. Он воображает, что ты будешь велик словно бог, а он будет кланяться тебе и пригибать коленом к земле и наши головы. Он сходит с ума. И я излечу его. Я излечу его от безумной любви. Чтобы стал он свободен!

Она поцеловала сына в макушку и встала, решительно глядя на горизонт.

 

Всадники нещадно стегали коней, лихо несясь домой. Их сердца от радости и гордости чуть не выпрыгивали из груди. Победоносной скачкой с грохотом огласили они тракт и встречный люд рыдал от счастья, благословляя правителя Гризамана и всех его потомков до десятого колена.

Из письма Варта Джозар знал, что дети жили в Лагуне, а потому решил направиться прямиком туда, не заезжая в миджархию, ибо наверняка надолго застрял бы там, утрясая многочисленные вопросы. Он отправил в Гризай Фарана и тот посетил мастерскую, где изготавливали важнейшие сокровища миджарха — детские игрушки. Джозар заказал их заблаговременно и теперь вёз детям целый ворох интереснейших предметов, игр и забав. Он в нетерпении гнал коня, желая как можно скорее воссоединиться с сыном и выполнить своё обещание поиграть с ним — сколь угодно долго, весело и беспечно. И больше они не расстанутся. Он заберёт его с собой, они вечно будут вместе, всюду вместе.

Неизвестность не довлела больше над ним и не тревожила его сердце сомнениями и терзаниями — он победил. Словно камень свалился с его души. Его победа была той ступенью, поднявшись на которую, заявляешь о себе всему миру. С ним будут считаться, перед ним будут пресмыкаться. Но всё это потом, после. Всё это конечно здорово… Но теперь, наконец, он сможет вдоволь поиграть с Дреки, а это важнее. Как он радостно воскликнет! Как обнимет меня! — думал восторженный Джозар, подъезжая к Лагуне. — Как запрыгает! Как будет ликовать! Как будет счастлив за нас, за нашу победу…

С удивлением он обнаружил всё население замка топчущимся у запертых ворот. Вечерело, шёл снег, и люди приплясывали от холода, растирая замёрзшие руки, и кутали детей в шали. У сомкнутых створок стояли служители десяти слёз.

— Это ещё что такое? — недовольно протянул Джозар, подскакивая к людям в лёгких клубах снега.

Все наперебой бросились славить его и благодарить, однако Змееборец поднял руку и громко потребовал объяснений странному сборищу у стен Лагуны.

Капитан гарнизона рассказал о желании королевы побыть с детьми наедине и указал на склонившихся в немом подчинении миджарху служителей, которые и вытолкали всех за ворота.

Джозар фыркнул. Ох уж эта беременность! Какие странности порой приходят в голову Рижель. Он велел отпереть ворота и впустить всех во двор. В замок, однако, всё же приказал не входить, желая устроить жене и детям сюрприз.

Он разоблачился от доспехов, сгрёб в охапку игрушки и отправился на поиски семьи. В замке стояла гробовая тишина. Джозар подивился — Дреки тихо не играет, в отличие от Лорейн. Видимо, они на балконе! — осенило Джозара. Дреки наверняка кормит чаек, он всегда ужасно любил это занятие. Рижель, скорее всего, сидит в кресле, закутавшись в тёплый плед, а Лорейн с упоением возится с игрушками у её ног.

Разулыбавшись от столь уютных фантазий, Джозар в нетерпении взбежал по ступеням и, откинув полог, вышел на балкон.

На балконе было тихо и снежно.

Джозар сразу вперился взглядом в странный предмет, лежащий на столе, устланном красной скатертью. Он выглядел нелепо и абсурдно, словно был не на своём месте, а обретался в совершенно чуждой ему среде. Он был знакомым и в то же время таким посторонним. Что же это? Что это такое?

Разум Джозара отчаянно защищался, не желая признавать то, что видели глаза. Поэтому он принялся думать, что это некая игра и сейчас раскроется фокус и раздастся всеобщий смех.

Но реальность сокрушительными молниями пронзила насквозь его голову, поразила грудь. Он перестал дышать. Время замерло и всё сущее вокруг покрылось мелкими трещинами. Небо словно разорвалось пополам, сам воздух вдруг показался плотным как песок, который не дает вздохнуть и забивает глаза и ноздри.

Руки Джозара ослабли и все игрушки рухнули на пол. Один мяч весело поскакал вниз по лестнице, другой покатился вперёд. Он остановился у кромки гигантской лужи крови, посреди которой лежало тело. Рядом стоял стол, но покрыт он был не скатертью – по нему так же густо растеклась кровь. В центре стола возлежала голова Дреки.

Глаза его были широко распахнуты, лицо выражало ужас и глубокую тревогу. Он смотрел на Джозара, словно умоляя о помощи. Его обезглавленное тело раскинулось на полу, зияя чудовищной раной. Небрежно торчала плоть, виднелся перерубленный шейный позвонок, трахея.

Джозар, не отрываясь, смотрел на голову. Кто это? Это Дреки? Но этого не может быть. Ведь это невозможно. Разве его голова может лежать отдельно от тела? Как её приладить? Её можно приладить? Надо приладить, тогда Дреки объяснит этот фокус.

Он невольно сделал шаг и вдруг почувствовал сильнейшую жгучую боль в груди — горячей волной она окутала его плечи, а следом всё его тело прошиб холодный пот. Джозар упал – ноги его подкосились, руки задрожали крупной дрожью. Он резко побледнел и начал задыхаться, схватившись за грудь. Сильная боль сдавила его сердце. Она словно сжимала и разжимала его как грубая костлявая рука.

Джозар почувствовал как его пробирает до самых костей парализующий ужас. Осознание реальности страшной раны, непоправимой раны, смертельной раны поразило его мозг словно огромным горячим молотом. Это был Дреки, его любимый сын. И он был обезглавлен. Он был мёртв. Убит. Он погиб. Зверски растерзан и издевательски брошен напоказ.

Джозар хотел закричать, но не помнил как использовать голос – он просто молча раскрывал губы. Он не мог оторвать глаз от головы. Голова. Голова. Голова. Это слово пульсировало в его уме будто упорное биение колокола. Не Дреки – голова. Теперь это не Дреки. Теперь Дреки не существует. Его осквернили, растерзали. Это кроткое испуганное лицо, невинное, доверчивое, целомудренное. Честное и доброе лицо. Мёртвое лицо! Навеки застыло. Просто маска, неживая плоть, остекленевшие глаза, опухшие губы. Ещё недавно он шевелил ими – пел ими, произносил слова, улыбался. И вот теперь они умолкли навсегда. Теперь он больше никогда ничего не споёт. И хоть глаза его распахнуты – он ничего не видит ими.

Джозар не мог двинуться с места. Его колотила дрожь, не слушались конечности, дыхание перехватило от плотного комка в горле. Из глаз вырвались слёзы.

Он хотел приблизиться к останкам сына, но был охвачен таким ужасом и болью, что не смел и ползти к ним.

— Дреки, — смог он прошептать. – Дреки. Что с тобой. Как же ты. Дреки.

Он протянул вперёд дрожащую руку.

— Это ты? Это ты, Дреки? Дреки! Сын мой. Как же ты можешь быть… Ты ведь не можешь быть… мёртвым. Мой милый мальчик, ведь это не ты, это не можешь быть ты. Ведь мы с тобой… Я и ты… Я и ты…

Джозар встал на колени перед обезглавленным сыном.

— Это она… это сделала она. Я знаю, — прошептал он. – Это она.

Он чувствовал бессилие, страшную немощь свою, словно сам лишился головы, лишился всего. И вмиг ощутил себя пустым и треснутым, как старый рассохшийся кувшин. Словно вынули из него всё содержимое и разорвали на части.

Его окатила новая волна боли. Боли иного рода. Теперь не жгло в груди огненным мечом его сердце. Но жгло его неимоверное страдание и неизбывное горе – навалилось оно на Джозара будто гигантская гранитная плита и придавило к земле. Он упал на пол и исторг вопль, исполненный ужаса и тоски.

Так и остался он лежать, не смея поднять глаз, не смея смотреть на голову, на тело, на кровь. Он видел столько крови на войне, но вся она – чужая, наполненная адреналином, ненапрасная, героическая, воинская, — не была страшна ему, но была понятна. Эта же кровь – непорочная, внезапная, несправедливая, слишком красная, слишком блестящая, как его мантия, — поистине ужасала его. К его горлу подкатывала тошнота, тело его напряглось так сильно, что его пронизывали спазмы.

— Дреки, Дреки, Дреки… — как заведённый повторял он, давясь от слёз.

 

Погода портилась. Поднялся ветер и море стало неспокойным. Порхающий снег моментально сдуло – мрачная сырая осень ещё не отпускала это край и сопротивлялась нежной ранней зиме. Небо потемнело, где-то вдалеке из чёрных туч посреди моря хлестал косой ливень. Рижель стояла на носу лодки и держалась руками за изогнутую змеиную шею, выточенную мастерами из деревни близ Лагуны. Это была новая, красивая лодка – Джозар катал в ней детей. Но теперь в ней было двое – Рижель и служитель, который усердно работал вёслами и грёб прочь от берега.

Лодку качало. Море волновалось, погода была совсем не для романтических катаний. Но это и не было похоже на уединение двух любовников. Рижель, широко раскрыв глаза и оскалив рот в улыбке, взирала на разгоравшийся впереди шторм, служитель был бесстрастен и безмолвен. Он грёб навстречу волнам и шквалистому ветру, подчиняясь каждому слову своей госпожи.

Лодку мотало из стороны в сторону, вёсла уже плохо слушались его. Волны услужливо относили маленькое судно всё дальше и дальше в море, и в конце концов служитель вынул вёсла из воды и бросил на дно лодки. Он сидел спиной к Рижель, уцепившись за борта, прямой и напряжённый как струна. Та обернулась к нему и вынула кинжал из ножен на поясе. Она занесла, было, руку над спиной своего верного пса, как вдруг он развернулся и цепко перехватил ее запястье. Лодку качнуло и они чуть не вылетели за борт. Тучи ледяных брызг осыпали их, неистово буровивших друг друга отчаянными взглядами. Служитель сдёрнул маску и Рижель увидела, что он улыбается. Он открыл рот и замычал, шевеля обрубком языка. Страстно желая сказать что-то, желая быть услышанным, он силился хоть губами передать Рижель своё незамысловатое послание: «И да придёт змей!». Рижель улыбнулась. Она ослабила руку и служитель выхватил у неё кинжал. Он резко и с силой вогнал его себе в горло и тут же осел на скамью, заливая одежду кровью. Схватившись за шею, он свесился за борт, и Рижель принялась ногами выталкивать его из лодки. В конце концов тело его, оставляя бурый след в воде, поплыло прочь. И Рижель осталась в лодке совершенно одна.

Она с восторгом взирала на море. Шторм разворачивался все яростнее. Её распущенные волосы трепал ветер, промокшее золотое платье было порвано, грязно от крови, песка и водорослей. Округлившийся живот торчал вперёд как нос корабля. Она вся развевалась словно чёрно-золотое знамя, несясь навстречу волнам, вздымавшим впереди свои сизые гребни.

— Абисмодо́рм! – прокричала Рижель. – Взываю к тебе! О, великий Змей! Величайший, могущественнейший Змей! Приди ко мне! О А́бис!

Она принялась громко молиться древнему морскому богу – гигантскому змею, оплетающему все водоёмы мира своим титаническим телом.

— О Абис! Жертва тебе принесена! Испил ты крови. Явись же мне, великий Змей! Молю тебя – явись мне, Змей!

Она всматривалась в море, отчаянно пытаясь разглядеть хоть какие-то признаки появления бога среди гигантских волн. Лодку швыряло из стороны в сторону, она наполовину уже наполнилась водой. Рижель упорно цеплялась за борта и вглядывалась в серые воды, стряхивая с лица ледяные брызги. Вскоре она поняла, что вокруг неё перекатываются не волны, но гигантские кольца змеиного тела. Серые валы посветлели – белоснежный змей явился, колыхая море своими грандиозными размерами. Так огромен был он, что лодка Рижель казалась песчинкой в сравнении с ним — великаном среди великанов, скалой среди скал. Колец было великое множество – они простирались вдаль до горизонта, бесконечно перекатываясь, поблескивая громадными чешуйками.

Сбиваясь дыханием от восхищения и радости, Рижель наблюдала, как из вод медленно поднимался громадный остров – продолговатые скалы, зияющие пещеры, мраморный берег, застывшие коркой льда озера… Но это был вовсе не остров – не скалы то были но зубы, не пещеры но ноздри. Не мрамор белого песка, но чешуйчатая морда змея-титана. Озёрами казались белые мутные глаза, окружённые лесами ресниц и горами наростов. Голова восстала из глубин точно остров – а следом показалось тело, точно новый материк. Абисмодорм возносился ввысь, чтобы предстать перед Рижель во всём своём величии. Он прибывал медленно и бережно, не желая вызывать небывалый шторм, но желая узреть того, кто воззвал к нему. Однако жалкая лодчонка лишь каким-то чудом удерживалась на поверхности, а порывы ветра упорно пытались оторвать Рижель от резного носа и бросить за борт.

Змей Абис был бел как пена морская. Морда его обросла длинными белыми лентами гигантских водорослей – они развивались на ветру точно волосы. У ноздрей свистал чудовищным хлыстом длинный гладкий ус – он так же извивался на ветру словно и сам был змеёй.

Голову Абиса венчали рога – острые и блестящие как горные пики. Ими поводил он, словно пытался достать до неба и оцарапать его. Он высоко взмыл головой над морем и, наконец, явил из глубин свои крылья – тысячи струй вместо перьев били бесконечным ливнем в разные стороны. Рижель обдавало ледяной водой, но она не замечала ни холода, ни боли. Сердце её бешено стучало, в глазах разгорался восторг.

Абис чуть наклонил морду и приоткрыл пасть. Оттуда тотчас ринулся мощный водопад. Низвергнув сей поток из себя, змей произнес свистящим шепотом:

— Дитя моё, что позабыла ты в смертоносных водах морских? Зачем потревожила меня? Что ищешь ты?

Рижель воздела руки.

— Ищу я смерти! – закричала она. – Не той смерти, что приносит облегчение, не той смерти, что ведёт в Бездну к Павшему богу. Но смерти, что принесёшь мне ты – полного забвения. Сожри же меня, о Абис!

Она изо всех сил перекрикивала плеск волн и шум ветра. Но Абисмодорм слышал её прекрасно.

— Сожрать тебя? Понимаешь ли ты чего просишь, дитя? Я истреблю не только тело твоё, но дух. Ты будешь уничтожена и не попадёшь в звёздный лес никогда. Звёздную суть твою пожру я и разум твой станет ничем. Ты вновь станешь размытым ничто – безмолвным, безвольным, без формы и мыслей.

— Мыслей! Вот чего страшусь я. Сожри же меня и уничтожь. Подари мне смерть свежую, могучую, окончательную! Возьми меня всю без остатка!

Абис оскалился.

— Соблазн очень велик. Но почему ты просишь меня о столь кошмарной для тебя услуге?

— Невмочь мне жить, о Абис! Не выдержал мой разум, и чувствую я — надломлен он непоправимо. Разбилось сердце в мелкие осколки. А душа разверзлась раной. Не место мне среди живых – не место и в звёздном лесу. Муки мои иссушили меня – не в силах я принять вечного падения в Бездну. И посему умоляю тебя о милости.

— Но что тому причина? Отчего вся суть твоя так неизбывно пострадала?

— Мне нужна тишина, мне нужен мрак, мне нужна пустота, о великий Змей! Пустота чрева моего, заселённого ныне демонами. Я чувствую, как бьются они внутри меня, вонзая в меня когти, терзая мою плоть. В моих ушах гремят вопли казнённых, проповеди священников и отповеди людские, звон кубков, детский смех и шёпот, полный угроз. Перед глазами я вижу лужи крови, голову моего Крэя, соралит во храме, дерьмо на эшафоте, лазурное море, незнакомые озверевшие лица, тысячи бриллиантов и прекрасное тело Джозара. Я закрываю уши и глаза, но обоняю смрад горящих тел, солдатский пот, деликатесы миджархийской кухни, травы Айло, бриз, зловоние отхожих мест, сосновую хвою, табак, апельсины… Я не могу слагать всё это вместе, не могу существовать среди миропорядка, где всё перемешалось. Мой разум не понимает скверного и доброго, не различает одно отдельно от другого, не постигает добра и зла. Я устала, о Абис! Помоги же мне! Мне нужна тишина столь глубокая, что нет ни мысли, ни искры, даже воздуха не слышно, даже времени.

Змей вывалил из пасти длинный язык и со свистом рассек им воздух. Он вновь оскалился и медленно кивнул.

— Твоя просьба тронула меня. Твоё преклонение принесло мне наслаждение. Твои речи развлекли меня. И я сделаю то, о чём ты просишь. Готова ли ты?

Рижель закрыла глаза, расправила руки и прокричала:

— Готова, великий Змей! О Абис, прими меня. Поглоти меня. Сожри мою звёздную суть, уничтожь меня бесследно!

Абисмодорм широко разверз пасть. Он наклонился и начал падать вперёд – и бросился на крохотную лодчонку, поглотив её вместе с Рижель. Чудовищный удар по воде родил такие волны, что налети они на прибрежный городок, вызвали бы страшные разрушения. Но их встретили громадные суровые скалы – о них разбились валы на миллионы белоснежных брызг. И море унялось. Словно насытившись, перестало оно бесноваться. Наступило затишье, а после грянул штиль. Довольный Абисмодорм ушёл в глубины океанов возлежать на дне и наслаждаться вкусом звёздной души.

 

Рижель почувствовала холодный массивный удар. Сверху на неё словно обрушилась гигантская глыба льда и мощно потянула куда-то глубоко вниз. Непреодолимая и могучая сила навалилась на неё многотонным весом и сдавила под собой. Сердце её бешено застучало, конечности замерли, скованные толщей воды, из которой было уже не выбраться. Живот сжался, словно гигантский кулак размозжил его. Плод её погиб, не выдержав давления и холода.

Здесь не было жизни, не было вздохов, не было солнца и ветра. Здесь была лишь гигантская тягучая вода, которая давила словно пресс на наковальне.

Рижель раскрыла глаза. Над ней сверкнули переливом последние блики света. Повсюду был бесконечный гнетущий холод и тьма. Её длинные тёмные волосы клубились над ней точно чёрный дым над погребальным костром. Платье оплело ноги. Ткань — подумала Рижель. Сейчас я забуду что такое ткань.

Внезапно мысли её лихорадочно замелькали. Она не могла больше вздохнуть, и последние искры разума отчаянно пытались спасти её — отвлечь от конца лучезарными воспоминаниями, хоть одним. И таковое было. Оно промелькнуло лишь мгновением, но столь ярким и явным, словно ожило в воде.

Она увидела залитый солнечным светом миджархийский сад. Жара. Отовсюду слышится гомон детских голосов и заливистый смех. Повсюду дети. Сама она так же еще юна. Ей… скорее всего тринадцать лет. Она сидит под деревом в окружении дочерей Отлиндов, Ламаронов, Фервора и Бэрлинов. По пальцам её стекает липкий сладкий сок — им подали апельсины. Они отгоняют надоедливых ос и смеются друг над другом. Рядом с ними сидит улыбчивый светловолосый мальчик, вызвавшийся защитить их от опасных насекомых. Он размахивает веткой и ловит восхищенные взгляды девочек. Это Ма́рдон. Мардон Мортигит, о котором все они отчаянно шепчутся, лишь стоит ему отвернуться. Рядом с ним кто-то с ворчанием отряхивает одежду от липкого сока, кожуры и муравьев. Какой-то худой короткостриженый мальчишка с озорными карими глазами, который стесняется попросить у девочек ещё один апельсин. Это Фаран. У фонтана в пыли катаются двое мальчиков лет восьми. Они смеются и мутузят друг друга. Сдавайтесь, сударь! — Никогда! Это Джовер и Джозар Валлирои. У Джозара растрёпанные волосы, пухлые щёки и весёлый, воинственный вид. Джовер стройнее, он весь красный и пыльный. Он хохочет, запрокинув голову, над братом, который промочил штаны в фонтане.

В стороне от всех на лавке сидит Розалия с каким-то рукоделием в руках. Она очень робка и стеснительна и не осмеливается сесть со всеми. Но она не одна. Зацепившись ногами за сиденье, со спинки свесился кто-то и болтается вниз головой. Кто-то лохматый и черноглазый, ужасно похожий на Джозара. Это Джеки. Он рассказывает ей что-то весёлое и очень смешное, и от того Роза улыбается, еле сдерживаясь от «неприличного» по мнению нянек смеха. Вот выходит в сад серьёзный мальчик с лютней в руках. Он худой и высокий, у него длинные тёмные волосы. Он только что с урока музыки и ему также ужасно хочется поесть апельсинов, да чтоб Мардон отгонял ос и от него. Он садится на траву со всеми. Запыхавшийся Джозар подбегает к нему. Айло, сыграй что-нибудь! Ну пожалуйста, сыграй! Без музыки скучно. И Айло играет, неловко перебирая пальцами струны. Джозар садится рядом с Фараном и они жадно слушают его. Смотрят, открыв рты, и Мардон смотрит, и все остальные. Мелодия незнакомая, они слышат её впервые. Но Джеки тут же сочиняет какие-то слова и подпевает ему. Он забирается на толстую ветвь дерева над ними, поёт и срывает листья. Он кидает их вниз, где сидят все. Девочки ловят их. Рижель также поймала пару больших зелёных, липких от древесного сока листьев. Сквозь них просвечивает солнце, видно ровные светлые прожилки. Они как вены на руке.

Джозар бурно рукоплещет. Он подбирается ближе к Айло и просит сыграть и спеть что-то, что ему нравится. Айло смущается. Он не музыкант и не умеет исполнять на заказ. Но песня, что просит Джозар, такая простая, да и сам этот мальчуган такой забавный и так слёзно просит. И Мардон так смотрит… Отчего бы не сыграть. Айло переглядывается с Джеки и берёт первый аккорд. Джозар бурно радуется и скачет вокруг Айло, он смотрит на него с обожанием. Джовер же фыркает и потешается над ним. Ему всё равно до этих забав. Он сражается палкой с кустом и, кажется, уже побеждает…

Неподалеку в цветнике с няней вперевалку ходит какой-то карапуз в чепце и роскошном кружевном наряде. Это Лазура Корно. Джовер и не видит её, он увлечён своим боем. Джозар валяется в траве рядом с Айло и беззвучно шевелит губами. Ему хочется подпевать Джеки, но он не умеет петь. А может, и умеет, но стесняется.

Матена Ламарон протягивает грустному Фарану апельсин, и тот расплывается в улыбке. Он жадно набрасывается на него, в самый последний момент вспомнив, что было бы приличнее предложить леди первый кусок. От того он краснеет, но Матене всё равно на его манеры, она смеётся и ловит листья. Один лист приземляется прямо на макушку Фарана, над ним вьются осы, он весь липкий. И Мардон тут как тут со своей веткой. А Джеки всё срывает и срывает листья. И они летят вниз. Вниз.

Рижель раскрыла рот. Её тело напряглось и затрещало — вода стремительно ворвалась в него, заполонив собою пустоты организма и, казалось, пустоты души. Последняя мысль мелькнула в её затухающем разуме:

— Почему мы всё испортили?

Её одинокое бледное тело плавно опускалось в холодную тьму океана. Сердце остановилось. Разум её погас как свеча и стал ничем.

 

_________________________

 

 

 

Джеки прибыл в Лагуну на закате. Погода была странной – казалось, вот-вот разразится шторм, но внезапно буря улеглась или ушла в сторону, и местами даже проглядывали рыжие отблески солнца. По кустам и ямкам ютились кучки белого снега – словно испугавшись злого ветра, резко напавшего на невинный пушистый покров.

Подъезжая к замку, Джеки перебирал в голове слова и фразы, что назрели на языке и рвались Джозару в лицо. И они ему не нравились. Он чувствовал себя глупо и раздражённо вздыхал, зачёркивая в мысленной книге для записей свои укоры и мольбы, обращённые к брату.

Он воззвал к вдохновению, которого пожелал ему Барион – сейчас оно было как никогда необходимо. Лишь оно меня и выручит – думал он. Прочь все прежние мысли, все заготовленные слова. Да поможет мне вдохновение искренне выразить всё то, что я хочу сказать, в чём хочу убедить его.

Его впустили во двор, где он был моментально окружён ошарашенными обитателями замка. Они во все глаза разглядывали его, осознавая кто перед ними – знаменитый скиталец-брат Змееборца. Фаран приветствовал Джокула учтиво, но холодно. Он никогда не мог понять как именно его господин относился к старшему брату. Порой Джозар цедил сквозь зубы угрозы в его адрес и потирал руки, что-то бормоча под нос про несносного Джеки. Порой же так яростно взирал на тех, кто отзывался о нём дурно, что окружающие со временем и вовсе перестали упоминать его имя.

Фаран любезно проводил Джеки до дверей замка, но мягко и настойчиво преградил ему путь.

— Простите, милорд, но господин отдыхает в компании лишь своих детей и королевы и запретил входить в замок кому-либо кроме членов семьи.

— По-вашему, я не член семьи? – усмехнулся Джеки. – Джозар мой родной брат. Мне необходимо предоставить бумаги, подтверждающие моё происхождение? Моего лица недостаточно, чтобы вы поверили мне?

— Простите, я не уверен… — Фаран не знал как поступить и мялся у дверей, исподлобья поглядывая на Джеки. Он и впрямь был членом семьи, Джозар давно хотел встретиться с ним – кто ж его знает зачем… Прибить, скорее всего. А вдруг и приголубить? Пожалуй, не будет шибко преступным ослушанием, если он пропустит его…

Они довольно долго молча смотрели друг на друга. Джеки широко улыбался, забавляясь серьёзным видом Фарана, который подозрительно оглядывал радостного Синего лорда, неуверенно топчась на пороге замка.

— Так что же вы решили?

Фаран по-хозяйски толкнул дверь, словно демонстрируя свою власть над ней. Джеки заливисто рассмеялся и, покачав головой, уверенно вошёл в замок. Фаран немедленно захлопнул за ним дверь и встал у лестницы словно часовой, чтобы никто больше не вздумал просочиться мимо него в Лагуну.

 

Джеки медленно поднимался по лестнице, всё ещё размышляя над предстоящей встречей с братом. Заготовленные речи теперь окончательно казались глупыми и напыщенными. Ему не хотелось вновь схлестнуться с Джозаром в язвительном поединке, парируя остроумием и делая выпады шутками да насмешками. Сердце само подскажет что сказать — так он подумал и пошёл быстрее.

Комнаты пустовали. Стояла какая-то душная тишина и Джеки с удивлением бродил по пустынному замку, недоумевая, как дети умудряются вести себя так бесшумно, да и Джозара совсем не слыхать, а уж кто любил пошуметь, так это он. Джеки заглянул в «кровавую комнату», где был убит Крэй, и долго с интересом разглядывал место побоища, рисуя в воображении угрожающие кольца яростного змея, его броски и страшную пасть — и как Джозар противостоял ему, как он защищался и атаковал его, каждый миг рискуя жизнью.

Джеки побрёл к балкону — единственному оставшемуся месту, где мог быть Джозар с детьми.

Он подошёл к лестнице и чуть не наступил на расшитый бусинами тряпичный мяч. Подобрав его и улыбнувшись, он поспешил наверх. Он вдруг подумал, что заявился к племянникам без каких-либо подарков и испытал лёгкий укол стыда. Отодвинув бархатный полог, недвижимо свисавший на безветрии точно одеревеневший, он с робкой улыбкой вышел на балкон.

Первым, кого он увидел, был Джозар, неподвижно лежавший лицом в пол, вцепившись руками в волосы. Он тяжело и бесшумно дышал – спина его медленно вздымалась точно бочина раненного медведя. Вокруг были разбросаны игрушки. Джеки повёл взглядом и нашёл глазами второй мяч — он откатился к большой луже крови, что растекалась от маленького обезглавленного тела.

Неподалёку стоял столик, так же залитый кровью, мерно капавшей с его краёв. На нём возлежала голова мальчика. Глаза его были широко раскрыты, губы горестно опущены уголками вниз. Взгляд был направлен на Джозара, и казалось, ребенок сильно расстроился, глядя на поверженного отца.

Джеки смотрел на него, затаив дыхание. Нелепость и неестественность картины, представшей перед ним, поразила его, и ему начало казаться, что он видит сон.

Здесь всё было неподвижным. Голова, тело, Джозар, игрушки. Словно статуи застыли они. Время словно замерло здесь. Не дул ветер, не кричали чайки. Даже море перестало шуметь, словно испугавшись такой страшной нелепицы. Голова ребёнка отдельно от тела — да разве такое может быть? Ведь вот он смотрит как живой…

Мяч выпал из рук Джеки и покатился к луже крови, увязнув в густой багровой жиже, поблескивающей в лучах заходящего солнца. Джокул словно очнулся. Он медленно подошёл к телу, минуя Джозара. Оно беззащитно распласталось на полу, раскинув руки. Израненные ладони. Порванная одежда. Мальчик сопротивлялся, боролся за свою жизнь. Джеки глянул на шею — грубые рваные края, исполосована кожа у разодранного воротника. Убийца не потрудился даже лишить жизни свою жертву, прежде чем свершить задуманное. Мальчика обезглавили медленно, но решительно. Исступлённо.

Джеки почувствовал, как его бросило в жар. Руки его затряслись, живот свело. С трудом себя заставив, он поднял взгляд на голову. Это Дреки, тот прекрасный мальчик, которого Джозар любил больше жизни. На что же смотришь ты, мальчик, коли нет больше у взгляда твоего искры, что рождает образы в разуме? Недвижим ты навеки, и пламя твоё угасло. И наступила тьма для глаз твоих. И боль твоя забылась. И забылись обида и удивление, что застыли на твоём лице. Но забылась ли отрада твоя? Отринул ли ты свет внутри себя? Или ступил ты всё же на путь, что ведёт тебя прочь? Покинул ли ты тьму, чтобы вернуться к свету и жить дальше в избранном тобою мире, где вечно играешь ты с теми, кого любишь?

Джокул потянулся и погладил дрожащей рукой безжизненную лохматую голову. Она была тверда и чужда словно каменный муляж. Он словно почувствовал ладонью, что внутри черепа была лишь застывшая, бесчувственная масса, мозг был мёртв, а плоть стала бессмысленной и бесшумной, недвижимой как земная твердь. Кровь не бежала по его венам и не дарила тепло и живость, которые чувствуются под ладонями, касающимися тела. Мягкие волосы мальчика струились между его пальцами словно насмешка над грубым оцепенением смерти. Он провел рукой по его лицу, закрыл Дреки глаза и отвернулся.

Подняв взгляд, Джеки вздрогнул и попятился.

— О нет! — вырвался из его груди возглас.

В углу, недалеко от полога, стояла девочка. Она была так же недвижима как и всё здесь, но жива и невредима. Словно окаменела она, вжавшись в стену. Не шелохнувшись, не отрываясь, глядела она на Джеки. В руках она сжимала тряпичную куклу. На её голубом платье пёстрым узором раскинулись брызги крови.

— Лорейн! — воскликнул Джокул. Он бросился к ней, неловко скользя по залитому кровью полу. — О нет, нет, нет!

Он подбежал к ней, обнял и поднял на руки. Тотчас ринулся он вон, отбросив полог, и понёсся вниз.

— Не смотри, не смотри! — истово шептал он, хотя прекрасно понимал, что девочка видела всё.

— Лорейн. Я Джеки, твой дядя. Не бойся меня. Не бойся. Не бойся. Сейчас я всё улажу, я всё сделаю… я… помогу. Сейчас я всё придумаю.

— Почему миледи убила Дреки? — вдруг задумчиво спросила девочка. — Зачем она отрезала ему голову и уплыла на лодке с тем жёлтым солдатом?

— Миледи?… Твоя мама?… она… она больна, малышка. Она очень-очень сильно заболела.

— А милорд тоже болен?

— Да, тоже.

— Ты вылечишь их?

— Я не знаю. Но я постараюсь, Лорейн. Я сделаю всё что смогу.

— А Дреки умер навсегда?

— Да, Лорейн. Навсегда.

— Как жаль. Я буду скучать по нему. Он красиво пел.

По щекам Джеки бежали слёзы. Лорейн же была хмурой и озадаченной.

— Запомни — с тобой всё будет в порядке. Ничего не бойся, Лорейн, — затараторил Джокул. — И знай, твёрдо знай — твоей вины нет ни в чем. И тебе никто не угрожает. Сейчас ты отправишься далеко отсюда. Бывала ли ты в Синем замке? Нет? О, значит, тебя ждёт нечто очень интересное. Он чудесен. Там красиво и уютно, там много детей и ждет тебя добрая мама Катла. Ты можешь жить там сколько хочешь. Тебя будут любить там.

Он вырвался на улицу и бросился к праздно болтающимся обитателям замка. Фаран, скучающе привалившийся к стене, вскочил как ошпаренный, увидав, как Джеки несётся через двор с дочерью Джозара на руках.

— Готовьте коней! Живо! Перо, бумагу мне!

Он вручил девочку побелевшей от ужаса Каре и бросился в сторожку, где ему подали принадлежности для письма. Толпа двинулась за ним. Фаран, расталкивая остальных, ворвался в сторожку и замер на пороге, слушая страшные новости. Джеки в великой спешке писал письмо, попутно возвещая людям о судьбе, постигшей маленького миджарха.

Фаран остолбенел от известия о гибели Дреки. Ему было не столько жаль мальчика, сколько безумно больно и страшно за своего господина. С содроганием представлял он чувства Джозара, обнаружившего останки сына. Он рванул с места и побежал, было, в замок, но его остановил резкий окрик – голос тот был очень силён, и он не приказывал, а словно произнёс заклятье.

— Стоять! – Джеки указывал на него пальцем. Фаран застыл. – Ни ты, ни кто-либо другой не войдёт в замок, пока я не позову.

Фаран не стал спорить с ним. Он смотрел на Джеки со страхом – этот странный человек, повторявший лицом своих братьев, был словно слеплен из другого теста. Он был иным и сила его была иной — он не подавлял собой, но был распахнут точно окно на волю – и в него хотелось смотреть и смотреть, приблизиться и отдышаться, очнуться от кошмарного сна и выглянуть наружу. Такие чувства Фарану были доселе неведомы, а потому он испугался и отпрянул прочь, не желая связываться со старшим Валлироем.

Джеки дописал письма и выбежал на улицу. Он вручил свитки капитану стражи и напутствовал:

— Поедешь в деревню, снарядишь леди Лорейн в дорогу как подобает. После двинетесь в Синий замок, где вручишь это письмо капитану Саннуру, а это Хуги Миркуру. Леди Лорейн останется там.

— Да, милорд.

— Я её не оставлю, я еду с ней! – взмолилась Кара сквозь слёзы. – Если надо пешком пойду! Позвольте следовать за ней, милорд!

Джокул принял у неё Лорейн и Каре помогли взобраться на коня.

— А как же Киара? А Гайли? – поинтересовалась Лорейн у Джеки. – Я не хочу уезжать без них.

Джокул повертел головой и нашёл глазами двух детей, испуганно притулившихся друг к другу у стены, где стояли, обнявшись и рыдая, миджархийские няньки.

— Они также поедут в Синий замок. Следом за тобой. Они могут остаться там с тобой, остаться дома.

Лорейн тихонько захлопала в ладоши, но тут же осеклась и спрятала руки в складках платья, пытаясь скрыть свою радость.

— Поезжай домой, Лорейн, — улыбаясь, сказал девочке Джеки. – Тебе там будет хорошо. Там будут заботиться о тебе. Но и ты сама должна заботиться о себе. Запомни, — прошептал он ей на ухо, — если вдруг тьма сгустится вокруг тебя, а кошмары не дадут уснуть, если ужас одолеет твоё сердце – ты лишь начни петь. И я услышу тебя, где бы я ни был, и спою с тобою вместе. И так мы вместе одолеем любой кошмар. Пой эту песню – «Протяни руку к свету, где солнечный круг, И сожму я ладонь твою крепко, мой друг. Лишь меня позови – я уже тут как тут, Я приду за тобой, мы отправимся в путь». Запомнила? Слова простые, но волшебные – я их всегда услышу. Когда ты будешь петь — знай, что и я пою с тобой, что ты не одна.

Лорейн кивнула и погладила его по макушке.

— А ты похож на Дреки. Я думаю, он не умер, я думаю, он и есть ты, просто он вырос. Ты вырос. Миледи говорила, ты быстро растёшь.

— Ты меня раскусила, — рассмеялся Джеки. – Это я и есть! Какая ты сообразительная. Я вырос. Но это наш секрет! Теперь и ты расти, чтобы догнать меня. Обещаешь?

— Обещаю, — Лорейн улыбнулась ему в ответ. Джеки чмокнул её в лоб и подал капитану, который усадил девочку в седло перед собой, укрыв плащом. И пятеро всадников, включая Кару, поскакали в деревню.

Джокул же поспешил в замок. Он захлопнул за собой входные двери и замер, прислушиваясь к огромному мрачному дому. Было тихо. Он побрёл наверх. Ноги его едва слушались. Он шёл с таким тяжёлым сердцем, что под гнётом этим упал на колени и некоторое время карабкался по лестнице на четвереньках. Вновь выйдя на балкон, он увидел, что Джозар сменил позу. Лужа крови дотекла до него и промочила его колени. Он в ужасе отпрянул от неё, оставив размашистый багровый след, и лежал уже чуть поодаль, раскачиваясь из стороны в сторону. Джокул сорвал бархатный полог, расстелил его на полу и направился к телу. Он аккуратно перенёс его и обернул в ткань. Осмотрев раскиданные кругом игрушки, в которые больше уже никто не поиграет, он подобрал пару из них и отнёс к телу. Он хотел взять сразу и голову, но не смог положить её к телу так запросто, словно в кучу мусора, так небрежно… чтобы они болтались друг о друга… нет!

Джеки перенёс свой кровавый свёрток вниз и положил на стол в зале. Вернувшись вновь на балкон, он двинулся к голове, но вдруг вздрогнул и отпрянул – невероятный рёв исторг Джозар, всё так же лёжа на полу. И рёв этот не был грозен, свиреп и яростен. Он был исполнен боли и тоски, такой безнадёжной горечи и отчаяния, что Джеки застыл, взирая на брата, и долго ещё не осмеливался двинуться с места.

Но Джозар молчал. И Джеки всё же направился к голове. Он взял её и понес вниз, к телу. Она была того же размера, что и голографическая модель Соралитеса, которую он рассматривал в Бариле. Джеки вспомнил, как сидел и вертел её в руках, посмеиваясь от восторга…. Но сейчас эта голова несчастного ребенка, зверски растерзанного собственной матерью, была важнее планет. Важнее самых огромных звёзд. Главнее солнца. Значимее и крупнее даже Антареса. Эта маленькая беззащитная и грустная голова, эта пыль… была важнее всего на свете.

Он приложил её к телу. Затем он оббегал все комнаты и обнаружил в одной из них корзину с шитьём. Вооружившись иголкой с ниткой, Джокул принялся старательно пришивать голову к телу. Руки его всё ещё дрожали – перемазанные кровью, чем-то жёлтым, мокрые от слёз пальцы кое-как могли удержать скользкую иглу. Долго он делал это. Кожа рвалась, плоть кровоточила, голова была тяжела и перевешивала, разрывая стежки. Он кропотливо начинал всё сначала и, в конце концов, смог приделать её на место.

Джеки сбегал на кухню и притащил воды. Затем он двинулся в детскую – ещё ранее он обнаружил и запомнил где находится комната Дреки. Там, обшарив сундуки, он выудил самые нарядные одежды, прихватил покрывала с кровати, подушку и вновь спустился вниз.

Он омыл тело ребенка, облачил его в роскошный наряд и положил на чистое ложе, которое устроил на столе из его постели. В руки мальчика он вложил игрушки, которые прихватил наверху – серебряного рыцаря и крошечный деревянный меч. Приподняв воротник Дреки, он сокрыл ужасный шов на шее.

Оглядев результат своих трудов, Джеки тяжело вздохнул. Теперь Дреки был целостен и его образ был ясно виден и понятен ему.

— Сколь прекрасное рождают, порой, ложь, безумие и жестокость, — прошептал он, глядя на мальчика. – И они же губят.

Он закрыл лицо руками и опустился на колени. Он был страшно измотан, ладони его дрожали, в висках стучала кровь. Над ним на стене довлела шкура гигантского змея. Она поблескивала в свете угасающего камина, словно издевательски подмигивая своими чешуйками. Джокул поднялся и подбросил побольше поленьев в огонь. Зал озарился светом. Солнце почти зашло за горы – на улице были сумерки, в замке царила зловещая полутьма.

Джокул вновь побрел наверх. Сердце его так сильно колотилось, что он дважды останавливался, хватаясь за грудь, чтобы успокоиться. Ему предстояло столкнуться с братом.

 

В сумерках лужа крови казалась почти чёрной. Джозар лежал всё там же. Но неподвижен он не был. Он шевелился, словно в агонии раскачиваясь туда-сюда, перекатываясь лбом о каменный пол, царапая обломанными ногтями мраморные плиты, мокрые от растаявшего под ним снега. Джокул осторожно подошёл к нему и присел рядом. Он боялся коснуться его, поэтому лишь положил свою ладонь рядом с его ладонью.

Сейчас он поднимет на меня глаза. Сейчас он поднимет на меня глаза. Сейчас я встречусь с ним взглядом. Мысли пульсировали в голове Джеки словно сердечная мышца. Сейчас я встречусь с ним.

Взгляни же на меня.

 

Джозар вновь услышал шаги. Всё это время сквозь боль, бьющую его оглушительным молотом, он осознавал и смутно видел чёрные сапоги. Они ходили туда-сюда. Хлюпали кровью Дреки. Оставляли кровавые следы. Бегали, крались, топтались на месте, шаркали подошвой. Сапоги, сапоги, сапоги. Какие-то чёрные солдатские сапоги. Вот и снова раздались их осторожные шаги. Они так близко. Кто-то сел рядом. Кто бы это мог быть? Может… это Дреки? Может, всё это приснилось?

Может, я просто сильно ударился головой?.. Но нет. Одежда промокла от крови. Она пахнет кровью. Пахнет смертью. Всё вокруг пахнет смертью. В груди так больно, что я не могу вздохнуть, не могу подняться, не могу говорить. Могу лишь кричать или шептать. Помоги мне, кто бы ты ни был. Помоги мне вновь увидеть его. Я должен. Это мой сын.

Джозар нащупал на полу ладонь Джеки и сжал её. Он сразу почувствовал небольшой прилив сил и с трудом медленно привстал на руках.

Джеки, не отрываясь, смотрел как Джозар, дрожа, поднимает на него своё лицо. Они встретились глазами. Джозар облегчённо вздохнул и слабо улыбнулся.

— Ах, я сплю! – прошептал он. – Какое счастье.

Джеки покачал головой.

— Нет, Джози, ты не спишь. Это не сон.

— Но глянь – головы нет! Она исчезла! Мой сын жив. Сейчас я проснусь и всё будет по-прежнему.

Джеки вздохнул. Джозар протянул руку и дотронулся до щеки брата.

— И ты… ты ведь снишься мне.

— Нет, Джози, нет же. Нет!

Лицо Джозара исказила гримаса боли. Рыдание рвалось из его груди.

— Прошу тебя, умоляю тебя, скажи мне, что это сон!

— Нет, Джози. Это не сон.

Джозар схватил брата за грудки и уронил голову ему на плечо. Джеки обнял его.

Последние лучи солнца погасли и наступила ночь. Мрачная и тяжёлая. Очень тихая. Не было видно ни луны, ни звёзд – тучи заволокли небо. И оно было чёрным, и море было чёрным, и чернел мрачный «рот» входа на балкон, и весь замок был тёмен кроме единственного зала внизу.

Джозар завыл. Он уткнулся в кафтан Джеки и стенал куда-то в его тёмные жёсткие складки, содрогая всё тело брата своим рёвом. Тот покачивал его, поглаживая по голове.

Совершенно обнажённое и истошное горе, хлеставшее из глаз Джозара, буквально парализовало Джеки. Он не мог сдвинуться с места, хотя ему хотелось увести брата в зал, к свету. Он сидел и слушал его рыдания и сбивчивые реплики, обращённые к Дреки. Громадная, тяжкая печаль навалилась на него, согнула его пополам. Всё происходящее вдруг стало таким невыносимо скорбным, безвыходным и страшным, что Джеки зажмурился и принялся что-то вполголоса петь, уткнувшись в затылок Джозара. Он пел и пел, пока ему не стало легче. И он вдруг заметил, что и Джозар больше не стенает. Он молча прижался к груди Джеки и, казалось, почти уснул.

Джеки пошевелился. Джозар тут же вздрогнул и вновь напрягся. Он отлепился от одежды брата и взглянул на него.

— Отведи меня к нему, — проговорил он. – Джеки, отведи же меня. Я должен быть рядом с ним. Я хочу, я желаю быть с ним. Это мой сын.

Джеки чуть отстранил его и поднялся. Затем он ухватил Джозара за локти и поднял и его. Он повёл его во тьму, зная, что впереди скоро забрезжит свет. Джозар же шёл с закрытыми глазами, не разбирая дороги, ноги еле слушались его, спазмы сотрясали его тело, и Джеки приходилось практически волочить его на себе, чтобы тот не упал на полпути.

— Скажи мне, — взволнованно пробормотал Джозар, когда они спускались по лестнице, — я боюсь тебя спросить, Джеки… Лорейн… удалось ли ей… цела ли она?

— С ней всё хорошо, Джози. Она уехала домой. В Синий замок.

Джозар тяжело выдохнул.

Они пришли в зал, и Джозар, наконец, смог разлепить веки. Он застыл у стола, где лежал Дреки – нарядный, чистый, спокойный, словно прилёг отдохнуть.

Джозар схватил Джеки за плечо.

— Я знаю, — прошептал он, — это сделал ты. Это всё сделал ты. Джеки, нет такого слова, каким я смог бы сполна отблагодарить тебя. Спасибо – слишком простое и маленькое слово для тебя. А другие все слова я позабыл. Прости меня. И спасибо тебе.

— Твоё спасибо для меня как тысяча самых великолепных слов этого мира. Ведь я слышу его впервые в жизни.

Джозар с горечью посмотрел на него.

— Я знаю, что время упущено, что всё испорчено. Я знаю, что всё, что я сделал, уже выбито на камне моей будущей могильной плиты. Я знаю, что свершённое и сказанное не обратить вспять. Но знай, брат мой – я хотел бы этого. Хотел бы так сильно! Прости же меня. Опять такое простое слово, но я не могу придумать иного.

Прости. Я ждал тебя. И хотел тебе сказать… всего лишь… прости меня. И будь же со мною. Не покидай меня, прошу тебя. И я не покину тебя. Клянусь в этом так же, как и в том, что люблю тебя.

— Не покину, — еле слышно проговорил Джеки. – Не покину.

— Как я хотел бы, чтобы ты узнал его, — сказал Джозар, проводя рукой по груди Дреки. На ней покоились израненные ладошки, сжимающие игрушки. Джозар вновь заплакал, поглаживая сына. – Он был так похож на тебя, он так тебя напоминал! Но в то же время был иным. Был самим собой. Уникальным! Неповторимым! Он так заливисто смеялся, так ласково смотрел на меня… Неужели я больше не услышу его голос? Неужели он больше никогда не откроет глаз и не взглянет на меня? Я не могу поверить… Не верю в это! Ведь думал я, что я смогу… что будет он… почти бессмертен… что я всё предусмотрел. Что оградил от всего дурного. Но от себя не оградил. И это я. Я сам убил его.

Мне даже не хочется винить Рижель. Хоть и виню и ненавижу её. Но не хочу. Ибо не её вина, что она лишилась разума. Но… как она могла. Как она могла?! Дреки… ты мой прекрасный мальчик. Как же больно тебе было. Как же больно! Как больно! Куда больней чем мне сейчас! Хотя меня сейчас просто разорвет от боли! О бедный, бедный мой малыш! Ты умер, ты погиб! Ты погиб!

Горестно крича, Джозар улёгся рядом с Дреки, обхватив его руками. Джеки обошёл стол с другой стороны и сел на пол у мощной резной ножки, оставляя брата наедине с сыном. Он уставился в пол и молча слушал Джозара, иногда смахивая слёзы со щеки.

Джозар сгрёб Дреки в объятия, принялся гладить его по голове и продолжал говорить с ним.

— Как ты страдал, мой бедный. Как было страшно тебе. И не было меня рядом, чтобы защитить тебя. Я был далеко, я думал о какой-то ерунде – ничтожной, неважной суете, которая не стоит в сравнении с тобой ничего. Я предал тебя. Обещал приехать и поиграть с тобою – но не приехал вовремя, ибо был занят своими делами. Такими пустыми, такими жалкими! Ведь ты важней всего. И ты принимал меня любым. Я же пытался вылепить из тебя того, кем ты не являлся! Того кем ты бы не стал! Ты был прекрасен безо всяких украшений. Без замков, без завоеваний и без трона. Ты был бы счастлив, даже если бы мы жили в лесу под деревом.

И ты не был Штольдреком Великолепным. Это я хотел, чтобы ты стал им. Ты был просто Дреки. Просто Дреки!

Мечтал я подарить тебе весь мир. Подарить тебе счастье. Подарить свободу. Но я ошибся. Это не мир – это война. Это не счастье – это неизбывное горе. Это не свобода – ты был лишь куклой в руках взрослых. Я понимаю это и понимал всегда. И думал я, что так безопасней, что только так я уберегу тебя от беды. Мой бедный, беззащитный ребёнок!

Ты так любил играть! И твои игры были куда интереснее и честнее моих. Были они светлыми, весёлыми и безмятежными. Я вечно играл бы с тобой, это было самое замечательное занятие из всех возможных. Ты – маленький мальчик. Таким ты останешься навсегда.

Я потерял тебя. Не смог уберечь и удержать. Я думал моей любви, заботы и внимания недостаточно, я пытался взвалить на тебя слишком многое. Прости меня, сын мой!

Теперь тебя нет. Ты так далеко, что как бы я ни кричал, тебе не услышать меня.

Где же ты, мой бедный несчастный ребёнок? Неужели ты бродишь во тьме, одинокий и испуганный? Ты не слышишь меня и не знаешь, что я пришёл. Что я всё же приехал к тебе. Ты так и не узнаешь… Ты погиб, думая, что я предал тебя.

И я больше не смогу защитить тебя. Я уверен, что Павший бог принял тебя, что обнял и благословил тебя. Но даже он не любит тебя так, как люблю я. И ты будешь бродить по тёмному звёздному лесу в одиночестве. И не встретишь там меня, ибо я паду в вечную тьму. И никогда нам не встретиться вновь.

— Нет, Джозар. Это не так, — раздался голос Джеки.

Он встал и посмотрел на брата.

— Вы обязательно встретитесь.

— Но как? – слабо отозвался Джозар.

— Есть путь, и он избрал его. И ты должен отпустить Дреки, чтобы он следовал ему. И там он встретит тебя. И ты встретишь его, когда ступишь на свой путь.

— Но что за путь? Как найти его? Ты знаешь, Джеки?

Тот медленно кивнул.

— Ты покажешь мне, Джеки?!

— Я покажу тебе.

— Но встречу ли я там тебя? И Джовера?

— Да.

— Но… откуда ты можешь знать?

Джеки прошёл к камину и подбросил дров. Поленница опустела. Он сел у огня на звериную шкуру, скрестив ноги.

— Иди сюда, Джози.

Джозар медленно сполз со стола, аккуратно вернув тело сына в прежнее положение. Он тяжело опустился на пол рядом с Джеки.

— Посмотри в огонь.

Джозар поднял взгляд и принялся глядеть в камин. Пламя пожирало дрова, равнодушно пылая, как пылало и тысячи лет назад. Менялись ландшафты, горы возрастали, проливались и иссыхали реки. Вода менялась, менялся воздух и твари, дышащие им. Менялись растения, подстраиваясь под столь неоднородный мир. Но пламя оставалось прежним. Всегда. Как первые люди глядели на пламя, так и они глядели. И как горело оно до появления живых организмов, так горело и сейчас.

— Наш мир родился из огня, — сказал Джеки. – Посреди вечной тьмы. Она простирается от края до края. Казалось бы, она бесконечна, но всё же – от края до края. Границы её обозначены нашим разумом. В его чертах она раскинулась. Вечная, бесконечная тьма – в нашем крохотном разуме. И мы не можем помыслить за её пределы, поскольку не можем покинуть границы нашего разума. Мы покидаем их лишь после смерти. И там начинается наш путь, который избираем мы сами. Поскольку вне границ не существует ничего, что мы не создали бы сами. Чем не наполнили бы свой путь. Границы любой тьмы обозначены светом, Джозар.

Если ты отпускаешь его, то Дреки уже встретил тебя и вы играете вместе. За пределами тьмы нет времени, нет прошлого и будущего. Ты уже там.

Он потянул Джозара за локоть и уложил на шкуру поближе к огню.

— Спи же. Тебе нужен отдых, — Джеки смотрел, как брат проваливается в усталый тревожный сон, глубоко и неровно дыша. Сам он был мрачен. Изнурённый и бледный, с горечью во взгляде сидел Джеки, ссутулившись, у огня, и чувствовал, как тяжкая усталость опускается на плечи и куда-то глубже, в грудь, и ложится на сердце.

— Ибо путь предстоит нам долгий, — пробормотал он.

 

Джозар проснулся с тягучей головной болью. Всё тело его болело, словно был он крепко побит. Было тепло. Лежал он всё там же, у камина, который неизменно пылал. Поленница была полна дров. Он обнаружил, что укрыт одеялом, а рядом стоит поднос с едой и кувшин молока.

За окнами было темно – утро еще не наступило, рассвет задерживался из-за пасмурной погоды, прячась за тучами.

Джозар поискал глазами брата и нашёл его чуть поодаль сидящим в кресле. Он с удивлением рассматривал меч Джозара, вытащив клинок из ножен. Джозар медленно сел, откинув одеяло.

— Сувенир из Флавона, который берегла Розалия, — пробормотал он. – Он принадлежит тебе, будет справедливо, если ты заберёшь его.

— О нет, у меня уже есть такой, — усмехнулся Джокул, приподнимая со стола свои ножны, из которых торчала точно такая же рукоять. – Этот твой. Дарю тебе его.

— Спасибо.

Джозар был очень бледен. Он сидел на полу, согнувшись, глядя в одну точку, и не смел поднять глаза, чтобы ненароком не увидеть Дреки.

— Поешь, — посоветовал Джеки.

— Не хочу.

— Хочешь, хочешь. Тебе надо поесть. Нет ничего постыдного в голоде и оскорбительного в приёме пищи.

Джозар медленно протянул руку и отломил кусок хлеба. Он принялся долго с усилием жевать, словно сунул в рот не хлеб, а кусок рогожи.

С трудом проглотив, он запил молоком. Вкуса у еды не было. Пережеванные куски камнем упали в его желудок. Зато ему и впрямь немного полегчало.

— А ты? – спросил он Джеки. – Поешь и ты со мной.

— Я уже поел.

— Спал ли ты?

Джеки мотнул головой.

— Не спалось.

Ночью Джеки запустил в замок всех его обитателей, запер двери в Красный зал, где находились Джозар и тело Дреки, и выставил подле стражу, запретив впускать кого бы то ни было. Фаран также провёл ночь у дверей, ожидая, когда его господин вспомнит о нём.

Джеки снял с Джозара пояс, укрыл одеялом, притащил поднос с едой и уселся за стол, в спешке принявшись скрипеть пером по бумаге. Он написал длинное письмо Розалии и сразу же выслал его в Гризай. После чего отправил в дальний путь посланника с не менее подробным письмом Джоверу.

Он съел кусок сыра с подноса Джозара и уселся разглядывать его меч, ещё ранее с изумлением приметив знакомую рукоять.

Джозар долго молча смотрел на брата, вяло жуя холодное мясо. Ему с трудом верилось, что тот реален. Он отвык от него и всегда воспринимал лишь как зыбкий образ в своём разуме, созданный им самим, и образ этот разительно отличался от реального человека. В его воображении Джокул постепенно стал гораздо выше ростом, шире в плечах, злее лицом и усмехался пугающе ехидной улыбкой. Зачем я представлял его таким? – подумалось Джозару. – Возможно, воображал я, будто его жестокосердие и ядовитое ехидство защищают его от раны в душе. Но ему не нужны ни яд, не жестокость. Сила его не в этом.

— Джеки, — позвал он. Тот поднял на него взгляд. – Отец мёртв.

Джокул кивнул, тяжко вздохнув.

— Я знаю. Мне жаль.

— Жаль? – Джозар чуть не поперхнулся. – Тебе жаль? Джеки, ты невыносим.

Тот тихо рассмеялся.

— Джози, откуда ты всё о нас знаешь?

— Какая разница! Жаль ему… нашёл кого жалеть.

— Знаешь, Джози, я очень ждал от него лишь одного. Лишь одно слово. Лишь его «прости». Больше мне ничего от него не нужно было. Я так ждал, когда он скажет…

— Я думаю, он и не собирался.

— Скорее всего, ты прав. Что ж. Нет так нет.

Джеки пожал плечами и улыбнулся. Джозар бросил мясо и закрыл лицо руками.

— Джеки. Что теперь будет? Что будет? Я не знаю, я не понимаю. Что мне делать? Куда мне идти? Что говорить?

Он поднял взгляд и увидел, что брат стоит перед ним, протянув ладонь. Он ухватился за неё и Джеки помог ему подняться.

— Вперёд. Дали непокорённые зовут нас.

— Я не уверен, что смогу вообще покинуть этот зал. Не уверен, что смогу покинуть… его.

Он медленно повернул голову и взглянул на Дреки, лежащего на длинном столе. Лицо его вновь исказилось гримасой страдания, глаза увлажнились, на опухших искусанных губах показались капли крови. Джозар бросился к телу сына и опустился на колени, облокотившись руками о столешницу.

— Его что, надо положить в ящик? Прикрыть крышкой? Как какую-то вещь? Нет, нет, я не могу позволить…

— Джози, это тело, это не он сам. Он сам уже далеко отсюда.

— Но его тело… это тоже он. Всё равно оно принадлежит ему. Оно ведь так же и часть меня.

— Его тело уже никому не принадлежит кроме времени. И оно не пощадит материю. Тело уже начало преобразовываться в то, из чего было создано. Это и впрямь часть тебя, но эта часть уже растворяется в окружающем мире и вскоре растворится без следа. Запомни его живым. И отпусти его.

Джозар дрожащими пальцами гладил Дреки по лицу.

— Нет, Джозар, — сказал Джеки со вздохом. – Мы не можем похоронить его сами.

— Я не сказал ни слова…

— Ты очень громко молчишь. Дреки был правителем Гризая, он должен быть похоронен в миджархийской усыпальнице. С достоинством, как подобает властителю, великому и любимому всеми, любимому своим народом. С большими почестями тело его положат в роскошном склепе бок о бок с могущественными его предками, легендарными воинами и правителями прошлого. Он станет символом великой любви и великой печали.

— Чтобы эти миджарийские крысы пялились на него? Трогали его? – процедил Джозар. – Не могу… не могу позволить.

— Его никто не тронет, Джозар. Розалия обо всём позаботится и устроит его с большим достоинством. Ты короновал его при жизни, ты не можешь лишить его короны в смерти.

Джозар закрыл лицо руками, утирая ладонями слёзы.

— Я хотел бы… побыть ещё немного с ним.

— Никто в целом мире не смеет запретить тебе этого.

Джеки отошёл к окну, глядя как над морской гладью робко проклевывались розово-голубые переливы, пронизывающие тучи, и как восходило над кромкой воды золотое солнце, разгоняющее мрак короной прямых лучей.

Как и накануне, Джозар лежал на столе, обняв тело Дреки. Он целовал его в лоб и что-то шептал на ухо. Он поднимал его руки, сжимающие игрушки и отпускал их – те безжизненно валились на грудь. Оттого Джозар принимался рыдать пуще прежнего. Так провёл он не один час, не отрываясь от тела сына и не прекращая стонать так горько, словно в него вбивали гвозди.

В конце концов, он почти потерял сознание — уснул прямо на столе, совершенно изнурённый и бледный как снег. Джеки покачал головой – проснуться, обнимая труп сына? Очередной неслабый удар. Он подвинул к столу кресло и перетащил туда Джозара. Он и сам уже еле стоял на ногах и, подбросив дрова в камин, прилёг на звериную шкуру, где ночью спал Джозар.

Когда он открыл глаза, то увидел, что брат сидит рядом и смотрит на него. В окна вовсю бил солнечный свет.

— Джеки, я понял одну вещь, — сказал Джозар. — Не только Дреки часть меня. Но и ты. И я рад обрести тебя, я рад, что ты со мной. И спасибо тебе за всё, что ты сделал для меня и для Дреки.

Джеки сел, сонно потирая лоб. Джозар же продолжал.

— Я потерялся, Джеки. Я не знаю что мне делать. Куда мне идти, для чего мне жить. Я не могу даже выйти из зала. Я не могу ни на кого посмотреть, ни с кем заговорить. Не знаю как всё исправить, какие шаги совершить. Я хочу исправить… Сделать ради него… всё, что смогу. Всё, что смогу хорошего. Но я не умею, не знаю! С чего мне начать? Помоги мне.

— Дел у нас и впрямь много, — ответил Джеки. – Следуй за мной.

— Ты увезёшь меня прочь?

— Мы отправимся так далеко, что невозможно помыслить.

— И что же будет там?

— О, этого никто не знает, но мы с тобой узнаем.

— Но как же Гризай… я чувствую, будто бросил его.

— Поверь, для Гризая так будет лучше. Он теперь в надёжных руках.

— Но как же война?

— Война окончена.

— Но как же Джовер…

— Оставим его. Он разберётся, это же Джовер — у него всегда всё на своих местах. Он всегда любил порядок, не будем же тревожить его своим смятением.

— Хорошо, что мой Бард у него в Лучезарном. Это одно из самых благонадёжных мест на свете. Как и Синий замок. Моим детям там будет хорошо. Лучше чем в компании такого паршивого отца.

— Ты не паршивый, Джозар. Ты просто отец. И ты не желаешь детям зла, лишь пытаешься заботиться о них. Но они не только твои дети – они будущие правители страны, а потому дети всего народа. Не ты один должен опекать их, и поверь, ты оставляешь их в надёжных руках. Ты ранен, Джози, и не можешь заботиться о других, пока не позаботишься о себе самом.

Джозар смотрел в огонь.

— Скажи, на твоей великолепной двухголовой лошади найдется место и для меня?

— Если бы ты раньше повнимательнее присмотрелся, то заметил бы, что на ней двойное седло. Я сам изготовил его. О, я покажу тебе, это же произведение искусства. Тебе ещё нужно будет научиться влезать на неё, тоже дельце не из лёгких…

Джозар глянул на него и впервые за долгое время слабо улыбнулся.

— Пора?

— Пора, — Джеки кивнул. – Я написал Розалии, чтобы из миджархии приехали за телом Дреки завтра рано утром. Зал будут охранять. И до того момента никто его здесь не потревожит. И ещё я написал ей, что ты не вернёшься. Никогда.

Джозар поднялся с пола и вновь подошёл к столу, где лежало тело сына.

— Прощай, Дреки. Я отпускаю тебя, чтобы вновь воссоединиться с тобой когда придёт время. Прощай, сын. Ты подарил мне счастье. И был счастлив и сам. Думаю, сейчас ты так же счастливо играешь в самом дивном месте из всех возможных. И я иду к тебе. Я уже в пути. И я уже с тобой. Так повелело время – а оно куда более могущественный правитель чем мы с тобой. Так и быть посему. Вечность ждёт нас.

Он поцеловал его в лоб и покрыл с головой красным покрывалом с золочёной змеиной эмблемой, что лежало у Дреки в ногах. С тяжёлым сердцем он побрёл к выходу. Еле переставляя ноги, Джозар покидал Красный зал, покидал свой дом, терзаясь виной за то, что бросает своего маленького сына здесь в одиночестве, прикрытого тряпкой. Некому будет подбросить дров в камин, чтобы ему было тепло… но ему ведь уже всё равно. Камин потухнет, будет здесь холодно и темно как в склепе. Но Дреки не заметит этого. И последний луч света в этом замке погаснет. Джозар оглянулся. Тело, лишь тело. Но как горько, как мучительно больно покидать его.

Они вышли в холл. Фаран, дремавший на ступенях, встрепенулся и бросился к Джозару. Тот остановил его движением руки, не дав сказать и слова.

— Я тебя отпускаю, Фаран. Ты свободен от службы и волен поступать по своей совести. Благодарю тебя за верность. Делай что тебе нравится и прощай, Фаран. Больше мы не свидимся.

— Но повелитель… Джозар! – в отчаянии вскричал тот. – Позволь следовать за тобой! Я отправлюсь хоть на край света! Вытерплю любые лишения, но не гони меня! Позволь мне защищать тебя и впредь. Защищать всю жизнь!..

— Что ж. Раз на то пошло, ты не только мне служил, но гризаманскому трону. И наследники его нуждаются в твоей защите и дальше. Не подведи их, не предавай их. Защити их. Я надеюсь на тебя, друг.

Джозар пожал ему руку.

— Никогда… не предам… — проговорил, запинаясь, Фаран. Он смотрел вслед удаляющемуся своему господину, не веря глазам. Он встал у сомкнутых дверей в зал, где лежал Дреки, положив ладонь на рукоять меча, и простоял так до самого утра.

 

Доттир медленно шагала по дороге, фыркая и кивая верхней головой – ей не терпелось броситься вскачь. Джеки смеялся и похлопывал её по шее, называя ласковыми именами. Та прядала ушами и отвечала визгливым ржанием. Хулиганка! – пожурил её хозяин. Вторая голова вяло пожёвывала губы и рассеянно смотрела вперёд.

Джозар сидел позади, вцепившись в седло, и ошарашенно оглядывал громадное животное.

— Дочего высоко, Джеки…

— Когда мы поскачем, тебе будет казаться, что мы летим.

Некоторое время они продолжали ехать шагом, чтобы Джозар привык к лошади и рукоятям седла. Тот довольно быстро освоился и вскоре мог держаться в седле вполне уверенно. Он задумчиво глядел в затылок брата, чувствуя, как теплеет на сердце, и как оттаивает в груди страшный колючий ком, сдерживающий огромный и жаркий шквал чувств и вопросов. Не сумев совладать с собой, Джозар обнял Джеки и уткнулся лбом ему в спину.

— Я хочу спросить тебя, — смущённо проговорил он, роняя слёзы, — споёшь ли ты мне хоть раз?

— О, Джози, я спою тебе столько раз, что ты будешь умолять меня заткнуться, — рассмеялся Джеки. – Песен моих хватит на тысячу дней, а там я сочиню ещё столько же. А ещё мне столько всего надо тебе рассказать… впрочем, ладно, отложим это.

— Джеки.

— Мм?

— Не вздумай заткнуться.

Тот усмехнулся.

— Что ж. Такие просьбы мне по вкусу. Как скажешь, братец! Это будет самым музыкальным и болтливым путешествием из всех возможных. Однако как насчет того, чтобы припустить чуть быстрее? Нам нужно многое успеть.

— Джеки. Ещё вчера мне казалось, что всему настал конец. Но теперь я вижу, что это лишь начало.

— Именно так. Путь только начинается, Джози. Держись-ка крепче!

Доттир рванула с места и стремительно набрала скорость. Быстро замелькали её сильные ноги, взвился хвост. Мимо проносились рощи, холмы, овраги. Города, леса, равнины, горы. Реки сверкающими лентами пролегали где-то внизу. Моря блистали широкими полотнами, пестрели разноцветные почвы и травы. Проплывали туманной дымкой облака.

Тёмным вихрем неслась Доттир прочь, и Джозару казалось, что он летит на спине большой чёрной птицы. Летит за уходящим в закат солнцем, и вот-вот дотянется рукой до его золотого диска.

 

_________________________

 

 

 

На тенистой поляне в Синем лесу была небольшая запруда – неподалеку бежал ручей и его стремительные воды, пробив почву, разлились посреди трав и мхов, поглотив трухлявые брёвна. Новорождённый пруд был чист – красочное сине-зелёное дно ясно виднелось под рябью воды, на поверхности плавали красно-жёлтые листья.

В эту студёную воду, подёрнутую местами лёгкой плёнкой тончайшего льда, медленно опустилась белоснежная стопа. Затем увереннее опустилась вторая.

Барион стоял в воде, подобрав полы мантии, и глядел, как колышется вокруг его пальцев трава на дне пруда. Его большие красные глаза были восторженно распахнуты, он узрел и ощутил телом прохладу лесной осенней жизни. Медленно побрёл он по воде, отпустив одежду – она плыла за ним шлейфом, собирая мокрую листву.

Он вышел на берег и двинулся вглубь леса. Ступал он босыми ногами по траве, шершавым бревнам, камням и сырой земле. Он дотрагивался своими огромными ладонями до стволов деревьев, брал в руки листья, ощупывал мох и траву. Он шествовал по лесу степенно, разглядывая каждую мелочь, слушая каждую птицу.

Развевающиеся позади него белые с синим одежды были усыпаны листьями и сосновыми иголками. В кровавых волосах тоже виднелись мелкие желтые крапинки – тронув тонкий ствол какого-то дерева, он попал под листопад.

Вскоре он вышел к какому-то сооружению из камней, густо покрытых синим мхом. Вероятно, могила, подумал Барион и отвесил вежливый поклон месту упокоения Глэзи Аспина.

Он двинулся прочь, всё сильнее удаляясь от своих пилотов, которые ожидали его на вершине холма. Он шёл сквозь чащу и повстречал крестьян, собиравших валежник. В ужасе остолбенели они, побросав хворост, и молча воззрились снизу вверх на белоснежного великана, показавшегося из-за деревьев. Высокий, статный и могучий Барион явился им словно божество. Сам же он, глядя на них с достоинством и снисхождением, также испытывал трепет. Всё столь привычное им было чудом для него.

Почти двести лет провёл он в стенах Башни и знал всё об устройстве вселенной. Но как жил этот маленький неразумный мир у подножия его твердыни? Он был холодным, тревожным и опасным, но свежим и прекрасным. Барион улыбнулся и двинулся дальше, минуя крестьян.

Он явился по приглашению Джеки Валли и намеревался нанести визит в Синий замок.

 

_________________________

 

конец

 

Предыдущая глава

Вернуться на книжную полку