9. На сцене
— Где он?
Стриго усмехнулся и кивнул в сторону сцены.
— Где же еще.
Рифис всматривалась в многосотенную толпу, собравшуюся на площади в ожидании представления, и пыталась разглядеть Джеки.
На самой большой сцене в городе, плотно окруженной со всех сторон любопытными гражданами Небуломона, мерно били барабаны. Сцена была расположена так, что любой шорох был слышен в самых дальних уголках площади. Может, этому способствовали какие-то небуланские устройства, но Рифис не заметила вблизи ничего особенного, кроме тонких металлических листов, наслоенных друг на друга подобно доспехам и расположенных на краю сцены. Слева и справа внизу стояли несколько небуланцев, закованных в сталь, на цепях они держали гиен без намордников. Их звери зевали, обнажая ряды острых белых зубов.
Барабанный бой участился. Он гремел столь оглушительно, что сбивал ритм сердца. Небуланские барабанщики были обнажены по пояс, их серебристые тела блестели от пота. Они изо всех сил били палками по растянутым кожам, словно стремясь разорвать их. Из-за туч робким лучом выглянуло солнце, и сразу же засверкали металлические листы, отражая золотистый блеск на своей поверхности.
На сцене так же располагались три огромных инструмента, напоминавших лютни. Однако их размеры были столь велики, что играли небуланцы на них стоя и установив инструмент перед собой. Они перебирали пальцами и зажимали струны, производя низкие мелодичные звуки, какие Рифис прежде никогда не доводилось услышать. По краям от барабанщиков располагались трубачи, но сейчас их инструменты молчали, и их высокий резкий глас ждал своей очереди.
Когда ритм ускорился до предела, на сцену выскочил Джеки. Он был так же раздет по пояс, маленький и бледный, и в сравнении с барабанщиками казался чем-то чужеродным и странным. На месте его ранения красовалась татуировка – карта Флавона, напоминающая круглый лабиринт, в центре которого темнел шрам — след от вертела, заштопанный и затянувшийся. Небуланский народ дружелюбно приветствовал его, с интересом взирая на взъерошенного гризаманца. Многие поглядывали по сторонам, ожидая, когда же вынесут декорации, музыкальный инструмент или еще какой-нибудь характерный реквизит. Но Джокул был один и с пустыми руками.
Барабаны стихли. Джеки медленно прошелся по сцене, размял шею, затем повернулся к музыкантам и хлопнул в ладоши. С первым же ударом барабанщиков, он подбежал к краю сцены и изо всех сил наступил на листы. Послышался чудовищный металлический рокот. Он прокатился по площади, обдав народ будоражившей волной звука. Музыканты принялись играть, резко взревели трубы. Барабанщики набирали скорость. Джокул набрал полную грудь воздуха и во весь дух запел что-то на небуланском языке. Его сильный голос понесся над толпой, он же словно подгонял его руками. Он дрожал от напряжения, изгибался, садился, вставал, снова садился, бил руками по металлическим листам и кулаками себя по коленям. Исполнив всю песню звучным грудным голосом, в финале он схватил себя за голову и издал настолько громкий и чистый фальцет, что даже гиены, взволнованно рвавшиеся с цепей все это время, заскулили и сели у ног своих хозяев.
Небуланцы стояли, раскрыв рты, взирая на него. И когда все стихло, толпа разразилась ревом. Люди тянули руки вверх, умоляя спеть еще.
— О чем он пел? – проговорила Рифис на ухо Стриго.
— О войне, о её жертвах и последствиях. Но вообще, на каком бы языке он ни пел, все равно понятно все, что он хочет сказать. Оно отзывается в сердце.
Рифис пожала плечами и молча кивнула. Джокул ходил по сцене, почему-то разглядывая свои ладони. Народ не мог успокоиться, стоял страшный шум. И даже стража с гиенами не могла унять толпу. Джокул, в конце концов, поднял руки вверх, и только тогда наступила тишина.
Он широко улыбнулся, начал хлопать в ладоши, после чего указал пальцем на барабанщиков, которые моментально подхватили его темп.
Безумцем кличут меня,
Но кто виноват?
Того кто выбрал мечту
Безумцем сразу клеймят.
Я пою что есть сил,
Встав над ротой солдат.
Я улыбаюсь, пожимая руки этих ребят.
Но кто мне скажет почему
Я быть безумцем не могу?
Кто ненавидит и зовет
Меня – безумец, идиот?
Давно уж стало так –
Тот кретин и дурак,
Кто свободу ценит выше, чем гризайский пятак.
Давно уж стало так –
Тот кретин и дурак,
Кто братство духа ценит выше, чем родство и свой флаг.
Я безумен, да,
В клетях для птиц и зверей.
Но это не беда
В мире свободных людей.
Давно уж стало так –
Тот кретин и дурак,
Для кого все жизни ценны, будь то и лорд и батрак.
Давно уж стало так –
Тот кретин и дурак,
Кто язык узлом не вяжет, а шутник и остряк.
Давно уж стало так –
Тот кретин и дурак,
Кто дорогу ценит больше, чем кровать и очаг.
Свобода – ерунда!
Ее не сыщешь ты, да.
Но самый поиск это лучшее, что было всегда.
Он подпрыгнул, приземлился на руки и подобрался на них к краю сцены. Народ в исступлении тянулся к нему. Близко, однако, никто не подходил. Стража с гиенами не дремала, поэтому все же на площади обстановка была мирной. Шум, тем не менее, стоял страшный. Джеки, всласть накувыркавшись, подбежал к краю сцены и продолжил песню, указывая пальцем в радостную толпу.
Послышался пронзительный свист и из-под сцены поползли струи пара. Они заполняли все пространство между зрителями и Джокулом, заполонили собой саму сцену, скрыли барабанщиков, музыкантов, стражей. Участок сцены, где стоял Джокул начал медленно выдвигаться вперед и вверх, словно нос корабля. Джеки в то время размахивал и хлопал руками и что-то быстро пел, отчего некоторые начали даже высоко подпрыгивать, вторя его движениям.
— Он сам выдумывает песни? – поинтересовалась Рифис.
Стриго кивнул.
— Он постоянно это делает. Сколько его знаю, он всегда обожал выступать. Петь перед зрителями, танцевать, ходить на руках. Глэзи, кстати, очень не любил, когда он делал это.
— Но почему?
Стриго пожал плечами.
— Аспин был вообще не любитель привлекать внимание. Может, он не хотел, чтобы Валли влип в неприятности. Но пение его он любил, слушал с улыбкой как зачарованный, когда тот разливался у костра. Думаю, ему нравилось, когда голос Джеки принадлежал только ему одному.
— У него необычайно сильный голос, — восхищенно пробормотала Рифис.
— Дыхалка у него будь здоров, — согласился Стриго. – После того, как он побывал в Проклятом лесу, он стал вот так петь – мощно, звучно. Он всю Крассаражию объездил и в каждом городе побывал на сцене. Да и просто бегал по улицам, распевая песни и распивая вина. За ним вечно ходили толпы. Он застревал в каждом встречном борделе, тратил деньги на дорогую еду, наедался до отвала и рвоты, мог хохотать сутками, жевал грибы и курил травы. С кем он только не братался, за ним еще с тех пор увязались разные проходимцы, которые и поныне таскаются следом. Он участвовал в сотнях поединков и турниров, Аспин постоянно оплачивал его вооружение. В Руго он приобрел ему фальшивый герб и тот легендарный меч с черной двуглавой рукоятью, и Джеки выходил с ними в лидеры на немалом количестве турниров, неплохо зарабатывая. Они выдумывали ему смешные имена и хохотали до слез, когда их объявляли среди победителей, и говорят, в Брунаре до сих пор славят рыцаря Гульфа Прекраснозадого. В общем, и с оружием он неплохо обращается. С тех пор многое поменялось, но что-то так и осталось прежним.
Стриго кивнул на сцену.
Джокул выхватил из-за пояса два больших кинжала и принялся их подбрасывать, ловко хватая на лету. Затем начал закидывать их высоко, уклоняясь от вонзающихся в сцену лезвий. После этого он выполнил с ними пару ловких боевых приемов и снова заткнул кинжалы за пояс. Народ отчаянно рукоплескал. Отовсюду слышались просьбы спеть еще.
Джокул вытащил откуда-то из-за барабанов лютню и начал перебирать струны.
— Есть ли что-нибудь, чего он не умеет? – хмыкнула Рифис.
Вслед за плавной печальной мелодией над площадью полился его тёплый звучный голос. Он долго пел, сидя на краю сцены и свесив ноги вниз. С грустью и нежностью разливался Джеки небуланскими напевами, отчего народ на площади слегка обмяк и расслабился. Однако напоследок Джокул выволок на середину сцены один из огромных барабанов и вскочил на него.
— О, это его любимое, — заметил Стриго.
Джокул начал ногами отбивать ритм, который подхватили остальные небуланские барабанщики. Он прыгал на нем, отплясывал, вставал на руки, бил ладонями. И, в конце концов, запел что-то боевое на небуланском языке.
— Кажется, это та же песня, которую он пел в Синем замке. Только на небуланском, — сказала Рифис.
Тело Джокула блестело от пота и влаги, оставленной паром. Волосы его намокли и налипли на лицо. Он тяжело дышал и улыбался во весь рот. Завершая свою песню под барабанный бой, он вновь взял пронзительную ноту, и гиены принялись скулить и испуганно скрести лапами землю. После этого он соскочил с барабана и с разгону прыгнул в толпу. Десятки рук поймали его, и он поплыл куда-то прочь, влекомый людским потоком. Ладони благодарных небуланцев поддерживали его голову, лопатки, бедра, бережно передавая из рук в руки, пока, наконец, его не опустили наземь на другом конце площади. Там его моментально обступили толпы детей. Джеки принялся отплясывать с ними, приводя их в бешеный восторг. Он брал их на руки, высоко подбрасывал и ловил. Этот праздник молодости и жизни длился бы вечно, если бы Джокул не начал пошатываться от усталости. К нему сразу же подскочил один из его людей и подал ему рубаху и сапоги. Одевшись и обувшись, Джеки, окруженный своим людьми, отправился вниз по улице на поиски приличного кабака, и небуланцы не смели преследовать его.