В Синем замке сменился караул. Утро выдалось солнечным и морозным. Пронзительно голубое небо простиралось огромным куполом над долиной и Речищем, где тихо тянулись ввысь струйки белесого дыма из хозяйских домов. Точно такие же струйки пускал из трубки лучник, сменивший Рифис на стене. Она же не уходила, наслаждаясь зимним пейзажем. Опершись плечом на зубец стены, Рифис стояла и глядела на восток, где над холмами все выше и выше поднималось солнце.

— Любуешься? — спросил лучник, выпустив облачко дыма.

Рифис хмыкнула и кивнула.

— Ты же вроде жила здесь?

Рифис глянула на него. Высокий и худой, вечно с трубкой в зубах, всегда с табаком в бороде и с потемневшими пальцами. Ей нравилась его компания. Это был спокойный и ненавязчивый человек, обожавший долгие караульные посиделки.

— Не совсем здесь, Худдар, — она кивнула в сторону деревни. — Оттуда вид совсем другой. Оттуда ты смотришь на мир снизу вверх. Здесь же можно почувствовать себя орлицей, которой стоит лишь расправить крылья и прыгнуть со стены — и можно лететь хоть к самому солнцу.

— А у тебя есть тяга к путешествиям, — заметил Худдар. — Полезное качество с точки зрения Аспина и Валли.

Рифис пожала плечами.

— Возможно. Мне еще не доводилось как следует попутешествовать. А ты сам много где бывал?

— Нет, — протянул Худдар. – Я ушел за Валли во время голодного восстания в родной Сиринге. После я некоторое время служил в Скоггуре. Здесь же я планирую осесть надолго. Валли отличный малый, неплохо платит, да и места тут дивные.

— Значит, ты не поедешь за Аспином на запад?

Худдар покачал головой.

— Ни за ним, ни за Валли. Они всегда дают выбор, и я его сделал. Мне нет нужды тащиться на край света за правдой. От меня больше пользы здесь, кто-то же должен прикрывать тыл.

Рифис улыбнулась. Худдар вновь набил трубку свежим табаком.

— Ну а ты? Поедешь с ними?

— Поеду.

— А как же сын?

— Риган? Он достаточно взрослый, чтобы жить и трудиться в Гиацинтуме без матери, ведь там хватает возможностей для него, а главное — безопасно. Он так прикипел к тамошнему сообществу, словно бы всегда там и жил. Думаю, он не понял бы меня, если бы я осталась лишь из-за него.

Худдар кивнул.

— Опасное дельце-то. В такую даль тащиться очень нелегко. Учитывая, что торной тропы там днем с огнем не сыщешь. Сплошь бездорожье. Болота. Непроходимый лес, полный дурных тварей. Я слышал, что Доттир не так уж и ужасна в сравнении с тамошним зверьем. Огромные насекомые. Жара, сушь. В общем, в такое путешествие отправятся только либо самые отчаянные, либо те, кто совершенно мается от скуки.

— У меня что-то среднее, — усмехнулась Рифис. — Здесь меня ничто не держит. Хозяйство я разводить не собираюсь. Сын мой вырос, родители мои давно умерли. И не смотря на прекрасные восходы, торчать месяцами на стене для меня будет невыносимо.

— Понимаю, — нараспев протянул Худдар. — Я думаю, что в компании Аспина и Валли тебе самое место. Ты похожа на них. У тебя так же зудит в одном месте, и усидеть ты на нем спокойно не можешь. Всё потому что постоянно чего-то ищешь. И находя что-либо, понимаешь, что это еще не то самое, к чему шла. Ну, такие искатели миру нужны. Ведь они частенько отыскивают такое, что переворачивает прежний уклад жизни с ног на голову. А это иногда полезно для народа – остолбенеть, встряхнуться и очнуться.

Рифис выслушала его монолог и рассмеялась.

— Не знаю что мы там отыщем, но обещаю тебе, что ты как следует встряхнешься, Худдар.

— Да уж пожалуйста. А сейчас шла бы ты спать. Всю ночь проторчала здесь, шутка ли — столько простоять и даже трубочки не выкурить. Это требует тщательного отдыха. И завтрак то, поди, уже весь сожрали. Сходи на кухню всё равно да справься, осталось ли чего.

Рифис согласно кивнула и, посмеиваясь, стала собираться. Она накинула колчан, взяла лук и большую деревянную миску из-под своей вечерней трапезы и пошла к башне.

Завтрак ей удалось раздобыть вполне приличный. На кухне ей наполнили миску остатками каши, дали два яйца и сморщенное, но душистое яблоко. Рифис расправилась со всем этим, сидя на главной лестнице. Её не смущали ни топот ног, ни громкий говор, ни лязг оружия проходящих мимо солдат. Внезапно ей пришла в голову мысль, простая до безобразия и ясная как день. Она нащупала в кармане гладкий и угловатый предмет, вот уже несколько дней не дающий ей спокойно спать. Драгоценное ожерелье леди Валлирой. Сначала Рифис намеревалась вернуть его Джокулу. Но нужного момента никак не представлялось. Он все время был занят или любезничал с этими гризайскими девицами, вечно окруженными толпой солдат. Желтые стражи покоя совершенно сбили Рифис с толку. Глядя на них, она закипала внутри и, с трудом сдерживаясь, уходила прочь в самый дальний угол замка. К тому же девицы так таращились на нее, что ей хотелось надеть каждой на голову по хрептугу – лошадиной торбе для корма, чтобы не видеть их оценивающих взглядов.

В редкие мгновения одиночества она часто рассматривала ожерелье, разложив его перед собой. Камни были удивительно чистыми, золотые листья — тонкими и изогнутыми. Казалось — сожмешь ладонь и сомнешь их, словно настоящие. Она боялась оскорбить командира Валли, вернув ему или подарив кому-то другому эту драгоценность. Но и оставить у себя его не могла. Ей хотелось просто швырнуть его со стены, но она не смела так грубо разделаться со столь искусно сработанной и невероятно красивой вещью.

И теперь Рифис была вне себя от удивления, как такая простая мысль не пришла ей в голову раньше.

Она стремительно поднялась по лестнице. На самом верхнем этаже ей не составило труда найти небольшую дверцу из светлого дерева. Она постучала, и спустя какое-то время дверь робко приоткрылась.

— Можно ли войти?

Рифис прошла в небольшую светлую комнату. На полу лежали бараньи шкуры, в углу стояла массивная кровать с балдахином. Стены были затянуты гобеленами с изображениями деревьев со звездами. На большом столе у окна лежали бумаги и стоял писчий набор. Леди Валлирой вернулась за стол, взяла перо и принялась за начатое письмо. В комнате воцарилась тишина. Лишь трещали поленья в большом камине, занимавшем чуть ли не всю стену. Леди была одета намного проще, чем в тот день, когда замок был захвачен. На ней было платье цвета красной глины без вырезов, с меховым воротником, скрывавшим горло, рукава с прорезями, в которых проглядывала белая камиза, волосы были убраны на гризайский манер – длинная коса, переплетаясь с серебряной веревкой, закручивалась на голове несложным орнаментом.

— Я помню вас, — произнесла она. — Это вам мой сын подарил моё рубиновое ожерелье. Вы, верно, его женщина?

Рифис покачала головой. Ее солдатская одежда, растрепанная шевелюра, наспех остриженная кинжалом, обезображенное лицо, казалось, вовсе не смущали леди.

— Вы ошиблись. Для меня Джеки Валли – один из командующих, не более того.

— Вот как? – леди продолжала писать, не поднимая глаз. – Тогда, вероятно, Джеки просто решил унизить меня, бросив ожерелье первой попавшейся… солдатке, как из милости кидают кусок мяса собаке.

Она сжала губы. Перо скрипело по бумаге, старательно выводя слова. Рифис достала из кармана ожерелье и аккуратно положила на стол перед леди. Та прекратила писать и медленно подняла глаза.

— Я возвращаю вам ваш кусок мяса, — сказала Рифис, отходя от стола.

— Почему? – леди положила перо и встала.

— Командир Валли, может, и хотел преподать вам урок, но уж точно не из милости он подарил мне эту драгоценность. Ваш сын любит широкие жесты, ему нравится удивлять и привлекать внимание. Он веселый и щедрый человек. Он замечательный воин, мечтатель и путешественник. Я не знаю, что произошло между вами, это не мое дело. Но жесткость в характере вашего сына не граничит с жестокостью. Ваш арбалетчик хотел прострелить ему череп на пороге его собственного дома, да вот только сперва получил мою стрелу и свалился прямо под ноги вашему сыну. Я думаю, так командир выразил мне свою благодарность, пусть немного не подумавши, как это выглядит в глазах его людей. И я больше не хочу, чтобы вы оскорблялись, зная, что ваше драгоценное ожерелье у простой «солдатки». Берите – сейчас оно вам нужнее, чем мне.

— Мне понравился ваш ответ, — проговорила леди. – Вы щедрый человек. Как ваше имя?

— Рифис Тидрек. Щедрость здесь не при чем, ведь это не моё.

— Вы не думаете, Рифис, что Джеки рассердится на вас за то, что вы вернули мне ожерелье?

Рифис улыбнулась.

— Вы – его мать, и это ваша вещь. Он поймет, почему я это сделала.

— У вас есть дети?

— Моему сыну тринадцать лет.

Леди взяла ожерелье. Оно заблестело в солнечных лучах, пробивающихся сквозь стекла. Легким движением она отломила изящный маленький золотой лист и протянула его Рифис.

— Не подумайте, что это подачка. Это для вашего сына. Не знаю, как вы оказались в войске Джеки, но вероятно, произошло что-то ужасное, раз вы решили уйти воевать. И вашему сыну при этом пришлось нелегко. Возьмите, это подарок вашему мальчику.

Леди хотела сказать что-то еще, но вместо этого вложила лист в руку Рифис. Та молча кивнула и убрала подарок за пазуху. Повисло неловкое молчание. Рифис подбирала слова. Леди же, казалось, погрузилась в безрадостные думы.

— Это комната кормилицы Джеки, — вдруг сказала она. – Милая, славная девушка. Он очень любил ее и долго отказывался прекратить кормление, лишь бы Катла не уходила. Думаю, он любил ее гораздо сильнее, нежели меня, ведь она была ему намного ближе и большей матерью, чем я.

— Вам не надо винить и казнить лишь себя за то, как устроилась ваша жизнь, — сказала Рифис. – Не только вы должны менять правила игры. Вас окружают люди, которые зависят от вас – но и вы зависите от них. Их слова и поступки определяют и ваши шаги тоже.

— В мире все взаимосвязано, — кивнула леди, — я думаю, и наша встреча с вами не случайна. Возможно, боги хотят, чтобы из этого что-то получилось. Что ж. Все пути ведут в Бездну, но важно не споткнуться на своем пути к Павшему богу. Я думаю, вы – мой добрый знак. Вы помогли мне, и я постараюсь отплатить вам тем же.

Рифис отрешенно смотрела на нее, скрестив руки на груди.

— Во имя вашего бога был жестоко казнен мой муж, — сказала она. – Его сожгли на миджархийской площади. И я не думаю, что это добрый знак, миледи.

Леди сочувственно взглянула на нее.

— Милая, я знаю, вам больно, — она осторожно дотронулась до шрамов на щеке Рифис, — вы многое пережили. Вы не можете отпустить своего мужа, вы страдаете. Но поверьте – он сейчас там, где должны быть все мы – парит в вечном блаженстве среди бесконечной песни света. Я знаю, сердце ваше плачет. Пусть эти слезы омоют вашу душу, пусть выплеснется все, что накопилось.

Леди взяла Рифис за руки.

— Помолимся же о вашем муже, пусть он услышит вас, — предложила она.

Рифис, до этого бесстрастно слушавшая леди, вдруг улыбнулась.

— Я давно уже не молюсь, миледи. Мои молитвы умерли вместе с моим мужем.

— Просто побудьте рядом, — попросила миледи, присаживаясь на стул и склоняя руками голову.

Рифис пожала плечами и опустилась на лавку у стены. Она оперлась спиной на залитый солнцем гобелен и смотрела, как леди что-то истово шептала, повернувшись к окну. Кому она молится? — думала Рифис. — Слышит ли ее кто-нибудь? Или Бездна нынче пуста. И умерли боги. И нет больше никого, кто помыкал бы душами мертвых. И Ризана нет. Он умер и навсегда растворился в Ничто. Он не слышит ни молитв, ни слез. И забыл свою боль.

Она глубоко и свободно вздохнула.

Предыдущая глава

Следующая глава