Когда Хуги поднялся наверх, уже близился полдень. Он миновал казармы, пересёк зал собраний, свернул налево в светлый коридор, поднялся по лестнице и вышел на стену, по которой прохаживались солдаты. Хуги подошёл к высокому светловолосому стражу, который молча обозревал город, скрестив руки на груди, и хлопнул его по плечу.

— Хлатур, привет тебе.

— Хуги! – широко осклабился Хлатур, хлопнув его в ответ. – Ну как ты там в своей норе? Чего вдруг вылез на свет божий сегодня?

— В норе порядок, впрочем, как и всегда, — ответил Хуги, — ты же меня знаешь – сухо и чисто, как у барсука.

— Да, — протянул Хлатур, — аккуратист ты знатный.

— А вылез я вот зачем, — Хуги вынул из кармана мешок с деньгами, который принесла безутешная мать приговорённого. – Держи, это вам с Патриной за всё, что вы сделали.

Хлатур удивлённо глянул на него и взял деньги.

— Спасибо, Хуги, это как раз то, чем Патрина попрекала меня всю неделю. Дети требуют средств, сам знаешь. А у меня своих шестеро, еле хватает, знаешь ведь…

— Не надо, Хлатур, — перебил его Хуги. – Я благодарен вам с женой за всё, что вы сделали. Я понимаю, что ещё один младенец был вам весьма в тягость. Спасибо, что приютили ребёнка и кормили его. И особенно за то, — Хуги понизил голос, — что вся эта история не превратила меня в посмешище. Ваше молчание я высоко ценю. Я сейчас пойду к Патрине, если ты не против, и унесу ребёнка.

— Ты смог её пристроить? – воскликнул Хлатур. – Отлично! Я знал, что старый лис Боргар обязательно придумает что-нибудь золотое.

— Пока не пристроил, только надеюсь на это.

— Отнесёшь её Боргару?

— Возьму с собой на службу, Боргар обещал мне помочь с кормилицей.

— Ну, удачи! Вечером увидимся, – Хлатур крепко пожал палачу руку и продолжил своё безмолвное занятие.

 

Хуги быстро шёл вверх по улице. До полуденной службы оставалось не так много времени, поэтому многие горожане уже спешили к храму, чтобы занять лучшие места поближе к священнику, проповедующему учение о Павшем боге, которому поклонялись практически во всех пределах от края до края.

Зажиточные горожане надевали на службу свои лучшие наряды – изысканные ткани по современной моде перетягивали верёвками, плащи же и верхние платья вместо меха в тёплое время года оторачивали толстыми золочёными шнурами, верёвочными косицами. Буйной цветочной пестроты платьев не было на улицах города Гризая. Оттенки коричневого, чёрного, серого, зелёного и оранжевого были наиболее доступны и дёшевы. Шиком считалась красная и белая ткань. Синий и жёлтый цвета запрещались к носке простолюдинам, даже имевшим средства на покупку дорогой крашеной ткани. Одеяния синего цвета носили светлые братья священнослужители, жёлтый цвет использовали стражи покоя и служители десяти слёз. Для высокой знати же всегда имелось исключение, что позволяло, например, лорду Валлирою облачаться в синий плащ, дабы подчеркнуть ценность своего обладания Синим лесом.

Хуги сначала шёл по мощёной дороге, однако поток людей мешал ему широко отмерять шаг. Толчея, жара и узкий путь, ведущий всё время вверх, вынудили Хуги перейти в грязь – по ней уныло брели те, кто не боялся испачкать наряд. Спешащие состоятельные горожане и солдаты попросту сталкивали бедноту в грязь, под ноги лошадям да под колёса повозкам. Хуги значительно прибавил шаг, и было это вовсе нелегко – ноги вязли в глине как в зыбучем песке.

Вскоре он вновь выбрался на мощёную дорогу, чтобы быстро пересечь площадь с фонтаном и вбежать через арку в небольшой дворик, где Хуги торопливо постучал в дверь невысокого отштукатуренного дома. На двери красовались скрещенные меч, топор и четыре глаза. Ему тут же отпер мальчишка лет десяти и, узнав его, сразу впустил.

— Мама, господин Миркур пришёл!

К Хуги в окружении детей вышла женщина, румяная, слегка полноватая, аккуратно и тщательно одетая, гладко причёсанная. На руках у неё был младенец, сонно посасывающий грудь матери, хитроумно сокрытую в замысловатых складках лифа.

— Здравствуй, Хуги, — она приветливо улыбнулась, — ты пришёл проведать малышку?

— Здравствуй, Патрина, на самом деле я пришел забрать её. Всё что я был вам должен, я отдал Хлатуру сполна.

Патрина хмуро и недоверчиво глянула на него.

— И что же ты решил на её счёт?

— Боргар обещал помочь.

— Ах, этот старик не обманет, — вновь разулыбалась женщина, — если здесь замешан Боргар, я могу спать спокойно.

Хуги протянул руки, но Патрина тихо рассмеялась.

— Прости, Хуги, но моего мальчика я пока не готова отдать никому на этом свете. Пойдем со мной, девочка поела и спокойно спит.

Они прошли в комнату, где стояла большая деревянная колыбель малыша Патрины, а рядом с ней колыбель поменьше и скромнее – в ней спала маленькая дочка палача Миркура. Она была завёрнута в чистые добротные пелёнки, из которых виднелись лишь пухлые розовые щёки.

Хуги не стал долго любоваться сном ребенка, он аккуратно взял её, не без подсказок Патрины, прикрыл плащом, потом коротко и тихо попрощался с хозяйкой дома и поспешил в храм.

 

Конец лета не принёс ещё первых ветерков прохладной осени, но люди уже набрасывали на себя плащи потеплее. В храме же царила страшная духота, не смотря на обычную для него прохладу, — полуденные проповеди пользовались большой популярностью, народ шёл и шёл, и когда сидячие места заканчивались, зачастую приходилось потесниться и тем, кто обычно слушал проповеди стоя.

Сам храм представлял собой каменный амфитеатр, довольно глубокий и широкий. Внизу просторная круглая площадка была ярко озарена солнцем, врывающимся столбом синего света из витража на крыше. Погружённые во тьму ряды сидений ступенеобразно возвышались вокруг освещённого пространства. На самом верху возле дверей на полу были выложены большие чёрные плиты – на них разрешалось вставать для прослушивания проповедей людям некоторых особенных профессий. Живодёры, проститутки, могильщики, золотари – такая компания обычно размещалась там без особого комфорта. Само собой разумелось, что ни одна уважающая себя жительница Гризая не сядет рядом с пропахшим потом и кровью работником скотобойни, ни один мужчина не мог сидеть рядом с блудной девкой, нарядись она хоть в самые чистые свои одежды. Именно туда, на чёрную плиту спешил Хуги, чтобы занять место, откуда нормально виднелся бы светлый брат Боргар – любимый всеми священник, преданнейший служитель Бога, водивший дружбу с самыми разными людьми разного рода занятий. И его крайнее дружелюбие позволяло ему заводить полезные знакомства, а также давало возможность собирать новости практически со всех уголков города.

Снаружи храм был закруглённым гранитным зданием с плоской крышей и несколькими окнами. Из массы подобных серых строений он выделялся внушительными размерами, множественными лестницами, скользившими вдоль стен на самый верх. А вели они к окрашенным в синий цвет дверям, которые уже распахнули служители Павшего бога, также облачённые в синие одежды. Причудливые изгибы лестниц вокруг храма напоминали плетения толстого каната. Люди частенько срывались оттуда вниз, поскольку там не было никаких перил или ограждений.

Когда Хуги подошёл к храму, людей у подножия здания уже не было. Последние посетители проповеди медленно поднимались по лестницам, зная, что сидячих мест давно уже нет. Хуги поспешил наверх вслед за ними, осторожно прижимаясь к стене и крепко обняв ребёнка. К его облегчению, места на чёрных плитах было хоть отбавляй. Несколько скучающих девиц, пара крепких парней да тщедушный старик – вот и все соседи Хуги на его плите. Толпа кругом тихо шелестела во тьме как листва в ночном лесу, становилось всё темнее, поскольку священники выглядывали наружу и, убедившись, что запоздалые граждане не спешат вверх по лестнице, с грохотом запирали двери. Наконец последняя дверь захлопнулась, стало совсем темно, и голоса в храме окончательно стихли.

Резко и раскатисто раздался барабанный бой. Под мерные удары в синий круг выступили десять человек в жёлтых одеждах, которые в синем витражном свете казались зелёными. Лица их были сокрыты тканью, словно намордниками. Песочного цвета штаны, как и рукава рубах, были крестообразно обтянуты верёвками.

Служители десяти слёз были отлично знакомы Хуги, он знал каждого из них в лицо, знал всех поименно, он присутствовал на многих экзекуциях, устраиваемых этим элитным отрядом усмирителей, а в некоторых сам принимал участие. Теперь десять привилегированных палачей были приглашены на проповедь в качестве почётных гостей, а он, Хуги, должен томиться от жары на чёрной плите. В чём же разница между нами? – подумал Хуги. По сути разницы никакой нет. Дело лишь в жёлтых тряпках и возможности сидеть за одним столом с гризаманским миджархом. Что, вообще-то, конечно, приятно и почётно, но не делает Хуги хуже на целых пятнадцать ярусов.

Тем временем десять служителей расселись на каменные скамьи в самом нижнем ярусе, и барабаны умолкли. Хуги с опаской заглянул под плащ – ребёнок спал. Поразительная способность, — отметил он про себя. — Тут и глухой бы проснулся.

На середину синего круга вышел светлый брат Боргар. В полной тишине он подошёл к небольшому пьедесталу. В руках у него была кованая подставка на одной ножке, на ней под медным колпаком лежало, как видно, что-то чрезвычайно ценное. Пожилой Боргар, облачённый в пышные синие одежды, тянущиеся за ним тяжёлым шлейфом, с трудом добрался до пьедестала и водрузил на него подставку. По полу поползли струйки дыма. Это служители зажигали «дымовые ручейки», которые окутывали Боргара, будто призрачные змеи, и растворялись, едва поднявшись в воздух.

— Бездна! – громогласно начал Боргар. – Бездна ждёт нас. С нею предстоит нам столкнуться в конце жизненного пути. Кем бы мы ни были, о чём бы ни думали, кого и что бы ни любили, Бездна неотвратимо поглотит каждого. Бездна бесконечно глубока, и выбраться из неё, вознесшись в звёздный лес, посчастливится лишь тем, кто знает, что сокрыто для него в звёздном лесу, тем, кто знает свой межзвёздный путь, кто озаботился о нём ещё при жизни.

— О Бездне поведу речь я сегодня, — продолжал Боргар, сделав несколько шагов. – Что вы знаете? Что знаете вы о Бездне грядущей? И что вы хотите знать? И большинство из вас ответят, что не знают ничего и знать не хотят, ведь впустить в свой разум размышления о смерти означает для вас впустить и страх. Но именно страх – вот что утянет вас на самое дно Бездны, вот что опутает ваши ноги, сомкнёт глаза и рты. Думы о Бездне должны встречать вы без страха, ибо то есть страх любить великого Павшего бога, властелина Бездны и звёздных лесов, ибо то есть грех. Бездна — обитель Павшего бога, и должно людям принимать своё падение с великим почтением и благодарностью.

Нисходя в Бездну, вы падёте в объятия Бога, и он примет вас и узнает вас, если изгоните страх и недоверие перед ним, раскроете объятия свои ему навстречу уже сейчас, приветствуя отца своего, родителя звёздного леса, пастыря звёздных душ. Возвратит отец в леса небесные тех, кто стремится туда всей душою, тех, кто жаждет обрести утраченный дом и отыскать истое благо, возможное лишь в вечной гармонии небес.

— Поднимите ваши руки, раскройте свои объятия навстречу вечности уже сейчас. Какую вечность желает ваше сердце – ту вы и получите. Что ищете в звёздном лесу — то и найдёте. Ваша жизнь – дом, который строите вы сами, все чертежи и расчёты делаете вы сами, все материалы добываете вы сами. Вздохнув впервые в жизни, вы начали строительство самостоятельно. И то, что вы построите – это и будет вашей наградой, вашей судьбой, вашей вечностью. Если запутывать и разрушать будет занятием всей вашей жизни, на строительство не останется и времени, и будете вы бездомны и сиры, потеряны навеки для Отца нашего Павшего бога. Будет ждать вас пустая Бездна, вечное падение, вечное разрушение в муках неведения. Но ежели дом ваш возводится с великим тщанием, ежели обдумываете вы каждый камешек, вознося молитвы Павшему богу, слушая священные заветы пророков его, — жизнь ваша завершится в радости и гармонии, и тёплый свет вашей души озарит Бездну, как и прочие несметные огни праведных душ. И примет вас Павший бог в сонм сияющих звёзд, коим место на небе — там предназначил он их существование.  

Боргар замолчал и неспешно сделал один круг. Затем он продолжил:

— Когда случилось Великое Падение божие на землю, не знали простые люди, не ведали, как должны они служить, как должны молиться и поклоняться Павшему богу. Многих забрал он, многое изменил — горы разверзлись перед ним, а реки вышли из берегов, острова раскололись надвое, леса ушли под воду. Долго боялись люди обратиться к нему, долго ещё проводили они время в молчаливом смирении и страхе. Но однажды провозвестник Менсогул поведал, что во сне услышал глас божий и, внимая ему, должен двинуться к Бездне, в которой покоится Бог, дабы преклонить голову и слушать Слово его.

Двинулись Менсогул и те, кто хотел вместе с ним пройти долгий путь. Шли они и впрямь очень долго, и не всем удалось преодолеть невзгоды нелёгкой дороги. Страшен был их путь, пролегающий по лесам и болотам, где встречались им невиданные звери и чудовища, столь хищные и многочисленные, что добраться до Бездны довелось лишь немногим. Пробились они сквозь смертоносную чащу и вышли к чудесному, величественному городу, выстроенному на краю Бездны, — то был город Барил.

Жители Барила поразили Менсогула — были они высоки как великаны, белы как снег, некоторые из них имели по нескольку рук и ног, вместо волос же на их головах разрастались кровавые нити. Никого не подпускали они к Бездне, охраняли её денно и нощно, предавая смерти любого, кто только смел приблизиться к священному входу, прорубленному в скале — будь то зверь или их соплеменник. Огромный город кольцом охватил всю Бездну, не давая подступа к ней. Миджархийский дворец преграждал священный вход в Бездну высокими стенами — доступ к священному входу был только у членов семьи правителей.

Белоснежные гиганты-воины охраняли дворец. Поклонился Менсогул могучим великанам этим и прочим жителям Барила как защитникам и воинам Бога, которых создал тот, дабы никто не тревожил его покой. Тогда призвали его к себе миджархи-братья Барил и Сорас. Невероятного вида были они оба — высоки как деревья, стройны и сильны, вместо обычных волос имели толстые полупрозрачные нити, в которых тонкими ручейками пульсировала кровь. Порфироглазые близнецы-правители были с виду уже немолоды, но всё равно оказались гораздо старше, чем можно было предположить. Долгую жизнь прожили они, долгие лета правили они Барилом, городом, который и не знал иных миджархов кроме них.

Расспросили они Менсогула о краях его далёких, о нравах и обычаях. С великим интересом выслушали они его рассказ о желании народа служить и молиться, о самой цели пути Менсогула — прикоснуться к Бездне и слушать слово божье. Обещали они вскорости дать ответ свой, а пока придворные препроводили Менсогула в город, и узрел он там чудеса, каких раньше не видел и представить не мог. По дороге в Барил встречал он деревья высотой до небес, животных невиданных размеров и обличий, но теперь был поражён Менсогул тем, как подчинялись страшные твари защитникам Бога, и вся местная природа была подвластна людям. Трепетал он при виде гигантских лошадей, втрое выше обычных, изумляли его и всадники – четырёхрукие воины с мечом в каждой руке. Так совершала выезд конная гвардия правителей. Устрашился Менсогул громадных чудовищ, злобно скаливших зубы на чужака, покорённых могучей волей барилцев. Подивился провозвестник могуществу Павшего бога, восхитился армией его стражей. И понял, что мощь его безгранична!

Его проводили в огромный, величественный храм Бездны. Там горожане могли поклониться Павшему богу, обратиться к нему с молитвой, послушать проповедь, а также лично беседовать со светлым братом, поднеся храму пожертвование. Менсогул поднялся на вершину храма и вошёл в призывно распахнутые двери, словно в мощные объятия – двери были украшены огромными серебряными дланями, раскрытыми навстречу любому входящему.

Опустил Менсогул своё пожертвование в урну, и служитель проводил его к Великому мниху Венданто, главенствующему надо всеми священнослужителями Барила. Венданто встретил Менсогула тепло и радостно, провели они много часов в молитвах, и был меж ними разговор. «Узреть Бездну вы не сумеете, — предостерёг Венданто, — в ней кроется великая опасность, мощь её такова, что не может человек непосвящённый в таинства безнаказанно смотреть в неё, говорить с Богом напрямую. Лишь братья-миджархи могут входить в чертоги, ведущие в Бездну, лишь им одним Павший бог дозволяет узреть себя и говорить с ним. Войти туда – безумие, за это вы можете поплатиться жизнью». «Не вернусь я назад, — ответил Менсогул, — не вернусь к своему народу, не принеся Слова Бога, напутствия его. Не смогу я смотреть людям в глаза, раз не смогу поведать ничего о Бездне, в которой покоится Бог, будто и не существует её вовсе». «Принесёшь ты народу и Слово, и напутствие, — заверил Венданто, — всем что положено сопровожу я тебя, вернёшься ты к народу с моим благословением. Вы будете строить храмы во славу Бога, принесёшь ты людям великое благо». Поблагодарил Менсогул щедрого Венданто, поклонился ему и покинул храм.

Спутники Менсогула гуляли неподалёку от стен, окружавших чертог Бездны. Они трепетали при виде стражей, кланялись им, не решаясь сделать ни единого шага в их сторону. Но чертоги мучительно манили их, великая тайна за мощными стенами пугала, но волновала и притягивала, как ничто прежде. И они бродили поодаль, не отрывая глаз от тёмных скал, взметнувшихся над стенами.

Между тем Менсогула вновь призвали в замок братья-миджархи. Барил и Сорас приняли его в тронном зале, окружённые жёнами, детьми и внуками, а также многочисленной стражей и придворными. Все дети братьев имели необыкновенные кровавые волосы, и их не остригали, посему локоны у некоторых ниспадали почти до колен. Все они были бледны и красноглазы, некоторые имели по восемь пальцев на руках, по два языка, а младший сын Сораса и вовсе имел хвост. «Менсогул, — обратился к провозвестнику Барил, — мы понимаем, как ваш народ ждёт и верит, как жадно будут ловить люди каждое ваше слово, каким восторгом будут гореть их глаза, когда вы поведаете о том, что увидели и услышали здесь, на краю Бездны этого мира». «Посему, — продолжил Сорас, — мы позволим вам приблизиться к Бездне на безопасное расстояние, и вы сами увидите, что произойдет. Вы сможете поведать вашему народу о том, как вас встретил Павший бог, о чудесах Бездны». «Следуй за мной», — услышал Менсогул знакомый ему голос Венданто. Священник указал рукой на распахнутые боковые двери, и Менсогул в сопровождении стражи последовал за священником.

Они шли через роскошную анфиладу. Стены комнат были окрашены всеми оттенками синего цвета, металлическая мебель была украшена драгоценными камнями, повсюду буйно раскинулись пышные цветы и деревья. Они оплетали колонны и окна, всё цвело и плодоносило прямо во дворце. С великим изумлением взирал Менсогул на эти чудеса роскоши и изобилия. Венданто привёл его на террасу, где Менсогул не без удивления обнаружил своих спутников, робко озирающихся по сторонам. «Готовы ли вы прикоснуться к Бездне? – обратился к ним, улыбаясь, Венданто. – Готовы ли узреть то, что обычным людям видеть не суждено?». Менсогул переглянулся со своими спутниками, и те в великом волнении наперебой зашептали ему о своём радостном согласии. «Мы готовы», — подтвердил Менсогул, отвечая за всех. И Венданто снова пригласил гостей проследовать за ним.

Они прошли по длинному коридору и оказались перед массивными металлическими дверями. Один из спутников Менсогула слегка покачнулся, и, дотронувшись до лица, обнаружил, что у него идёт носом кровь. Остальные тоже обнаружили кровь на своих лицах и теперь испуганно оглядывали друг друга в ожидании объяснений Венданто. Венданто же сказал им так: «Узреть Бездну вы не сумеете, как я и говорил. Уже сейчас вы чувствуете, насколько велика её мощь, ваши хрупкие тела страдают в столь малой близости от границы мира. Лишь прикоснуться к Бездне разрешено вам высочайшей милостью великих миджархов Барила». Стражники отперли замок и не без усилий разверзли двери перед Менсогулом.

Венданто посторонился, пропуская гостей вперёд, стражники вручили каждому факел – всего одиннадцать факелов. Менсогул со спутниками двинулись к дверям и робко вошли в крохотную тёмную пещеру. Было там пусто и неприветливо, предстала перед ними лишь каменная стена – довольно ровная, но грубая, словно фрагмент отвесной скалы. Влево, в непроглядную темноту уводил широкий коридор. Менсогул обернулся. «За этой стеной…», «Да, — с улыбкой ответил Венданто. – За этой стеной – Бездна. За этой стеной парит в вечном падении великий Павший бог, да вознесётся он в звёздные леса».

Спутники Менсогула, не веря своим глазам, приблизились к стене. Один из них протянул руку и коснулся ладонью шершавой каменной поверхности. Недолго он простоял так — уронив факел и согнувшись, тяжело упал он на одно колено и истёк слезами из широко разверстых глаз и кровью из ушей и носа. Все, кто дотронулся до стены, в муках падали наземь, хватаясь за голову и рыдая. Менсогул, чью руку удержал Венданто, в великом ужасе взирал на своих спутников и тщетно взывал к ним, пытаясь хоть кого-нибудь поднять на ноги. Внезапно над их головами засиял мягкий синий свет. Он разгорался всё ярче и белее, пока, наконец, вспышка не ослепила всех, кто был в пещере. После вспышки последовал долгий низкий гул, похожий на жужжание какого-то чудовищного шмеля. 

Всё стихло разом. Менсогул открыл глаза и обнаружил, что пещера залита ровным синим светом. Люди поднимались с пола, утирая кровь с бледных щёк, и в восхищении оглядывались. Тихий звон, стук и шелест раздавались вокруг. Словно сверкающие капли падали сверху драгоценные камни, самородки, жемчужины. Великие сокровища сыпались на спутников Менсогула, которые поднимали драгоценности влажными от крови руками и рассматривали их лазурные переливы. Чудо узрели они, первое чудо Господне. Менсогул достал из кармана короткий угольный карандаш и начал записывать и зарисовывать на сложенных листах бумаги всё увиденное в синей пещере.

Он опустился на пол и погрузился в работу, в то время как его спутники молча любовались дождём из самоцветов и золота. Венданто стоял в дверях, распростерев ладони, и улыбался. «Светлые братья, — обратился он к Менсогулу и его спутникам, нарушив тишину. – Павший бог даровал вам великое чудо и великое сокровище. Как главный глашатай Павшего бога, я призываю вас собрать все камни в ваши личные мешки. Все эти богатства Бог даровал вам для того, чтобы по возвращению домой вы построили величественные храмы во славу Павшего бога, чтобы вы служили ему как должно, и чтобы люди, вторя вам, шли служить ему. О Бездне, её чудесах, о городе Бариле должен узнать весь восток. Менсогул! Ты тот, кого избрал Павший бог. Ты тот, кто будет служить ему до самой смерти. Ты тот, кто выстроит тысячу храмов по всему востоку! Взгляни же на своих спутников, и ты не узнаешь их. Как сильно изменились они! Их страх исчез, их слёзы высохли навсегда, их длани соприкоснулись с Бездной, куда пал Бог из своих звёздных лесов. Взгляни на них! Отныне они вечно будут служить тебе во имя Господа».

Менсогул повернулся к своим спутникам. Взгляд каждого из них был холоден, как бутылочное стекло, рты же были искривлены пугающими гримасами горя и ужаса. «Служителями десяти слёз я нарекаю вас, — продолжил Венданто, – служителями Павшему богу, усмирителями грехов и страданий. Будьте мечом и щитом Бога без страха и слабостей», — он подошёл к одному из служителей, оторвал край от его плаща и повязал ему на лицо, оставив открытыми лишь глаза. «Собирайте драгоценности в свои мешки, стража отнесёт их в миджархийскую сокровищницу» — велел Венданто.

Менсогул возвратился на родину во главе большого отряда, сопровождающего сокровища Бездны, ценные книги, барилских животных, а также молодого священника, посланного Венданто для ведения записей. Служители десяти слёз неустанно следовали за Менсогулом, восседающем на громадном белом жеребце, которого подарил ему Венданто. Он вёл их всё дальше на восток, вступал во все встречные города и проповедовал новое учение о Павшем боге, оставляя за собой начатые возведения храмов.

Дошёл он до самого моря — до мелкого поселения Грая, где был впоследствии основан город Гризай. Наш храм – последний из всей тысячи храмов, построенных Провозвестником Менсогулом. Перебирая сокровища Бездны, Менсогул обнаружил среди них камень, никогда и нигде им ранее не виданный. На первый взгляд он мало походил на что-либо драгоценное, и долго гадал Менсогул, как мог он очутиться в мешках с сокровищами. С виду то был обычный тёмный булыжник, и лишь если присмотреться, можно было заметить, как сквозь стенки от него исходит слабое синее свечение. Молодой священник, сопровождавший Менсогула из Барила, был очень встревожен этой находкой. С великим благоговением отнёсся он к камню и сообщил Менсогулу, что тот держит в руках соралит – ценнейший и редчайший минерал, из которого состоит сама Бездна. Величайшее сокровище из всех этих мешков оказалось на самом дне последнего из них. Осознав, какая святыня попала к нему в руки, Менсогул распорядился поместить её в драгоценный ларец и являть народу для молитв и поклонений. Он выстроил храм в Гризае и даровал ему сию великую святыню – частицу Бездны, которая отныне будет вечно храниться в стенах его.

…С этими словами Боргар подошёл к подставке, снял с неё медную крышку, украшенную искусной чеканкой, и явил людям тёмный камень, лежащий на белой подушечке. По словам священника, соралит прожигал руки нечестивцев, лгунов и лицемеров насквозь, в руках же честных людей, преданных богу, он лучился мягким синим светом, однако сам Боргар никогда не прикасался к камню. При виде святыни люди преклоняли головы, руками пригибая затылки к земле.

— Склонимся же в молитве и принятии Бездны как объятий Павшего бога, — провозгласил Боргар. — Перед вами частица Бездны, узрите её своими глазами, примите её своею душой. Как вы окажетесь в Бездне, так и Бездна пульсирует в ваших сердцах.

Боргар обнял ладонями затылок, склонил голову и запел молитву. Люди принялись на свой лад подпевать ему, опускаясь на колени и прижимая себя руками всё ниже к земле. Служители десяти слёз сидели молча, цепко ухватив пальцами затылки и всем видом своим демонстрируя брезгливость к окружающей пастве. Когда стих наполняющий зал гул сотен голосов, где-то в темноте наверху раскатисто грянули барабаны.

Боргар, дождавшись тишины, поднял голову и сказал:

— Отпускаю вас, светлые дети Павшего бога. И да встретят вас всех объятия Павшего бога как высшая благодать, — Боргар закрыл крышкой соралит. — Завтра в полдень на лобной площади у миджархии состоится казнь виновного в убийстве стража покоя, — довольно будничным тоном добавил он. — Палач приложит все усилия, чтобы своими страданиями виновный искупил страшное преступление и пал в Бездну, дабы вознестись в объятиях Бога в звёздные леса.

Едва священник умолк, паства его возбужденно зашелестела и засобиралась по домам. Наверху с грохотом распахнулись двери, и потоки белого света ворвались в помещение. Живо обсуждая предстоящую казнь, люди потянулись к выходам.

Хуги с трудом удалось протиснуться вниз по ступеням. Он сел в опустевшем первом ряду и огляделся. Никто не обращал на него никакого внимания — несколько склонившихся человек не двинулись с места и всё твердили молитвы, уставившись в пол, одна женщина негромко плакала. Едва Хуги развернул плащ, чтобы взглянуть на ребёнка, как его тронул за локоть тихо подошедший служитель. Хуги проследовал за ним, пересекая синий круг света, куда-то в тёмные недра храма. Они прошли небольшим коридором и вдруг вынырнули в залитый солнечными лучами холл с лестницей, которая привела их к высоким массивным дверям, тут же распахнутым перед ними расторопным служкой.

Здесь находился зал встреч – Боргар принимал у себя посетителей в большом и светлом помещении с огромными окнами, занавешенными лёгким тюлем. Свод потолка был отделан искусной лепниной и росписью, на стенах также красовалась роспись – в тёмных небесах сверкали серебряные звёзды, луна и солнце, выполненные в виде сияющих глаз, тут же висели роскошные гобелены с вытканным символом храма Павшего бога – наконечником стрелы, направленным острием вниз. Мебели было мало, но вся она была обита синим бархатом, даже стол, на котором лежала громадная книга с множеством разноцветных шёлковых закладок.

За столом, сложив морщинистые руки на той самой книге, сидел Боргар. Завидев Хуги, он приветливо кивнул ему, и палач осторожно прошёл в зал. Служка бесшумно притворил за ним двери и в зале наступила тишина. Только сейчас Хуги заметил женщину, которая стояла у окна, еле видимая за порхающими занавесками. Некоторое время она настороженно наблюдала за ним, но обменявшись взглядами с Боргаром, всё же шагнула Хуги навстречу.

Вблизи Хуги понял, что она была несколько старше, чем могло показаться. Моложавость женщины, не измученной многочисленными родами, украшала её лучше изящных нарядов. Одета она была не слишком роскошно, но далеко не бедно: нижнее платье винного цвета выглядывало из-под верхнего тёмно-серого замшевого платья-камзола, расшитого серебром. Хуги вежливо поклонился даме и вопросительно взглянул на Боргара, который, наконец, решил представить их друг другу и кряхтя выбрался из-за стола.

— Не могу скрыть своей радости, Хуги, ведь мне выпала честь познакомить тебя с Катлой Орлатур, благочестивой, порядочной женщиной, а ещё и замечательной кормилицей, — Боргар подошёл к Катле и с улыбкой взял её за руку.

— С бывшей кормилицей, светлый Боргар, — уточнила она со вздохом.

— А это Хуги Миркур, — Боргар указал на Хуги. – Достойный работящий человек. Долгие лета уж он без устали трудится в нашей уважаемой миджархии в судебно-исполнительном крыле.

— Мне приятно познакомиться с вами, — Катла сдержанно кивнула Хуги, не без удивления поглядывая на его. 

— Мне тоже приятно наше знакомство, — буркнул Хуги, — но, может, вам станет менее приятно, если вы узнаете, что в миджархии я тружусь главным мастером пыток.

Катла непроизвольно отшатнулась.

— Вы палач, — тихо произнесла она, — значит, это вас я видела…

— Да все видели, — неутомимо улыбающийся Боргар вновь повернулся к Катле, по-отечески пожал её локоть, а затем присел на бархатную скамейку. — Казни нашего дорогого Хуги пользуются большой популярностью. Такого мастерства я не встречал ещё ни в одном округе. Это палач, благословлённый Павшим богом.

Катла молча смотрела на Хуги.

— Вас смущает моя профессия?  — обратился он к ней.

Вместо ответа Катла опустилась рядом с Боргаром и умоляюще взглянула на него.

— Светлый Боргар! Говоря об искуплении, об утешении, ты позвал меня сегодня. Ты говорил, я нужна Богу. Придя сюда, я ждала от тебя ответов, успокоения и надежды, но ты знакомишь меня с палачом! Умоляю, объяснись же! Каков твой замысел?

Боргар погладил её по руке и встал. Катла вскочила вслед за ним.

— Замысел не мой, всё это было предрешено Павшим богом, — он подошёл к Хуги и развернул его плащ.

— Светлый брат, она не согласится, — тихо проговорил Хуги, покачав головой.

— Посмотрим, посмотрим, — Боргар подмигнул ему и осторожно принял из его рук ребёнка. — Познакомься, Катла, эта малышка — дочка Хуги, она настолько же беззащитна, насколько ты подавлена. Я думаю, я даже уверен, что вы как нельзя лучше поможете друг другу обрести счастье и покой.

Он шагнул к Катле и протянул ей свёрток. Она неуверенно приняла ребёнка и изумлённо осмотрела девочку.

— Ты… хочешь, чтобы я кормила ребёнка… ребёнка палача?!

— Нет ничего ужасного в том, что она дочь палача, Катла, — спокойно возразил Боргар. – Однако небольшие трудности с этим всё же имеются. Девочке нужно будущее, нужна еда и кров. Она лишилась матери и всей своей родни.

— Но я… я решила больше не быть кормилицей. Я дала обет! Дала обет прямо здесь, в храме, в твоём присутствии!

Катла медленно опустилась на скамью, не отрывая взгляд от крохотного лица ребёнка, туго обёрнутого хлопковыми пелёнками. Круглощёкая, румяная как маков цвет девочка сонно приоткрыла глаза и зачмокала губами, словно почувствовав близость молочной груди.

— Ведь я решила начать жизнь заново. Заново строить свой путь к Бездне в соответствии со всеми заветами Менсогула.

— И ты начнёшь, — Боргар присел рядом и освободил головку малышки от пелёнок, — ты начнёшь жизнь не кормилицы чужих детей, с которыми тебе приходится расставаться, но матери, которая вскормит и вырастит свою дочь, воспитает её в любви и благочестии. Не этого ли ты хотела, Катла? Не о том ли мечтала и молила? Сам Павший бог вложил в твои руки младенца. Ты должна каждый день в своих молитвах благодарить его за это.

Катла подняла на Боргара сверкающие слезами глаза. Как всегда проницательный священник сумел задеть правильные струны её души, истосковавшейся по глубокой и беззаветной любви. Кормилице всегда отчаянно хотелось иметь своего ребёнка, хотелось позволить себе привязаться к нему и любить безмятежно и глубоко, не чувствуя себя гостьей в чужой семье.

Катла перевела взгляд на Хуги и нахмурилась. Палач пугал её, он был угрюм и холоден, и ей вовсе не хотелось отдавать младенца в его большие, мозолистые, страшные руки. Сам он, по-видимому, вовсе не горел желанием забрать у неё свою дочь и невозмутимо разглядывал их обеих, скрестив руки на груди и прислонившись плечом к колонне у окна.

— О деньгах речь не идёт, — сказал Хуги, предотвратив все возможные неловкие вопросы на эту тему. – Ни с моей стороны, ни с вашей. Я не могу дать вам достаточную сумму для оплаты ваших услуг кормилицы. В свою очередь, если вы заберёте ребёнка, мне от вас в ответ ничего не нужно. Вы и так избавляете меня от ужасных хлопот.

Катла не ответила. Отвернувшись, она принялась укачивать девочку, которая требовательно кряхтела и хныкала в ожидании пищи.

— Я не хочу и не имею права торопить тебя с решением, — сказал Боргар, поглаживая младенца по лохматой пушистой головке, — но мне кажется, что ты уже всё решила, уж больно сверкают уверенностью твои глаза.

Катла покачала головой, но, не сдержавшись, улыбнулась и снова внимательно посмотрела на Хуги.

— Господин Миркур, я заберу девочку, если вы даёте на это согласие. Единственное, что я хочу услышать от вас — это её имя, и должна ли она знать о вашем существовании.

— Вообще-то я не давал ей имени, — Хуги смущённо хмыкнул и пожал плечами, — но в последнее время обращался к ней мысленно по имени Маро. И это имя – всё, что я могу подарить ей на прощание, ведь даже наше родство не имею права оставить ей в наследство.

— Спасибо, — тихо сказала Катла, глядя на Хуги с нескрываемым сочувствием, — Маро очень красивое имя. На небуланском языке означает «море». Кем была её мать? – не сдержавшись добавила она.

— Её мать была из хорошей, что называется, порядочной семьи судовладельца, — сухо ответил Хуги, — в порту я её впервые и увидел. Я не имел никакого законного права на неё, не имел права ни жениться на ней, ни даже обращаться словом и жестом, не говоря уж о ребёнке. Но вышло как вышло.

Хуги осекся и замолчал.

— Простите, господин Миркур, что спросила об этом. Я знаю, что людям вашего… рода занятий нельзя заводить семью и нельзя уйти из ремесла. Ваша работа словно тюрьма…

— Моя работа – это я сам, вся моя жизнь, — прервал её Хуги, — я впустил в неё то, чего не следовало, этим я наделал немало бед. Ничего уже не исправить, и я рад, что вы согласились помочь мне. Вы подарили моей дочери надежду на нормальную жизнь, без клейма отродья палача. Сам же по себе я свободен и ремеслом своим вполне доволен.

Катла промолчала, всё так же сочувственно глядя на Хуги. Ей, было, показалось, что его угрюмость и высокомерие, его манера разговаривать, едва раскрывая рот, бормотать, — лишь напускное, лишь притворство обречённого одиночки. Но оглядев его ещё раз, она снова почувствовала исходящую от него холодность. Его суровое лицо будто и не предполагало никаких душевных волнений и колебаний сокровенных чувств. Она протянула ему девочку, и Хуги нехотя принял дочь в последний раз.

— Ну что, рыбёшка? – произнёс Хуги, неловко усмехаясь в крошечное, сморщенное лицо своей дочери. – Ты отправляешься в далёкое плавание, да? А вот и мама твоя, совсем уж тебя заждалась. В добрый путь, Маро.

Он замолчал и пожал плечами, не зная, что ещё сказать ей на прощание. В ответ ему девочка пронзительно запищала, требуя пищи и тепла, и Катла поскорее вынула её из неловких объятий Хуги. Устроившись на скамье, она отвернулась к окну, обнажила грудь и начала кормить Маро, приноравливаясь к новому требовательному, голодному рту. Ни Боргар, ни Хуги не видели широкой нежной улыбки на её лице, обращённой к жадно присосавшемуся младенцу.

— Ну, Маро Орлатур, поздравляю тебя с новым домом, новой матерью, новым именем и фамилией, а также с новой судьбой, — добродушно пробормотал Боргар, пересекая комнату. Он жестом поманил Хуги за собой, и они оба тихо покинули зал.

Катла посмотрела им вслед и встретилась взглядом с Хуги, который украдкой обернулся в дверях. Он взглянул на неё с благодарностью, чуть кивнул и скрылся за дверями. Так встретились палач и кормилица, герольд смерти и провозвестница жизни, и не было между ними неприязни.

 

Предыдущая глава

Следующая глава