Толпа рыцарей заполонила всю галерею. Несколько статных мужчин, облаченных в доспехи, стояли со шлемами в руках, остальные были в пышных придворных одеждах. Все держали кубки, чаши, кувшины, бутыли и чарки, в которых плескалось вино. Рыцари беззастенчиво галдели и хохотали. Не дожидаясь начала пира, все распивали миджархийское вино, шатались, улюлюкали, наступали друг другу на длинные рукава и отвешивали пинка. Пажи, подающие вино, жались по углам, испуганно поглядывая на придворную братию Гризая. Однако им все же доставалось, когда кто-нибудь особо разгоряченный лез к ним с объятиями и непонятными разговорчиками, нашептывая на ухо пошлые шутки и просьбы, обдавая юношей винно-гнилым смрадом нечищеного рта.

Окна в галерее были застеклены витражами. Но все равно по коридорам гулял холодный ветер. Он трепал пламя факелов и развивал одежды. Однако никому, по всей видимости, не было холодно, а кто мерз – не подавал виду.

Времени гости не теряли, решив, что вино скрасит светскую беседу в долгом предвкушении. Двери пиршественного зала были наглухо заперты, но за ними была слышна торопливая возня, что-то звенело и гулко стучало. Один из рыцарей, облаченный в фиолетовый упелянд и красную накидку, полы которой были переброшены через локоть, то и дело подходил к двери и прислушивался. Очевидно, его подгонял голод, ибо перед пиром было принято воздерживаться от пищи почти сутки. Это здорово экономило деньги и считалось, что освобождало много места в животе для яств со стола миджарха.

Бесита медленно приближался к рыцарской ватаге, безо всякого удовольствия откликаясь и раскланиваясь. Остроумно отшучиваясь на вопросы о том, что же будет подано на ужин, Бесита предпочел встать чуть поодаль, чтобы вызывать меньше вопросов и желания беседовать с ним. Но миджархийскому клеврету тут же всучили кубок с вином, и толпа поглотила его.

— Ну что, господин повар, устали, поди, на своей кухне? Расстарались для нас сегодня? – спросил его тот самый фиолетовый рыцарь.

— Я готовлю лично только для миджарха, — ответил Бесита, — мои повара делают то, что я велю. Однако сегодня я не просил их приготовить помои, так что для вас, увы, не расстарался.

Рыцари заулюлюкали и вновь подлили Бесите вина в еще неосушенный кубок, пролив изрядное количество на его светлое одеяние.

— Ну что же вы, господин повар, обижаетесь на голодных вояк, — нараспев проговорил рыцарь в дорогом сверкающем доспехе, покрывающем почти все его тело. – Мы уже восемь часов предвкушаем пирушку, а вы все кормите нас ожиданиями вместо мяса! Мяса! Мяса!

Рыцарь принялся колотить латной перчаткой по нагруднику и выкрикивать требования о мясе, ему вторили почти все присутствующие. Бесита подождал, пока уляжется шум, и ответил:

— Мирак, мяса подадут вволю! Мяса будут горы.

Рыцари разразились довольными вскриками.

— Вино будет литься рекой. И в рот, и мимо рта.

Снова радостные возгласы огласили коридоры.

— Но как вы, Мирак, намереваетесь с полным брюхом мяса и вина, сильно поддатый посещать отхожее место, будучи полностью скованным в своем великолепном, и мы все это заметили, доспехе? Разве впереди сражение, что вы притащились на пир в полном боевом облачении? Или восторги ваших собратьев вам дороже, чем не изгаженные латы и не облеванная юбка?

Воцарилось молчание. Тут же прерванное диким хохотом всей рыцарской ватаги. Причем громче всех гоготали рыцари в пресловутых доспехах. Бесита всучил свой кубок какому-то пажу и вышел навстречу генералу Корно, явившемуся на пир в серебристой котте с вышитыми звездами и стрелой, указывающей вниз широким наконечником. Из-под нее выглядывала дорогая длинная кольчуга. Его теплый красный плащ развевался на холодном ветру, путаясь в длинных ножнах. Генерал шел, сложив одну руку на рукоять меча, а другую держал свободно ладонью вниз, — иногда под ладонь подныривала головой любимая собака генерала, желая ласки от своего господина. На плаще у Корно был вышит его фамильный герб — перевернутая свинья, нанизанная на копье острием вниз, — доставшийся ему со времен Войны миджархов, когда прадед Корно лично истребил все семейство одного из самых жестоких крассаражских миджархов. Слева под руку его держала супруга леди Корно, позади них шла дочь сиятельной пары — Лазура Корно.

За генералом тянулась длинная вереница других лордов и леди. С другой стороны коридора картина была та же – шелестели по каменному полу дорогие одежды, повизгивали собаки, слышался женский смех и низкий говор мужчин. Когда господа приблизились к двустворчатым дверям, те распахнулись и люди потекли в зал.

Светлый, теплый и просторный пиршественный зал встречал гостей длинным столом П-образной формы и столами скромнее, расположенными по бокам от него. За главным столом рассаживалась высшая знать, место во главе предназначалось для миджарха. За спинами господ темнели несколько проходов для поваров и артистов. Там же стояли стражи, сверкая оружием, они внимательно посматривали на поваров, снующих туда-сюда. На стол только начали накрывать, чтобы еда не остыла. Перво-наперво подали, разумеется, вино.

Шумиха в зале вмиг улеглась, когда в дверях появился сам миджарх в сопровождении стражей, которые остались у дверей, в то время как правитель направился к своему месту. Все почтительно склонились и ждали, когда миджарх усядется в свое кресло. Он был одет весьма, на первый взгляд, невзрачно по сравнению с присутствующими, – черный дублет да длинная белая мантия с широкими и длинными рукавами до земли. Однако мантия эта была вся сплошь расшита мельчайшими бриллиантами, отчего казалось, что миджарха покрыл чистый и сверкающий под солнцем снег. Миджарх подобрал мантию и сел на свое место. Его седовласую короткостриженую голову ничто не украшало. По местному обычаю мужчины-правители не носили на голове иного украшения, нежели боевой шлем. Его шею оплетала золотая веревка, образуя висельную петлю, конец которой превращался в стрелу с широким наконечником, указывающую вниз, — символ Павшего бога.

Миджарх бесстрастно осмотрел толпу гостей и махнул рукой, что являлось знаком к началу пира. Все подняли головы и продолжили разговоры.

На середину зала двое слуг вынесли и установили огромную арфу. К инструменту вышла молодая женщина в длинном зеленом платье. Ее рыжие волосы были распущены и легкими волнами спускались чуть не до самой земли. Она тронула струны и до ушей пирующих донеслась тихая мелодия. Будто перекаты кристально чистых вод родника струилась она из-под пальцев арфистки. К ней на середину зала вышел парень в коротком одеянии того же цвета, что и платье женщины, зеленой же рубахе и черно-серых шоссах. Он начал петь, переплетая песню со звуками арфы. Его звонкий голос заглушал бубнящие разговоры, звон посуды и чавканье гостей. Певец исполнял любимую песнь миджарха о военных подвигах его отца, подарившего сыну годы мирного правления. Сам миджарх слушал песнь, откинувшись в кресле и подперев голову рукой. После того как певец окончил выступление, он сделал Бесите знак и тот швырнул артисту со стола золотой кубок, из которого пил сам правитель. Раскрасневшийся певец низко поклонился, подобрал награду и начал петь что-то очень веселое о лорде и крестьянине. К нему присоединились музыканты с большими овальными скрипками и плясуны, которые принялись кувыркаться и карабкаться друг на друга.

Зал заметно оживился. Слуги меняли блюда и без конца подавали всё новые и новые чарки с вином. Всеобщее ликование вызвало гигантское блюдо с нарубленной тушей теленка, поджаренного на вертеле. От него еще валил горячий пар и сочился сок, капая прямо на большие моркови по краям блюда. Бесита с видом знатока самолично выбирал миджарху лучшие куски. Правитель ел с личного блюда, как и его приближенные. Большинство рыцарей довольствовались хлебными тарелками, корки от которых кидали своим собакам.

Священник Вегаут демонстрировал на своей тарелке крохотные порции и ел весьма скромно, вызывая уважительные понимающие взгляды. Впрочем, ел он скромно, но быстро и часто подкладывая, постепенно подчищая близстоящие блюда. Легур, сидящий справа от Беситы, задумчиво грыз гигантскую морковь, макая ее в мясной соус, и наблюдал за певцом и акробатами. Недалеко от него расположился Мортигит, занявший сразу два места. Он был окружен тремя пажами, которые помогали ему есть. Один постоянно что-то подкладывал на блюдо лорда. Другой держал в руках кувшин с вином, все время подливая в кубок. Третий разминал ножом твердые куски и иногда даже подавал их лорду прямо в рот. Мортигит ел громко и вкусно, постоянно оборачиваясь и перехахатываясь со своими любимыми рыцарями и прочими лордами. Видно было, что он охотнее бы сидел за дальними столами, чем за правительственным.

По левую сторону от миджарха и священника велись неспешные беседы между генералами и советниками, которым было интереснее обсудить дела, чем предаваться возлияниям. Еда на том конце стола уходила гораздо медленнее.

Дам на пиру было чрезвычайно мало, о чем громко сетовал Мортигит, хотя сам сидел рядом со своей леди. С женами прибыли немногие. С дочерями и того меньше. Считалось, что пиры не совсем подобающее место для юных дев. Хотя это были одни из самых приличных и дорогих пиров, на которых миджарх и священники не терпели девок и драк.

Присутствующие женщины были одеты невероятно роскошно, осыпаны камнями и золотом словно драгоценные статуи. Выделялась из всех леди Мортигит, сидевшая по правую руку от мужа. Он была облачена в платье из парчи цвета «стыдливая роза», переливающееся то красным то розовым, красную же мантию с золотым подбоем, волнами стекающую со стула на пол, — словом, весь ее наряд был подобран в тон одеждам мужа. Сама она была редкостной в этих краях красавицей — смуглой блондинкой с большой высокой грудью и узкой талией. Ее крассаражская внешность смущала многих, и вызывала неимоверную гордость мужа.

Она посматривала на своего обжирающегося и кричащего лорда со снисходительной улыбкой, словно лорд не пугал под всеобщий хохот ужасной отрыжкой своих пажей, а рассказывал слегка пошлую и остроумную шутку.

Леди Мортигит иногда перешептывалась со своей соседкой об отсутствии леди миджарха, что было скорее традицией, ведь та почти никогда не присутствовала на пирах и вообще очень редко показывалась людям на глаза. Всеми забытая, постаревшая женщина вела затворнический образ жизни, избегаемая своим мужем и всем миджархийским двором. Миджарх никогда не посещал свою леди, не упоминал ее имени и не посылал записок. Вероятно, он уже и забыл о ней. Особой любви к ней он не испытывал со дня свадьбы, а после рождения дочерей и вовсе потерял всякий интерес. Впрочем миджарх не испытывал интереса и к другим женщинам и мужчинам. Будучи равнодушным созерцателем окружающего мира, который он мог менять по своему усмотрению, миджарх вызывал трепет и уважение приближенных за свою пугающую бесстрастность, обычно не свойственную роду людскому.

Именно об этом шептались леди, поигрывая золотыми веревками, словно косы ниспадающими с закрученных причесок. Ели они мало, больше переговаривались, прикрывая ладонями рты.

Внезапно один из лордов вскочил, подняв кубок, и проговорил нараспев, обратив свое вспотевшее лицо в сторону леди Мортигит:

— О, дивный жаркий цветок, пьянящий своим ароматом
В душной зелени хвойных лесов.
Своей красотою ты растопила льды и снега,
И сложили во имя любви твоей рыцари сотни голов.

И под рукоплескание окружающих он осушил кубок. Леди медленно захлопала в ладоши, сдержанно улыбнувшись.

— Благодарю, лорд Кэрин.

После этого экспромта в зал позвали больше музыкантов. Подключились барабанщики и флейтисты. Музыка набирала темп, и дальние столы постепенно пустели, — рыцари пускались в пляс с дамами или же в одиночку. Рыцарь в фиолетовом, увлекая за собой одну из дам, выписывал ногами такие кренделя, что невольно привлек всеобщее внимание. Глядя на него, люди валились со смеху на пол, роняя тарелки и хлебные корки под столы. Он так рассмешил толпу, что неожиданно заслужил кубок со стола миджарха и одобрение гостей. После этого зал пришел в еще большее движение. Но больше кубков никому не кидали.

Генерал Корно, торжественно оттанцевав с супругой, грациозно вел в танце свою дочь Лазуру, худую бледную девушку с невероятно длинными русыми волосами, достающими почти до пят. На голове у нее красовалась имитация закрученной веревками прически, волосы же были распущенными. Они струились по серебристой парче платья, ниспадающего крупными складками от самой груди и не подчеркивающего талию. Тяжелые длинные рукава свисали до самого пола и иногда в танце прихватывали с собой комья пыли. Она притягивала взоры ничуть не меньше, чем леди Мортигит, и когда выходила танцевать, многие отставляли еду, чтобы только полюбоваться ею.

Внезапно музыка стихла, и леди Корно пришлось завершить свой танец. Лорд Мортигит не без труда стоял, размахивая руками.

— Позвольте, милорд, провозгласить тост! — обратился он к миджарху. — Тост!

Миджарх рассеянно махнул ему рукой и Мортигит продолжал. Он схватил свой кубок, только что наполненный расторопным пажом. Все засуетились, хватая и наполняя кубки.

— Хочу выразить своё глубочайшее почтение и благодарность великому правителю Гризая за столь великолепный пир! — весь зал громогласно выразил согласие с Мортигитом. — Еда безупречна — телята превосходны, птица нежнейшая, рыба приготовлена так, что ее полупрозрачные волокна тают на языке!

— Эти слова адресуй моему повару, — миджарх указал на Беситу, от скуки почти уснувшего за столом.

— Слава миджархийскому повару! — заорал Мортигит, отчего Бесита подскочил на месте. — Да будь он благословлен Павшим богом! Слава всем нашим утробам! — зал вновь бурно согласился с лордом. — Здесь собрались лучшие воины Гризая! Да что там — лучшие воины Гризамана. Да всего Вердамана! — довольные рыцари застучали кулаками по столам. — Я люблю вас, сыны войны! Трижды благослови вас Павший бог! Вы лучшие люди из всех, что я знаю, собратья мои! — и вновь за его словами последовал стук увесистых кулаков. Мортигит так растрогался своей речью, что по его красному вспотевшему лицу прокатилась мелкая слезинка, которую он утер рукавом. — Мы, гризайцы, — сила этого мира!  Именно мы завершили Великую Войну миджархов, подарив мир всему Вердаману. Именно благодаря нашим воинам — вашим дедам, прадедам и прапрадедам мы можем сидеть сейчас здесь и наслаждаться едой и такими женщинами! — он указал на свою жену и его вновь поддержали криками. Рядом сидящий Легур раздраженно закатил глаза. — И пусть грязнолицые серощёкие небуланцы воображают себе, что это они вершители мира! Нет! Мир стоит на плечах таких воинов как вы, сыны гризаманские! За вас я пью, за вас, любимые мои сыны войны!

Мортигит и все присутствующие стремительно осушили кубки и разразились бурными хлопками и ударами посудой о столы. Миджарх два раза хлопнул в ладоши и велел музыкантам продолжать играть.

— На мой взгляд, Мортигиту нужно было вовремя заткнуться, — шепнул ему Бесита. — Его высказывание о «грязнолицых» небуланцах неприемлемо.

— Мортигит – один из богатейших лордов Гризая и основной поставщик военных сил, — ответил миджарх, — он может говорить все, что ему вздумается и о ком вздумается. В любом случае, его слова не выражают моих мыслей. А лишь мои мысли должны волновать умы народа. Мортигит никогда не был моими устами, его склонность к пьяной велеречивости и драчливость у всех на слуху. Так что успокойся, Бесита. Международных конфликтов не будет.

— Ваша правда, милорд, — согласился Бесита, отступая.

Мортигит, поддерживаемый двумя крепкими слугами, направился к отхожему месту.

Арфистка, певец и акробаты покинули зал, и теперь перед господами бесились гурьбой какие-то карлики. Миджарх ими совсем не интересовался, он беседовал со своим племянником Морионом, который стоял тут же, облокотившись на его кресло. Он кивал, отвечая правителю, пожимал плечами да усмехался. Одет он был роскошнее всех в зале, перещеголяв даже леди Мортигит. Свою невероятную косу он перебросил на грудь, она тяжелым канатом упала в складки его мантии.

Неожиданно он обратился к Легуру, сосредоточенно разглядывающему вино в кубке, опустив в него свой длинный, тонкий нос.

— Господин Легур, вы отчего-то совсем невеселы?

— О, ваша милость, мне очень весело! — оживился лекарь. — Потрясающий вечер!

Он мрачно уставился на Мориона, который от души рассмеялся, глядя на раздражённого доктора.

— Но что же в нём потрясающего? Скука смертная. Если бы не вы, я давно убрался бы отсюда восвояси.

— Значит, я сам виноват в том, что мне приходится терпеть ваше присутствие? — возмущённо шикнул на него Легур.

— Так уж сильно тяготит вас моё присутствие? А ведь так было не всегда. Бывало, вы сияли от счастья, лишь завидев меня издали.

Уловив его изменившийся тон, Айло Легур с удивлением задрал голову и обнаружил, что Морион, на миг потушив свою извечную нагловатую ухмылку, глядел на него с какой-то укоряющей строгостью и усталостью. Сначала доктор решил, что внезапно потемневший лицом Морион был болен, и сердце его, ударившись о грудь как-то особенно больно и резко, на мгновение замерло, пока он соображал, стоило ли поинтересоваться самочувствием казначея. Но тот быстро взял себя в руки и снова лучезарно разулыбался, задрав подбородок и хохотнув куда-то ввысь, к потолку.

— Да, бывало, — тихо согласился Легур, безрадостно потупившись в своё вино. — Но счастье недолговечно, приходится с этим мириться.

К его изумлению, Морион ничего не ответил. Он не состроил гримасу, не выдал остроту и не парировал в ответ — лишь робко, будто невзначай тронул доктора за плечо костяшками пальцев и отошёл прочь.

— Как идёт подготовка к сожжению, господин Легур? – осведомился у доктора миджарх, когда высокая фигура его племянника отплыла в сторону. — Времени у вас остается мало. Уже послезавтра, как мне доложили, в город прибудут миджарх флавонский, лорд Валлирой с братьями и мои дочери.

— Всё почти готово, милорд, — закивал Легур, — напротив храма Красной Аст уже закладывают костры. Места для гостей во дворце на площади уже устроены. Служители храма организованы. Палач руководит плотниками.

— Прекрасно, — кивнул миджарх. — Вы хорошо потрудились, целитель, вас ждет достойная награда.

Легур кисло улыбнулся и поклонился.

— Благодарю, милорд. Ваша щедрость не знает границ. Одно ваше одобрение — уже награда для меня.

— Отправь десять слёз в город. Пусть объезжают улицы, слушают и смотрят. Перед приездом важного гостя Гризай должен быть вычищен и должен являть собой образец смиренного и благообразного населения.

— Уже, милорд. Служители уже в городе. Поступили еще сведения о больных. Ими занимаются. Так же были обнаружены горожане, скрывающие родственников заболевших. Они начали сопротивляться, и были сразу же убиты.

— Почему они начали сопротивляться? — спросил миджарх, отщипывая маленький кусок жареной птицы.

— Они… защищали людей. Там были одни женщины с детьми да старики. Несколько вооруженных мужчин напали на служителей и убили одного лекаря, о чем я глубоко сожалею. Их немедленно убили. Родственники заболевших были сразу же доставлены в Белое святилище.

— Они защищали источник заразы? Что творится в головах у простолюдинов? Они, вероятно, хотят распространить заразу. Дабы она добралась и до миджархии.

— О, милорд, я не думаю…

— Полагаю, это уже приобрело целое движение в народе, — жуя, перебил его миджарх. — Народ постоянно приходит в движение, если его начинают взбалтывать такие вот проходимцы с грязными намерениями.

В разговор влез Морион, снова возникший у плеча своего дяди.

— Мои люди не докладывали ни о каких движениях, милорд. А ведь вы знаете, у меня везде есть глаза и уши. Ну а то, что горожане прячут несчастных родственников заболевших пепельной лихорадкой — так это уже не в первый раз. Но, безусловно, я проверю ваши предположения, милорд.

— Проверь, — кивнул миджарх. — Я хочу, чтобы среди народа были лишь здоровые настроения. Вегаут, — обратился он к священнику, — организуйте проповеди на эту тему. Боргар несомненно сможет направить людские сердца в мирное русло. Но пусть и другие не отстают в красноречии.

— Завтра же будут зачитаны нужные проповеди, мой дорогой милорд, — с улыбкой произнес Вегаут, обменявшись с правителем вежливыми поклонами. В ту же минуту он покраснел, широко осклабился и вновь принялся кланяться.

К столу миджарха приблизилась великолепная леди Мортигит. Она плыла словно алое сверкающее облако, шелестя по полу одеждами. Длинные сверкающие веревки спускались с прически до земли, ниспадая с плеч, огибая грудь и тонкую талию. Глубокие вырезы были не в чести при дворе миджарха, поэтому платье стыдливо прикрывало грудь воротником из золотых звезд, под которыми, однако, угадывались все очертания. Томно взмахивая ресницами, леди Мортигит искоса поглядывала своими изумрудными глазами то на Мориона, насмешливо взиравшего на нее исподлобья, то на Легура, угрюмо уставившегося на нее, то на Беситу, восхищенно разглядывающего ее с ног до головы. Она преклонила перед миджархом колени. Подвыпивший Вегаут утирал пот со лба, миджарх же произнес бесстрастно и устало, словно приказал закрыть окно:

— Леди Мортигит, встаньте и вновь осветите нас своею красотой.

Леди поднялась и лучезарно улыбнулась. Ее смуглая кожа сияла словно мёд или темное золото. Она вновь искоса посмотрела на Легура, который тут же, без особого удовольствия, отвесил ей поклон.

— Леди, среди всех сокровищ и украшений Вердамана вы — самый роскошный бриллиант, достойный лишь Павшего бога.

— Благодарю, господин Легур, ваши слова намного слаще ваших лекарств, — ответила ему леди.

— Вы словно самая яркая звезда в божьем звездном лесу! — выпалил Вегаут.

— Благодарю, светлый брат, — пропела леди. И затем обратилась к миджарху. — Дорогой милорд, позвольте вас покинуть в этот час. Мой муж, как видно, нездоров.

— Разумеется, леди Мортигит, идите к своему мужу. Приведите его в чувство, чтобы послезавтра он смог присутствовать на высокой встрече и на сожжении в нормальном состоянии.

— Благодарю, милорд, — леди присела в нижайшем поклоне. — Такие события в Гризае мы не вправе пропустить.

— Истинно говорите, — кивнул миджарх. — Ступайте, леди. Разыщите Мортигита и сопроводите в покои.

Он махнул рукой, словно отгоняя надоедливую муху. Леди улыбнулась, подобрала юбки и, пятясь, отошла от стола. Бесита, словно потеряв дар речи, восхищенно глядел ей в след.

Наконец он проговорил, пихая доктора локтем в бок:

— Она невероятна. Уникальна! Везучий Мортигит, тысяча крыс!

Легур пожал плечами.

— Недурна. Не уродина так точно.

— Не вы ли сейчас разливались в поэтических похвалах ее красоте?! — возмутился Бесита.

— Это обычная придворная вежливость, мой друг. Ведь так и полагается обращаться к женщинам при дворе.

Бесита засмеялся.

— Только не говорите мне, что не заметили, как она на вас посмотрела. Как медведица на олененка! Вы же почувствовали эти невидимые молнии, направленные в вас!

Легур отмахнулся от него и принялся за свое вино. Только этого еще не хватало, пробормотал он себе под нос.

Леди Мортигит плавно покинула зал, после чего, сбросив улыбку и опустив усталые плечи, решительным шагом направилась искать мужа. Холодный ветер овевал ее голую шею, золото и рубины померкли в темноте коридоров.

Предыдущая глава

Следующая глава