Барди застал Хуги за чисткой топора. Широкое топорище уже сияло словно зеркало, но Хуги все тер и тер его. Перемывая начисто свою каморку в очередной раз и раскладывая клинки и тиски по размерам и формам, Хуги коротал время до начала казни.

Его мысли все время возвращались к бутылке с ядом, который должны были принять дети. Он снова и снова представлял, как они пьют черную жидкость и впадают в оцепенение и прострацию. Главное вовремя принять, главное вовремя. Если принять раньше, обман может раскрыться и тогда несдобровать ни ему, ни Легуру, а ведь еще вспомнят Барди и Хлатура.

Умрут тихо и вовремя, никто ничего не заметит. Хуги мучился неопределенностью, которая заставляла его разум сражаться с самим собой. Он тихо положил топор на место.

На столе лежал церемониальный шлем палача. Начищенный, он сиял в свете свечей.

— Вы не надели облачение, господин Миркур, — удивился Барди.

— Настроение не то, чтоб наряжаться в тряпьё, — огрызнулся Хуги, засовывая шлем в сумку.

Он был одет в обычную кожаную куртку поверх льняной рубахи, что носят все стражи покоя, простые холщевые штаны, перевязанные веревками. На плечи был наброшен теплый желтый плащ с символом стражей.

— Вы так отправитесь на сожжение?

— Да, сойдет и так.

Барди пожал плечами. Ему это даже понравилось, теперь они были почти одинаково одеты, а значит стали более равнозначными в глазах толпы. А ведь Барди ничего не хотелось больше, чем заслужить такую же славу, страх и уважение среди народа как Хуги.

— Пора ехать, — сказал он палачу. – Лошади готовы.

Барди загрузил телегу всем необходимым, и они отправились на площадь перед храмом Красной Аст. Солнце еще не взошло. Улицы были пусты. Лишь на площади работали плотники, сооружая костер по чертежам Хуги. И постройка выходила грандиозная. Она представляла собой платформу, из-под которой, словно ощетинившиеся шипы ящера торчали вязанки хвороста. На платформе были надстроены еще две дополнительные «палубы». Все сооружение напоминало трехмачтовый корабль. На нижней «палубе» была расположена самая большая «мачта» — круговой частокол из бревен, к которым должны были привязать людей.  Подобный частокол возвышался и на верхних платформах.

Храм Красной Аст был расположен на одном из самых высоких холмов в Гризае. Он представлял собой величественное здание с островерхой крышей, на вершине которой алела огромная одиннадцатиконечная звезда, выполненная из витражей и напоминавшая скорее гигантский цветок. Первые же лучи солнца падали на звезду и ее красное сияние видели издалека многие жители Гризая. В храме было множество больших окон, застекленных такими же красными витражами, и залы его всегда были залиты багровым светом. Служители храма, редко покидавшие его стены, иногда с трудом могли воспринимать обыкновенный уличный свет. И сегодня им предстояло покинуть свое обиталище, чтобы участвовать в церемонии. Но сейчас храм пребывал в безмолвии. Лишь солнце осторожно касалось первыми лучами огромной звезды, заставляя ту алеть, словно растекающаяся кровь.

На площади буквально в двух шагах от храма располагался дворец семьи миджарха – монументальный каменный дом с множеством балконов, террас с резными балюстрадами, откуда гости правителя наблюдали за разного рода празднествами. Высоко над входными дверями, у которых была выставлена стража, нависал огромный балкон, выполненный в форме двух ладоней, поддерживающих площадку, где обычно сидел миджарх.

Хуги прошелся по платформе, оценивая работу плотников. Всё было готово. Сработано на совесть, чертежи его буквально ожили в опытных руках мастеровых. Он удовлетворенно кивнул вопросительно глядящим на него работникам.

Легкий ветерок всколыхнул его плащ, и Хуги нахмурился, поглядев на небо.

— Ветер? Ничего хуже и выдумать нельзя.

— Разве ж это ветер, — отозвался Барди. – Легкий бриз, который обычно гуляет поутру.

— О нет, братец, это не бриз, — покачал головой Хуги. – Это холодный и внезапный порыв, который не предвещает ничего хорошего.

Он все вглядывался в небо, пытаясь понять, ждать ли беды. Барди поднял взгляд на алую звезду.

— Хм, померкла.

— Потому что солнце скрылось.

На горизонте показались мрачные дымчатые тучи. Из-под них робко проглядывали золотистые солнечные подпалины, — но лучи не могли пробить щит надвигающихся облаков. Хуги вздохнул. Неужели ливень?

Внезапно налетел порыв ветра, мощный и резкий. Он нес с собой пыль, мусор и песок. Хуги закрыл лицо плащом и, пригнувшись к земле, побежал на крыльцо дворца.

— Шторм! – крикнул он Барди.

Барди, подпрыгивая, бежал за ним, подгоняемый ветром.

— Вы были правы, господин Миркур. Что делать, в общем-то? Как поджигать платформу при таком ветре?

— Подождем немного. Возможно, поуляжется. Большее не в наших силах.

Ветер бесновался. Витражные окна дрожали, все гудело и свистело. Хворост из костра разлетался по площади. Плотники пытались ловить и собирать его заново, но ветер трепал их одежду и швырял пыль в глаза, словно желая помешать им.

Тяжелый красный балдахин, свисающий в проеме балкона миджарха, бурно развевался, словно гигантское знамя. Но ветру показалось скучным трепать занавески, и он ударил по крыше дворца, расколов ее рухнувшей трубой и разбросав обломки по площади. Один из обломков угодил прямиком в витражное окно храма Красной Аст. Послышался характерный звон стекла – окно угрюмо почернело, ощерившись красными зубами осколков.

Хуги и Барди укрылись за выступом стены на крыльце дворца. Стражи не покинули своего поста, хоть и стояли они, с трудом держась на ногах.

— Тут недалеко есть постоялый двор, — прокричал Барди. – Скоротаем там время, а то, небось, ветрище долго еще житья нам не даст!

Они перешли площадь и исчезли в переулке, где бушевало облако пыли. Барди привел Хуги в просторную харчевню, чей заспанный хозяин поспешно отпер ворота и пропустил двоих, как он полагал, стражей покоя, в дом.

Они просидели в обеденном зале несколько часов. Барди, подкрепившись холодной говядиной с печеными яблоками, дремал за столом, Хуги сидел у камина и ворошил кочергой угли. Когда пришло время вернуться к работе, Хуги выглянул во двор и обнаружил, что ветер утих. Небо было пасмурным. Солнце окончательно исчезло за свинцово-серой облачной вуалью. Сонный Барди, ворча о неприготовленных до сих пор факелах, нахлобучил шлем и отправился вслед за Хуги.

 

Когда Хуги вернулся на площадь, дворец был окружен рыцарями в полном боевом облачении. Они толпились, позвякивая друг о друга доспехами, прохаживались вдоль дворца и площади и поглядывали на зевак, уже слонявшихся по углам. Это могло означать лишь то, что миджарх уже прибыл во дворец.

Хуги шел без шлема, который припрятал в сумку. Никто не обращал на него никакого внимания. Желтые плащи уже так примелькались в городе, что никто не провожал его взглядом и не обращался ни словом, ни жестом.

Рыцари в белых плащах и сюрко были высшими капитанами, имевшими собственные регулярные отряды и наемников. Они могли отдавать приказы стражам покоя и расставлять солдат по своему усмотрению, в отличие от их собратьев в серых одеждах. То были рыцари, либо еще не имеющие собственных войск, либо не несущие службу в миджархии, присутствующие в замке в качестве гостей.

Один из таких рыцарей сидел на ступеньках дворца и раздраженно вертел в руках свой цилиндрический шлем. На голове его был подшлемный чепец.  Это был Джовер Валлирой. Сероплащник… Как легко потерять уважение собратьев, обернувшись в тряпку другого цвета. Джовер смачно сплюнул в сторону. Хуги стоял неподалеку и курил, наблюдая за ним. Он узнал Валлироя, и знал, почему капитан сменил одеяние. Хуги достал свою старую трубку, набил ее табаком и протянул Джоверу.

— Пошел отсюда, — раздраженно отмахнулся от него капитан.

Хуги пожал плечами, но не ушел. Он сел на ступени неподалеку и продолжил своё курение. Он так смачно и с таким наслаждением курил, выпускал настолько долгие и густые струйки дыма, что Джовер невольно засмотрелся.

— Эй, ты, как там тебя.

Хуги чуть обернулся.

— Что за табак?

— Из Альтабры.

Джовер присвистнул.

— Давай сюда.

Хуги протянул ему трубку и вернулся на место. Джовер с наслаждением затянулся.

— Послушай, — он вынул трубку изо рта. — Я ведь тебя знаю. Ты же Миркур, палач!

— Точно так. А вы капитан Джовер Валлирой.

Джовер кивнул в сторону, приглашая Хуги сесть рядом. Тот подсел к капитану, и они вместе задымили.

— Тебя и не узнать в форме.

Хуги хмыкнул.

— Брат мой нынче здесь, может, слышал.

Хуги кивнул.

— Слышал, значит… Небось, всю историю слышал?

— Всю, — ответил Хуги, выпустив кольцо дыма. — С самого начала я не мог понять, зачем вы выступили против своего брата, ведь он законно занял замок.

— Мы выступали не против брата, а против демона и самозванца. Кто мог поверить, что это действительно Джокул? Какой-то дерзкий наглец с толпой разбойников ворвался в наш дом и уничтожил наших родителей. Я долго еще думал, что Джокул одержим.

— Так что в итоге?

— В итоге всё оказалось еще хуже, — вздохнул Джовер. — Джокул – человек. С демоном и то проще совладать, чем с ним. Он унизил родителей, отобрал и разбазарил сокровища замка, срезал налоги с крестьян.

Хуги крякнул.

— Так чего он хочет?

— Не имею представления. И отныне я буду приглядывать за ним да помогать по мере сил. Надеюсь, он будет прислушиваться ко мне. Все же он не дурак, скорее чудак. Как и его флавонский приятель. Они с этим Аспином неразлучны словно деревенские влюбленные. Ходят, меряют какие-то медальоны. Нелепица.

Джовер затянулся и долго выпускал дым, наслаждаясь ароматом первосортного табака.

Хуги вынул трубку изо рта и внимательно посмотрел на капитана.

— Что за медальоны?

— Да кто ж его знает. Маленькие, круглые. Аспину вручила один леди Рижель. У них ведь там любовь, видишь ли. Позже я увидел, как они с Джеки рассматривают сразу несколько таких медальонов. Я подумал, бабами хвастаются, но позже заметил такой же медальон у леди Розалии, она тоже буровила его взглядом. Не знаю, что бы это значило, наверняка какие-то детские любовные передряги.

Хуги нахмурился. Резкий порыв ветра вырвал у него из рук трубку, и табак просыпался на ступени.

— Ваш брат будет сегодня на сожжении?

Джовер усмехнулся.

— Разумеется. Сегодня будут все.

Он вернул трубку Хуги, встал, надел свой увесистый шлем и натянул перчатки.

По площади разносился звонкий цокот копыт. Народ прибывал и заполнял собой все свободное пространство. Расползались по площади торговцы-лоточники, которых стража отгоняла подальше от костра древками копий. Один покрикивал о чудесных жареных свиных хвостах с луком, второй о еще более чудесном хлебе с чесноком. Нашелся среди них и торговец сладостями, за которым вереницей брели дети, надеясь, что тот обронит яблоко в меду или подарит сладкий жареный хлеб. Они забегали вперед и неотрывно глядели на лоточника, надеясь поймать взгляд и разжалобить его, но получали лишь пинки да затрещины.

В конце концов, стражи покоя образовали вокруг платформы живую ограду, не давая горожанам, напирающим и перелезающим деревянные барьеры, подобраться ближе. Несколько всадников неспешно въехали на площадь и вскоре смешались с толпой. Однако один всадник направился прямиком к дворцу и спешился у самых ступеней. Лакей увел его коня, а сам прибывший поспешил во дворец. Это был Бесита. Через плечо он нес большую сумку, вероятно со своими специями. Дворцовые повара уже начали готовить угощение для гостей, поэтому Бесита ужасно спешил. Охранники расступались перед ним, пропуская внутрь.

— Сейчас потянутся вереницей, — гулко произнес Джовер из шлема. — Время пришло.

Но Хуги не слышал его. Он обдумывал слова Джовера и прикидывал, каким образом он сможет подобраться к лорду Валлирою и расспросить его о медальонах. К нему, запыхавшись, подбежал Барди.

— Народищу тьма! — протянул он. — Ничего удивительного, в общем-то. Таких обширных сожжений тут не помнят со времен речного мора после войны.

Они с Хуги направились к храму, служители которого уже отперли для них двери. Моложавый, гладко выбритый священник с татуировкой в виде одиннадцатиконечной красной звезды на всю макушку, пригласил палачей в храм. Двери за ними снова тихо закрылись.

 

Джокул проснулся от холода. Распахнув настежь окно, в комнату ворвался ветер и пронзил своим студёным дуновением его обнаженную спину. Джокул прикрыл окно на задвижку и вернулся в кровать. В комнате было прохладно, камин давно погас, лишь слабый огонек мерцал среди углей.

Авиора спала рядом, зарывшись в покрывала. Джокул сидел на постели и рассматривал ее. Ему безумно нравились крассаражки – умные, невероятно красивые, притягательные женщины, — они обладали мягким добрым нравом, но в то же время были страстны, всегда возбуждены и легки на подъем. Именно таковой и была Авиора Мортигит.

Джокул усмехнулся, поцеловал ее в плечо и отправился одеваться.

Когда Авиора открыла глаза и приподняла голову, озираясь по сторонам, она обнаружила Джокула сидящим на краю кровати в полном облачении. Камин весело пылал, на столе стоял поднос, полный разнообразной еды. Джокул сидел рядом с ней, скрестив руки на груди, и неизменно улыбался. Его синяки под глазами обострились, казалось, он ужасно не выспался.

— Я уж подумала, что ты ушел, — проговорила Авиора, садясь в постели.

— Я уходил. Надо же было принести тебе поесть и растопить камин.

— Ты сам это сделал?

— Разумеется. Зачем нам тут лишние глаза, не правда ли?

Авиора улыбнулась.

— Джеки, ты великолепен, — она выбралась из покрывал и прильнула к нему.

— Осторожно, миледи, я холодный, — постучал Джокул по нагруднику.

— О нет, отнюдь, милорд. Даже доспехи не охладят твой огонь, — она медленно поцеловала его. – Чем это пахнет? Что ты принес? О, великий боже!

Джокул, смеясь, держал в руке огромный апельсин.

— Как ты достал апельсины? Сейчас это невозможно!

— Для меня нет невозможного, если речь заходит о такой женщине как ты.

Авиора принялась чистить апельсин, и комната наполнилась сладостным ароматом крассаражских фруктов.

— Авиора, теперь я хочу попросить тебя об одной услуге, — сказал Джокул, перестав улыбаться.

— Всё что угодно, мой великолепный демон.

— Авиора, когда вы с мужем прибудете сегодня на казнь, ты должна будешь сделать кое-что очень важное.

Авиора удивленно посмотрела на него. Джокул продолжал.

— Когда твой муж усядется трапезничать, ты должна будешь незаметно покинуть здание и увести с собой всех ваших людей.

— Но зачем? – недоуменно воскликнула Авиора, откладывая в сторону недочищенный апельсин. – Что ты задумал?

— Всякое может случиться сегодня, — Джокул подошел к окну. – И мне не нравится этот ветер. Мне будет спокойнее, если ты уедешь оттуда как можно скорее после того как покажешься всем на глаза.

— Но зачем уводить наших людей?

Джокул подошел к ней и взял ее за руки. Ее пальцы были липкими от фруктового сока.

— Ты как-то назвала меня демоном. Так вот — это правда.

— Джеки, перестань, — покачала головой Авиора. – Расскажи мне, что у тебя на уме.

— Чтобы мне не пришлось убивать сегодня кучу народа, я и прошу тебя об одолжении. С твоим мужем вечно таскается не меньше дюжины вооруженных оболтусов. Не хочу тратить на них время и силы. Поэтому прошу тебя увести вашу стражу прочь. Твой муж не пострадает, даю тебе свое слово.

Авиора внимательно посмотрела на него. Она вздохнула и взяла в руки апельсин.

— Наверняка теперь этот запах будет вечно напоминать о тебе, Джеки, — она снова принялась чистить фрукт. – Я сделаю, как ты просишь. Что бы ты там не задумал, я верю тебе. Думаю, что ты никакой не демон. Ты просто мальчик-мечтатель. Ты хочешь чтобы все в мире было по-твоему. Но, собственно, почему бы и нет? Я бы отдала мир в твои добрые теплые руки.

Джокул взял в ладони ее лицо и поцеловал во влажные губы. Она обняла его за шею и замерла. Так они сидели еще несколько минут, пока Джокул не встал, собираясь уходить. Он положил на кровать ее платье и теплую накидку, где-то раздобытую им, и поставил рядом поднос с едой. Авиора грустно улыбнулась.

— Прощай, прекрасная Авиора.

— Джеки, мы встремся снова?

Джокул помедлил с ответом.

— Да, — уверенно сказал он и быстро покинул свои покои.

 

Не смотря на столь ранний час, в казармах царило оживление. Джокул с трудом отыскал своих людей и Аспина.

— Где ты был, тысяча крыс? – напустился на него Аспин. – Я уж хотел идти тебя искать.

— Отойдем, — кивнул Джокул в сторону выхода. Они вышли во двор, где Аспин рассказал, что они решили вечером за обеденным столом, а Джокул поведал о Авиоре и услуге, которую она согласилась оказать.

— Ушам своим не верю! – повторил Аспин слова Авиоры. – Чем ты думал? Леди Мортигит?!

Он с недоумением смотрел на друга.

— Глэзи, не волнуйся, она сделает это.

— Почему это ты так уверен? Спать ты можешь с кем хочешь, но раскрывать общие планы не имеешь права. Будет славно, если она не расскажет своему неуравновешенному муженьку, что слышала краем уха о намечающейся на казни стычке.

— Не расскажет, — уверил его Джокул – давай будем опираться именно на такой исход. Если людей Мортигита не будет, а у него самая многочисленная стража из всех придворных, у нас будет больше времени и пространства, чтобы достичь желаемого. Вы раздобыли желтые плащи?

— Целый ворох, — кивнул Аспин.

Они уселись на гранитный парапет у стены, чтобы укрыться от ветра. Стены, окна и двери выли и свистели, продуваемые холодными порывами. За этой мелодией ветра Аспин и Джокул утаили свой разговор от любопытных ушей.

— Не думал, Джеки, что нас занесет сюда когда-нибудь, — сказал Аспин после некоторого молчания. – Где мы только с тобой не были. Можно было бы и предположить, что и в Гризай мы обязательно попадем. Но я всегда был мысленно столь далек отсюда, хотя и размышлял о тебе и твоих братьях.

— И что же ты наразмышлял? – усмехнулся Джокул. – Ты бы не тратил время на эту помойку под названием отношения в семье Валлироев.

— Почему же помойка? Твой брат Джовер любит тебя, но почему-то старается быть не хорошим братом, а хорошим служивым, будто это столь важно. Но его можно понять – всю жизнь он ничего и не видел кроме муштры дома да службы здесь в городских стенах. Джозар же похож на раскаленный котел, в котором бурлит невообразимая смесь всех чувств что только существуют. Он так отчаянно сдерживается, сдавливает в себе сочувствие столь сильно, что топит его на самом дне котла — своей души, выплескивая одну лишь желчь со странной примесью задора. Отчего же он решил, будто любить и сострадать стыдно? Отчего же более мягкий и рассудительный Джовер так же смотрит с холодным прищуром? Словно оба они напуганы, но забыли чем же. Вы словно три копии одного человека, в котором внезапно испортилось что-то одно и завладело им. Джозар ожесточен, Джовер перевыслуживается.

— Ну а я? – воскликнул Джокул.

— А ты, друг мой, вечный мальчишка, — рассмеялся Аспин. – Вот каким был, когда я тебя в первый раз увидел, таков ты и сейчас.

— Ха! Скажешь тоже, Гладиус, сын Гладиуса.

— Это что, оскорбление? – Аспин рассмеялся еще громче. – Но я серьезно. Ты меня поразил с первой встречи. Выглядел словно дикарь, волосы дыбом, весь в шкурах, нож за поясом, жилистые голые руки, ноги все в шрамах. Я сразу понял, что по тому пути, что ты шел, нельзя было прийти в иное место, кроме как ко мне в Скоггур.

— Ты был тогда жутким задавалой, — напомнил Джокул. – Все от всех требовал, строил да приказывал. Если честно мне хотелось тогда бросить тебя на полпути, когда мы уже выдвинули на запад.

— Но ты почему-то не бросил.

— Ну, кто-то должен был вытаскивать твою голову из неприятностей. И ты мне казался таким взрослым и смекалистым. Вдобавок я начал прислушиваться к тому, что ты говоришь, и вникать в смысл сказанного. Меня это дико начало интересовать.

— Да ты вечно лез ко мне – расскажи да расскажи, зачем, что, где? После чего непременно совершал что-то невероятно сумасбродное. Да и сейчас ты такой же, – Аспин снова рассмеялся и потрепал Джокула по голове.

— Любознательность моя привела к тому, что мой уровень фехтования нынче столь высок, что тебя бы я поразил через пару мгновений после начала боя, если б захотел.

— Так-так, — Аспин медленно встал. Джокул схватился за рукоять меча. – Тут кто-то начал бахвалиться.

Он обнажил меч и резко сделал выпад, но Джокул моментально парировал и сам пошел в наступление. Аспин увильнул от колющего удара, молниеносно бросился к Джокулу и направил меч в горло, но тот моментально вывернулся и поднырнул под лезвие, ударив Аспина по руке.

— Я учился всему и везде где только мог, милорд Аспин! Каждый день своей жизни! У всех, кто сносно владел оружием.

— И у меня, — напомнил Аспин, наподдав ему мечом по заднице. – Не зевай.

Так кружились они еще некоторое время, а тем временем люди Аспина уже собрались, вывели во двор лошадей и ожидали своего командира. Тот перекинулся с ними парой слов, и вскоре всадники с грохотом покинули миджархийские казармы. Джокул отправился к своим людям, а Аспин поспешил в замок. Ему предстояло сопровождать Рижель с Розалией, как того хотел правитель.

Его покои, теплые и просторные, были тщательно убраны, в камине неизменно горел огонь. На столе стояло вино, блюдо со сладостями и чаша с водой. В стенной нише за камином Аспин обнаружил огромную ванну, полную горячей воды. Рядом на стуле висела свежая перемена одежды. Долго не раздумывая, он сбросил с себя изрядно запылившееся и уже дурно пахнущее облачение. В дверь постучали, и в комнату осторожно вошел молодой оруженосец, мальчишка лет двенадцати.

— Милорд, я помогу вам раздеться, вычищу ваши доспехи и отнесу оружие кузнецу.

— Разделся я уже сам, — отозвался Аспин из ванны, — нагрудник мой вычисти, больше начищать особо и нечего.

— Я могу пойти почистить ваш полный доспех, милорд, — предложил мальчик. – Сходить за ним?

— У меня нет больше никаких доспехов, они мне ни к чему, — рассмеялся Аспин.

— Но как вы идете в бой, милорд, в одном нагруднике? – осторожно спросил удивленный оруженосец.

— Наручей и поножей в придачу вполне достаточно.

Мальчишка достал бархатную тряпку, бутылочку с какой-то жидкостью и принялся начищать старенький исцарапанный нагрудник Аспина.

— Все богатые миджархийские рыцари имеют полный доспех, милорд. Я начистил столько доспехов, что целое войско можно собрать, — весело заметил мальчик. — Здесь считается, что самый лучший доспех тот, у которого больше всего деталей, закрывающих всё тело.

— Там откуда я родом, не носят столько железа, сынок, даже для красоты. Иначе можно свариться от жары как куропатка в котелке.

— У нас в жару тоже не часто встретишь тяжелого рыцаря, — кивнул оруженосец, — но на казнях и турнирах, понятное дело, доспех обязателен. Опасно, люди почему-то постоянно бесятся, когда собираются толпой и рыцарям уж приходится несладко.

— Бесятся, говоришь? – хмыкнул Аспин. – Когда людей объединяет жажда насилия, бешенство толпы неизбежно, ведь насилие порождает насилие.

— Но ведь вы тоже владеете оружием, убиваете, а значит творите это самое насилие, — заметил мальчик. – Разве может быть рыцарь без насилия? Это то же самое, что рыцарь без меча. Я имею виду ну как корабль без мачты.

— Нет, мальчик, я не против насилия как такового. Без него, к сожалению, невозможно движение общества. Но я против палачества, истязаний, живодерства, бессмысленной жестокости. К сожалению, чаще всего все это преподносится под видом справедливого возмездия, но это не так.

— А что такое справедливое возмездие, милорд?

— Справедливое возмездие это не месть и не наказание. Это даже не кара божья, как любят говорить священники. Представь себе человека, застрелившего орла просто так, для развлечения. Чуть позже в бою его самого поразила стрела. Возмездие ли это? Нет, лишь случай. Теперь представь себе снова этого человека. Он стреляет в орла, и тот падает в пропасть. Но человек, сделав выстрел, теряет равновесие и летит в пропасть вслед за орлом. Это и есть справедливое возмездие. Каждый миг мы делаем выбор. Каждый миг сворачиваем на развилке. Совершаем шаг. И за каждый наш неверный шаг нас ожидает возмездие.

— Но можно ли прожить жизнь, совершая лишь верные шаги? – грустно спросил мальчик. – Думаю, так ни у кого не выйдет.

— Ты прав, сынок, — кивнул Аспин, — так не выйдет. Да и не к чему это. Жизнь тем и интересна, что ты сам определяешь свой путь, полный как удач, так и возмездий.

Мальчик закрыл бутылочку и отложил блестящий нагрудник в сторону. Он встал, собрал оружие Аспина и подошел к ванне.

— Милорд, позвольте мне сказать. Я счастлив, что именно вы – наш будущий миджарх.

Он низко поклонился и покинул покои, бережно прижав меч и кинжалы к груди. Аспин слабо улыбнулся. После того как двери за оруженосцем закрылись, он взял с края ванны тряпочку и большой кусок черного мыла, ароматно пахшего сосновой хвоей, и принялся натирать тело.

Закончив купание, Аспин обсох перед камином и принялся одеваться. Миджархийская одежда была великолепна. Правитель не терпел оборванцев, и местное швейное искусство поражало мастерством и тонкостью работы.

Он надел исподнюю камизу и узкие черные штаны. Кожаные сапоги с ремнями для затягивания, которые оказали слегка большего размера. Следом он натянул простой стеганый поддоспешник, на него надел длинную, спускавшуюся ниже колен красную тунику с прорезями по бокам, и затянул ее широким ремнем с массивной круглой пряжкой – символом миджархии. После того надел он нагрудник, сверкающий почти как новый, свои немудреные наручи и поножи. И, наконец, облачился в теплую коричневую мантию-безрукавку с цветочным узором. Аспин закончил сборы тем, что затянул волосы в косицу и надел перчатки, и как раз вовремя вернулся оруженосец.

Мальчик пришел в восторг от нового облика Аспина.

— Милорд, вы уже облачились! Но вам надо было лишь дождаться меня. Позвольте мне хоть подпоясать вас! Для меня это будет честью.

— Валяй, — усмехнулся Аспин, и мальчишка ловко затянул на нем ремни с оружием.

— Милорд, счастливого вам пути.

— Спасибо, сынок, держи, — Аспин сунул оруженосцу несколько монет. Мальчишка обрадовался и, неуклюже поблагодарив, убежал пересчитывать подаренные деньги.

Аспин спустился вниз, где ему предстояло дожидаться Рижель и Розалию. Но они были уже там. Все взоры присутствующих обратились к Аспину, совершенно неузнаваемому в роскошных одеждах. Он выглядел величественно и очень уверенно, ничто не волновало его, он не озирался по сторонам и не отвечал на поклоны. Он направился прямиком к сестрам, ожидающим его в окружении миджархийских подданных.

Рижель удивила его. Она была в голубом льняном платье с высоким позолоченным горлом и огромным тяжелым подолом, отороченном золотой лентой. Длинные широкие рукава спускались до земли и волочились по полу золотой каймой. Сверху на ней была мантия подобная той, что и у Аспина. Волосы были распущены и схвачены серебряным обручем, с которого спускались серебряные веревки. Одна из них была золотой, украшенной камнями, она обвивала шею Рижель висельной петлей.

Аспин восхищенно воззрился на Рижель и несколько мгновений молча любовался ею.

— Миледи, — он низко поклонился и подал ей руку.

— Милорд, — Рижель была сдержана и грустна, и хотя тоже была впечатлена преображением Аспина, не подала виду.

Вместе они подошли к Розалии, и Аспин так же поприветствовал прекрасную дочь миджарха в бархатном зеленом платье и великолепной меховой накидке. Розалия отчего-то тоже была грустна. Она взглянула на Аспина и чуть сжала его руку.

— Милорд, вы великолепно выглядите. Вы совершенно преобразились обликом, но все же остались прежним собой. Вы истинный правитель. И будьте же им, — негромко проговорила она, когда он склонился к ней.

— Миледи, и вы прекрасны, — с улыбкой ответил Аспин. Он повел Рижель к выходу, Розалию подхватил Варт, и вся компания покинула замок.

Сестер усадили в их карету, Аспину же был подан великолепный гнедой жеребец. Многочисленная стража сопровождала их, а так же верные Бари и Рэг, беспрекословно следовавшие за своим командиром.

 

Джокул въехал на площадь на ослепительно блиставшей лоснящейся шерстью Доттир. За ним следовали четверо его неизменных оруженосцев, знавших как обращаться с огромной  кобылой. Он спешился у крыльца, препоручил им лошадь и поспешил наверх по ступеням. Сверху над ним раздался голос глашатая.

— Лорд Валлирой! – кратко провозгласил он.

Джокул посмотрел наверх и увидел на балконе миджарха, Аспина, Рижель, Вегаута, Беситу, Мориона и глашатая. Выше над ними на балконах было полно народу. Перед Джокулом на ступени шлепнулась женская перчатка, которую он учтиво поднял и помахал ею дамам сверху.

— Лорд Орелло! – подгонял его глашатай. – Лорд и леди Фервора!

Джокул взбежал на второй этаж и вышел на балкон, протиснувшись между Легуром и Мортигитом.

— Приветствую, лорд Валлирой, — обратился к нему миджарх, не оборачиваясь. – Как вам нравится гризайское гостеприимство? Теплы ли покои? Учтивы ли слуги? Вкусна ли пища?

— Всё замечательно, милорд, — ответил Джокул, склоняясь к миджарху, — всё даже лучше, чем я мог себе представить. А уж постель была так тепла, что трудно вообразить себе лучше.

— Сегодня вечером все мы ожидаем рассказ о ваших приключениях, в особенности о том, как вы заполучили такую невероятную лошадь.

— Буду рад услужить вам, милорд.

— Это вы украли из кухни мои апельсины? – полушепотом поинтересовался Бесита у Джокула. – Не могу представить, зачем они вам понадобились. Неужели ваша страсть к апельсинам вынудила вас на такой шаг?

— Я испортил вам какое-то блюдо? – рассмеялся Джокул. – Простите великодушно, господин Венен. Крассаражские привычки в еде меня совершенно замучили.

— О нет, милорд, мои блюда невозможно испортить. Правда, теперь вместо теленка в апельсинах, гости будут довольствоваться теленком, запеченным с яблоками.

— Это поистине ужасно, господин Венен, – присвистнул Джокул. Миджарх повернул голову в их сторону.

— Что-нибудь случилось, лорд?

— О нет, милорд, всего лишь кулинарные споры.

Джокул грустно покачал головой, глядя на Беситу. Мортигит толкнул повара локтем в бок и поинтересовался:

— И  долго ли ждать этого вашего теленка?

— Подадут наверх через четверть часа, — буркнул Бесита, потирая бок. И самодовольно добавил: – Для его превосходительства подадут новорожденного олененка в сливках с вяленой брусникой, соленую форель с яйцами, белый суп, устрицы на горячих овощах и белое вино из Небуломона.

— Это жестоко, господин Венен! – возмутился Джокул. – Перестаньте дразнить бедного лорда Мортигита.

— О, да, сынок, — согласился Мортигит. – За стряпню этого повара можно и убить. Он и сам может убить наповал. Его блюда вызывают во мне столь сладостные чувства, что хочется умереть. Невозможно без слез откушать его куропаток. Талантливый, сукин сын.

Джокул с интересом глянул на огромного лорда.

— О нет, милорд, не умирайте. Что же будет с вашей прелестной супругой?

Мортигит напыщенно причмокнул.

— О, какая девка! – он похлопал себя по кулаку. – Сочная и послушная. У меня лучшая жена во всем Гризае. Миджархийские бездельники дохнут от зависти и обливаются слюнями при виде нее. Но она неприступная сучка! Любит меня, каково, а? – он шлепнул Джокула по плечу. – Любит, но оно и понятно. Я выстроил ей замок на юге. На берегу озера, где зимуют лебеди.

Джокул молча кивнул и отвернулся. Мортигит приобнял его и продолжил описывать прелести жены и своих замков, перейдя от них к замковым угощениям. Джокул потерял терпение и, хлопнув Мортигита по-дружески так, что тот охнул, сказал:

— Вам не кажется, милорд, что четверть часа уже прошла? Да и сверху доносятся чудесные ароматы? Видимо, начали подавать еду. И Бесита куда-то исчез, уж не на кухню ли? Не соблаговолите ли вы пойти, наконец, пожрать?

— А ты прав, тысяча демонов! – Мортигит потянул носом. – Идемте, голодные крысы, — обратился он к нескольким знакомым лордам по дороге, — время набивать брюхо.

Близ балкона осталось несколько белых рыцарей и дюжина стражей в желтых плащах, которых никто не приглашал наверх. Все они охраняли покой миджарха. Джокул усмехнулся и загородил собой дверной проем. Он учтиво улыбнулся священнику Вегауту и подмигнул Аспину, сидевшему в кресле рядом с миджархом. Легур недобро посматривал на Джокула, стоя у стены и прихлебывая вино из кубка. Там же вальяжно расположился Якко Морион, поигрывая своей косой словно плетью. Рижель скучающе пристроилась рядом с ними.

— Миледи, позвольте проводить вас наверх, — сказал Джокул, обращаясь к ней, — ваша сестра уже соскучилась по вас. Я слышал, как она сетовала, что вас нет рядом с нею, чтобы разогнать ее тоску и надоедливых придворных.

Рижель устало вздохнула.

— Что ж, милорд, ведите, раз уж вы так любезны.

— Как же это вы слышали слова миледи Розалии, если даже не поднимались на верхний этаж? — ядовито заметил Легур. Но либо его слова отбросил ветер, либо Джокул сделал вид, что не услышал, — они с Рижель продолжили свой путь. Морион, переглянувшись с Легуром, отлепился от стены и медленно двинулся за ними.

Минуя охрану, Джокул с удовлетворением разглядел, что вместо миджархийских желтоплащников на постах уже стояли его люди в одеяниях стражей. Места белых рыцарей у входа заняли Бари и Рэг. Помещение было забито военными, на которых никто не обращал внимания, никто не разглядывал их лица, оружие, обувь.

Навстречу им попался Бесита с огромным подносом и двумя поварятами, которые тоже тащили что-то тяжелое. Они пропустили повара, подносящего миджарху обед, и отправились на верхний этаж, где собралась вся знать, чтобы насладиться небывалым празднеством.

Когда Джокул вернулся, то застал миджарха за трапезой. Тот ел обстоятельно, не спеша и тщательно пережевывал каждый кусок, перед тем как обратиться к Аспину. Тот держал в руке кубок, но не пил из него. Он все так же мрачно смотрел на платформу, отвечая односложно и сдержанно. Миджарх тщетно пытался его разговорить, Аспин был слишком погружен в свои мысли. Бесита тоже молчал. Он нарезал и подкладывал миджарху лучшие куски своих блюд и наливал вино.

— Присоединяйтесь, лорд Валлирой, — предложил миджарх. И к неудовольствию Беситы, Джокул взял стул и охотно подсел за стол, сразу же принявшись уплетать поданное угощение.

— Вы мне нравитесь, лорд, вы не похожи на остальных и интересны мне. Вы бесхитростны как дитя, но в вашем взгляде мне видится изворотливость, пронырливость и некое плутовство, как у закоренелого проходимца.

— Вы очень прозорливы, милорд, — ответил Джокул, уминая рыбу из хлебной тарелки. – Вы настолько проницательны! Будь я на вашем месте, я бы сам себя и на порог города не пустил.

— Вы очень строги к себе, — усмехнулся миджарх.

— Я в восторге от себя, — возразил Джокул, — но прекрасно осознаю свои недостатки.

— В чем же ваши недостатки?

— К примеру, я не переношу беспощадность, милорд.

— Нынче это недостаток?

— Думаю, молодой лорд имел в виду сильное волнение души, которое он испытывает при виде беспощадной расправы, — вставил Вегаут, пристроившийся от ветра в углу балкона, — незрелая душа может озлобляться и повреждаться при виде этого зрелища. Что, разумеется, является недостатком, который необходимо в себе искоренять, юный лорд. Ваша запальчивость может довести вас до беды. Вам необходимо очищать свой ум молитвами как можно чаще. Они придадут вам уверенность и равновесие, милорд.

— Именно это я и имел в виду, благодарю, светлый брат Вегаут, — ответил Джокул. – Отныне я буду молиться по пять, нет – по семь раз на дню!

— Вы считаете меня беспощадным? – поинтересовался миджарх.

— Вы один из эталонов беспощадности, милорд.

Бесита выронил нож. Миджарх рассмеялся.

— Что поделать, Бесита, если наш друг так искренен? Между прочим, искренность – одно из главных качеств, что я ценю в человеке и стремлюсь блюсти и в своей душе.

— Вы сочетаете в себе невероятное, милорд, — сказал Джокул, — вы искренны и при этом беспощадны. Завидная гармония.

— А разве сам вы не таков? – усмехнулся миджарх.

— Нет, милорд, — внезапно ответил Аспин, — Джокул Валлирой – один из самых великодушных и сообразительных людей, что я знаю.

— Рад это слышать, ведь у меня большие планы на вас, Джокул Валлирой.

— Неужто теперь я буду объявлен будущим миджархом? – рассмеялся Джокул, облизывая жирные пальцы.

— О нет, такого количества правителей Гризаю не требуется. Ни к чему нам новая Война миджархов, да будет она благословлена.

— Почему вы постоянно вспоминаете и благословляете эту войну? Насколько я помню из истории, время было кровавое и смутное.

— Вы хорошо изучали историю Вердамана, — заметил миджарх, — и должны помнить, какой ценой был установлен мир. Тысячи гризаманцев пожертвовали собой, чтобы сохранить этот край за нами. Люди гибли и за Синий лес в том числе. Защищали ваши владения, когда ни вас, ни вашей матери еще не было на свете.

— Я им благодарен, — ответил Джокул. – Действительно, мужество гризаманцев достойно всех тех песен, что о них поют.

— Мы должны помнить о тех тяжелых днях, о подвигах тех героев, чтобы в нелегкие времена черпать силы из рассказов об их мужестве и доблести.

— Видимо, лорд Мортигит постоянно черпает что-то оттуда, ведь у него все разговоры вертятся вокруг еды и войны.

— Не только у него, — усмехнулся миджарх, — войны хорошо сплачивают народ. А люди любят обсуждать то, что их объединяет.

— Что ж это за народ такой, которого лишь одна фактически проигранная война и объединяет, — вздохнул Джокул, подкладывая себе устриц. – Напыщенные тирады, культ поклонения отгремевшим битвам, бессильные махания кулаками в сторону небуланцев — разве это должно объединять? Ведь любовь к своей земле сплачивает народ всецело и без хора порванных жаркими воззваниями ртов. Еще древние люди, не знавшие воспетых героических сражений, могли защищать родные поселения, не вспоминая о доблести и мужестве своих предков. Они умирали ради будущего их детей, а не из-за стыда быть малодушнее героев прошлого.

— Людям следует помнить, что такое война, — резко вставил Аспин. – Но не для всплесков хрестоматийного героизма, а для того, чтобы не допустить войны снова.

— Ну-ну, милорды, не ворчите, — покачал головой Вегаут, — чтить героическое прошлое – долг каждого свободного человека. Кто мы без прошлого?

— Может быть, люди будущего? – отозвался Аспин.

— Вы предлагаете отринуть прошлое, не вспоминать героев былого? – поинтересовался миджарх. – Не знать какая цена была уплачена ради сохранения мира, и какие подвиги совершали простые люди, чтобы отстоять право на свою землю?

— Как можно отринуть прошлое? – Аспин, не отрываясь, глядел на платформу. – Оно всегда с нами, мы стоим на черепах наших врагов и защитников. И как не можем оторвать ног от земли, так не можем оторвать себя от прошлого. Но цепляться за него так упорно – значит ползти там, где можно бежать.

— Интересны ваши речи, — миджарх глотнул вина, — я о столь многом хотел бы еще поговорить с вами, но вы сегодня не особенно разговорчивы.

— Но ведь мы не на пиру, милорд, а на казни, — ответил Аспин. – Мне кажется более уместным встретить несчастных людей почтительным молчанием.

Он отвернулся, завершая разговор. Джокул швырнул хлебную тарелку с балкона и обтер пальцы о драпировку кресла.

— Милорд, почему вы не пытаетесь вылечить этих людей, вместо того чтобы сжигать? – спросил он миджарха. — Вы потратили на эту казнь столько денег, может, разумнее было бы просто выслать их из города туда, где их могут вылечить?

— Пепельная лихорадка неизлечима и крайне заразна, милорд, — веско вставил свое слово Легур, — никто не согласится возиться с такими опасными больными. Их кашель разрывает горло, покрытое гнойниками, из которых зараза разлетается  повсюду. Кожа покрывается серыми пятнами, из которых сочится кровь. Они погибают, разлагаясь заживо. Если больного убить простым ударом ножа, болезнь не перестанет распространяться. Она может попасть в землю с его кровью, отравить почву, животных. Только огонь уничтожает заразу полностью вместе с кровью и плотью.

— Но я знаю, что в Небуловенте лечат эту болезнь, — заметил Джокул.

Легур пожал плечами.

— Небуланцы – замечательные лекари, — согласился он, — они умеют лечить недуги самого разного происхождения. Но они не понимают одного – не следует лечить дурную кровь. Дурная кровь, отравленная пепельной лихорадкой, — это знак. Им помечены грехи нашего общества. Наши пороки, наши слабости. Люди заболели не случайно. Их грехи обернулись для них расплатой. Чистая кровь нашего народа должна быть избавлена от всякого носительства этой отравы. Я думаю, что тело можно вылечить. Но отравленный человек – осквернен и проклят навеки. И прокляты его потомки, и их потомки. И собой они оскверняют народ, который хочет растить здоровых детей и есть здоровую пищу.

Миджарх одобряюще глянул на Легура.

— Вы удовлетворены ответом моего целителя, милорд? – спросил он Джокула.

— Я прекрасно понял вашего целителя, но удовлетворением это не назвать. Вы тут, таким образом, боретесь за чистоту крови, надо полагать?

— Кровь – образ собирательный, милорд, — ответил ему Вегаут. – Как и чистота. Мы боремся за победу над хворью, угрожающей здоровью нашего народа, за нашу самобытность, за нашу самость, если хотите. Но самое главное – сохраняем целомудрие, благопристойность народа, избавляясь от проклятых богами. Ведь такие проклятия не случайны. Они испытывают нас, заставляя делать выбор. И наш выбор очевиден – благословление Павшего бога для нас ценнее излеченного распутника, который словно гниющая рана на теле народа способен опорочить его дух.

— Вы боретесь за победу? Но разве цель любой борьбы только победа? – задумчиво сказал Джокул. – Всю жизнь я полагал, что цель не просто победить, а сохранить как можно больше жизней. Да и потом, разве все заболевшие – распутники? Ведь среди них – малые дети.

— Ах, наивный юный лорд, — улыбнулся Вегаут, — дети ведь еще не являются в полной мере людьми. В некотором смысле, те больные дети – порождение порока, сорняк на отравленной грехом почве. И следует уничтожать почву вместе с сорняками, чтобы дать достаточно света истинным росткам чистых, беспорочных, незапятнанных созданий.

— К вам не подкопаешься, светлый брат, — усмехнулся Джокул, — как ловко вы все объясняете грехами.

— Любой грех можно искупить, мой друг. Но насколько тяжел грех, настолько же тяжким должно быть и искупление.

 

Ветер не усиливался, на небе сквозь тучи даже показались отсветы солнца. Двери храма распахнулись, и оттуда под мерный гул барабанов вышли друг за другом священники, десять служителей слез и Хуги с Барди. Каждый из десяти служителей нес зажжённый факел, чье пламя было не желтым, а ярко-красным.

Молодой священник с татуировкой на макушке, что шел впереди, направился прямиком на самую высокую платформу, где его уже поджидал Боргар. Народ радостно приветствовал светлых братьев, предвкушая столь любимые всеми речи.

Десять служителей окружили сооружение и замерли с факелами в руках. Хуги и Барди поднялись на нижнюю платформу и также застыли в ожидании приговоренных. Барди заблаговременно нацепил носатую докторскую маску, Хуги же оставался в шлеме.

— Сегодня, — воскликнул Боргар, — сегодня каждый из нас задавал себе вопрос — действительно ли Павший бог ожидает в свои объятия этих несчастных больных людей, что будут сегодня преданы огню? Действительно ли хочет принять их, а после вознести на небеса? Ведь их разъедает ужасная хворь — их кожа тлеет, а дыхание превращается в хриплый рев, подобный носорожьему. Но знайте же, что больны лишь их тела. Лишь оболочки их начали разрушаться раньше времени. Их звездные сути рвутся наружу, их тяготит жизнь, полная греха и скверны, страданий и мучений. Мы должны вовремя отпустить их. Мы должны позволить им войти в священный огонь, ниспосланный Красной Аст, чтобы очиститься от скверны и предстать перед Богом в своих истинных обличиях.

Горожане внимательно слушали Боргара, кивая и перешептываясь. Аспин, прищурившись, смотрел на оратора, жалея, что ранее не отдал приказ застрелить священника. С каждым его словом Аспина все сильнее охватывала злость. Он сжал свое запястье так, что костяшки пальцев его побелели. Бросив взгляд на Джокула, он увидел, что тот со скучающим видом оглядывает площадь, даже не вникая в речи священника. Миджарх был неизменно бесстрастен. Вегаут, что сидел рядом с Аспином, слушал Боргара с видимым наслаждением, прикрыв глаза и положив руки на затылок.

— О несчастные дети, скажете вы, увидев, как огонь пожирает их маленькие слабые тела. Но не жалейте тех, кто очистился от скверны, не жалейте тех, кто был поцелован самой Красной Аст. Возрадуйтесь за них! Они покинут земную жизнь вовремя, не успев еще ранить свои звездные сути о коварные шипы земной тщеты. Сохранили бы они себя чистыми и светлыми для перехода к вечному блаженству в звездных лесах? Или стали бы разрушать свои и чужие жизни, предаваясь гнусностям и порокам? Кто знает! Спасем же их невинные звездные сути, вовремя очистив от погани и отправив в блаженные объятия нашего отца Павшего бога, что парит в вечной Бездне, пребывая в священном сне. Да обрящет он имя! Да обрящет он крылья!

Одобряющий рев народа лавиной пронесся по площади, оглушив Аспина словно гром. Ах ты, тварь, — еле слышно пробормотал он. Не подведи меня, Рифис. Наверняка ты жаждешь этого.

Как только стихли овации в адрес Боргара, речь взял молодой священник. Вновь поднялся ветер, полоща массивные одежды служителя.

— Сегодня Красная Аст не почтила нас своим присутствием, — он указал на угрюмое серое небо. — Но ниспослала своего сына, бога Спиранта, дабы раздул он огонь так, чтобы пламя достигло небес! Быть может, если огонь разгорится достаточно сильно, Красная Аст сама примет души этих несчастных в свои огненные чертоги. Нет никого и ничего могущественнее, ярче и смертоноснее, чем огонь Красной Аст. Пред ним мы будем вечно склоняться в первородном страхе, ибо огонь — любовь ее, но и меч ее. Каждый день она озаряет нашу жизнь, каждый день она согревает нас и питает нас. Мать наша, прими и благослови звездные сути этих людей, очисть их от скверны и укажи нам свет!

Где-то вдалеке рассерженно закричали чайки, загнанные штормом в город. Ветер усилился. Он разрывал облака и сбивал их в кучу, вероятно, надеясь вызвать ливень. На небе разверзлась туча, и слабый луч солнца упал на платформу, где стояли священники.

Молодой служитель Аст в экстазе бросился на колени, подставляя лицо свету. Боргар опустился рядом с ним.

— Ведите их! — что есть мочи крикнул татуированный священник.

Вскоре с заднего двора храма, огибая основное здание, потянулась вереница людей, ведомых лекарями, обряженными в птичьи маски и хламиды с капюшонами. Спереди и сзади процессию сопровождал конвой стражей покоя, которые так же были в масках. Люди были бледны и обессилены. На многих были грязные лохмотья, исподнее. Они стонали и дрожали, прижимаясь друг к другу. Дети плакали и кричали, цепляясь руками за взрослых.

У платформы лекари разделили процессию на три группы и взрослых со стариками отправили на самую нижнюю и среднюю ступени, что сгорят в первую очередь, а детей на самую верхнюю, где их ожидали священники.

Хуги и Барди начали приматывать людей к столбам веревками и цепями. Руки несчастных цеплялись за их одежды, гладили их плечи и ноги. Они умоляли не отпустить, а убить их. Сулили деньги, заклинали богами. Внезапно Хуги услышал визгливый мужской крик. Он вздрогнул и быстро нашел глазами чернобородого старика, которому он вверил зелье для детей.

— Это несправедливо! Вы лжецы! — кричал старик. — Вы обещали мне! Вы предали меня! Твари! Чтоб Хундур жрал ваши души!

Хуги быстро подошел к нему, схватил за шиворот и примотал веревкой к столбу.

— Ааааа! Палач! Вот и ты, ничтожная псина.

— Закрой рот, — прошипел Хуги, как следует затянув веревки.

— Давай-давай, затягивай! — вяло пробормотал старик. Язык его заплетался как у пьяного. Взгляд мутнел. Он постоянно мигал и пытался разглядеть Хуги, словно был в темноте. — Я лишь хотел сказать тебе, что твои проклятые дружки не держат слова! Вон тот длинный обещал, что меня отпустят, если я скажу, где прячется моя оставшаяся родня. А я просто спросил его, возможно ли так сделать. И да! Он уверил, что если я сдам еще своих, он отпустит меня! Так вот он лживая псина! — проорал старик и сплюнул в сторону. Вдруг он расхохотался. — Ты же еще даже не заметил, палач, а ведь я сдал не просто свою родственницу, но еще и твою! Как ты отнял мою дочь у меня, так и я отниму у тебя самое дорогое. Да-да, именно такой твой взгляд я и мечтал увидеть, именно этого мне и хотелось – чтобы ты горел и сам. Но горела не плоть твоя, но грязная душонка.

Хуги похолодел. Ноги его обмякли, пальцы рук одеревенели. Он резко обернулся и начал искать глазами тех, кого больше всего на свете не желал бы видеть здесь.

Барди затягивал оставшиеся путы, в то время как Хуги отошел от их группы, вскарабкался на вторую платформу и огляделся там. Что-то в его груди нестерпимо больно вздрогнуло и словно разбилось, когда он увидел как лекари держат за локти Катлу с Маро на руках. Они обе были чрезвычайно грязны и слабы. Малышка не плакала. Она спала на груди матери, по лицу которой бежали грязные дорожки от слез. Хуги метнулся обратно к старику и схватил его за бороду.

— Ты дал детям зелье, отвечай?! Ты давал им зелье?

— Я сам выпил зелье. Всё.. до последней.. капли…

Последние слова дались ему нелегко. Он впал в беспамятство, обмяк и замер, поддерживаемый своими путами.

— Хуги! — услышал он слабый крик со второй платформы. — Хуги, помоги! Забери Маро, Хуги! Умоляю, забери её!

Барди уже начал связывать людей на второй платформе, удивленно косясь на Катлу. Хуги медленно подошел к ней и приставил к столбу. Он посмотрел Катле в глаза. Они были полны слез. Ее бледное испуганное лицо дрожало. Слова не слушались ее, но она продолжала говорить, почти не размыкая губ.

— Забери ее, Хуги. Забери Маро. Оставь меня. Спрячь ее под плащ, вынеси ее. Хуги, забери. Ты же можешь. Ты же не последний человек здесь. Умоляю.

— Я не могу, Катла, — проговорил Хуги, выдавливая из себя слова, словно вырывая стрелы из раны. Девочка приоткрыла глаза и посмотрела на отца. Она потерла маленькое лицо кулачками и горько заплакала. Хуги привязал Катлу с ребенком к столбу так, чтобы она могла поддерживать Маро на руках, и медленно направился на третью платформу. В ушах его гонгом били слова:

— Хуги, забери ее. Забери ее, умоляю. Оставь меня, забери ее.

Ему начало казаться, что всё это дурной сон. Реальность куда-то смазалась, и даже сердце его застучало медленнее. Он стал привязывать детей, стараясь не смотреть на них и не слышать их криков.

 

Он сошел с платформы и отошел в сторону. Священники что-то громко провозглашали, но он не мог понять их слов. Словно туман забился ему в уши. Всё утратило смысл. Он не разбирал, что они говорят. Не понимал, куда ему идти и что делать. Он обернулся к платформе и увидел, что служители слез поджигают хворост у земли. Огонь весело запылал. Ветер быстро раздувал его. Толпа радостно взревела. Люди трясли бутылками и глиняными кружками. Где-то почему-то заиграла веселая мелодия. Народ пришел в движение.

Хуги посмотрел на свои руки, пытаясь понять сон ли это.

Внезапно, разогнав все прочие звуки, до его ушей донесся предсмертный хрип, тот звук, хорошо ему знакомый и им понимаемый. Он увидел, что рядом с самой высокой платформой, ярко пылавшей у основания, лежит один из стражей покоя со стрелой, торчащей из лица. Тут же упал и второй, лихо развернувшись, словно в танце. Стрела угодила ему в горло, и он хрипло выблевывал потоки крови, дрожа в предсмертной агонии.

Словно очнувшись ото сна, Хуги сорвался с места и побежал прочь.

 

Рифис спешилась и стреляла стоя из-за плеча Купро. Вот упал один, второй. Третьего свалила стрела Хирунда, четвертого убил Стриго. Свою следующую стрелу Рифис подарила пожилому священнику, который уже входил в двери храма. Тот укатился в темноту, а следом за ним и второй, тот, что помоложе. Навзничь упал один из докторов, следом за ним еще трое.

Внезапно стражи в желтых плащах, окружавшие костер, обнажили мечи и набросились на служителей десяти слез, что стояли по другую сторону костра. Рыцари ринулись на подмогу служителям, и миджархийские желтоплащники так же поспешили за своими капитанами. Но рыцарям казалось, что те предательски преследуют их. Они разворачивались и били всех стражей почти без разбора. Те же были в ярости от такого вероломства и массово атаковали своих капитанов. Рифис уже не понимала в кого стрелять в бурной схватке. Миджархийских лучников было не видать на крышах, поэтому она бросилась к костру, который разгорался все сильнее. Ветер раздувал пламя, огонь гудел и трещал. Связанные люди громко кричали, топали ногами и извивались. Все, кроме старика с черной бородой.

 

Миджарх невозмутимо глядел на метавшееся из стороны в сторону громадное пламя. Огонь отражался в его зрачках, а кожа зарделась от яростного света. Его красная мантия трепалась на ветру, отчего он сам походил на факел. Аспин повернулся к Бари, обряженному в белый плащ, и сделал едва заметный знак. В ту же минуту к Бесите, стоявшему за спиной миджарха, обратились стражи в желтых плащах, и едва он подался назад, чтобы выслушать чего им надобно, как его тут же бесшумно уволокли в сторону. Легур, наблюдавший все это, с ужасом воззрился на Аспина, который положил руку на рукоять меча. Пятясь, доктор выскользнул с балкона.

Он взбежал вверх по лестнице и очутился в зале с широкой террасой. Там было особенно многолюдно. Дамы и лорды с опаской наблюдали за только что разгоревшимся огнем и стремительно поглощали поданную пищу, разложенную на столах по всему помещению. Все они пили вино и нарочито громко смеялись, пытаясь расхрабриться и демонстрируя пренебрежение дикими криками, столь надсадно колющими в самое сердце, и опасным пламенем, которое ветер рвал и расшвыривал по площади.

Легур отыскал в толпе Рижель, схватил ее за руку и потянул за собой.

— Айло, что случилось? – испуганно прошептала она.

— Твой Аспин сошел с ума! Он приказал убрать Беситу, стражи у балкона – его переодетые люди! Сам он, мне кажется, хочет убить миджарха.

— Айло, подожди. Да послушай меня!- Рижель с усилием остановила его. — С чего ты взял, что он хочет убить отца?

— Но зачем еще тогда все это? – вскричал Легур. – Он окружил балкон своими людьми, там еще скачет этот жуткий лорд с диким лицом, весь в черном. Где Мортигит, где Корно? Где все лорды? Почему их стража покинула лестницы?

— Мортигит здесь. Корно внизу на площади. Если хочешь, я попрошу лорда Ламарона разобраться в этом. Мортигит пьян, с него ничего не вытрясешь.

— Ламарон идиот! – воскликнул Легур. Он отстранил Рижель и поспешно двинулся по залу, подыскивая, как ему казалось, более достойного мужа для решения проблемы.

— Огонь поднялся на третью платформу! – вскричал  кто-то. Гости захлопали в ладоши. С улицы доносились крики и шум, но никто не обращал на это внимания, пока, наконец, не раздался возглас молодой леди Корно, которая подошла к самой балюстраде и глянула вниз:

— Служители десяти слез мертвы! В них стреляют!

Гости гурьбой подвалили к перилам и увидели, что у подножия костра разыгралось побоище. Стражи желтоплащники бились со служителями, тут же мелькали белые и серые плащи. Несколько служителей уже растянулись на площади с торчащими из тел стрелами. Легур в ужасе отпрянул от балюстрады и вновь схватил Рижель за руку, потянув к выходу.

— Стража подняла мятеж! — ахнула Рижель.

— Лорд Кэрин! Вы нужны внизу! Миджарх в опасности! – гаркнул Легур, указав на лорда в полном воинском облачении.

Кэрин кликнул своего оруженосца и обнажил меч. Остальные присутствующие мужчины последовали его примеру. Даже Мортигит потянулся за мечом, но упал со стула, потеряв равновесие. Морион сбросил на пол свою тяжелую мантию и выхватил из рук своего лакея громадный черный хлыст, клепанный сталью.

— Научим же преданности бесчестных псов! — вскричал Кэрин, и мужчины бросились за ним вниз по лестнице, оставляя перепуганных дам беспомощно наблюдать за происходящим с балкона.

Легур вынул из-за пояса длинный кинжал с серебряной ручкой и потащил Рижель вслед за ними.

— Идем.

— Айло, куда ты!

— Варт, — окликнул он стража, с обнаженным мечом стоявшего подле Розалии, — пора! Надо уходить отсюда!

Стражник подхватил свою леди и побежал вниз по лестнице вслед за доктором.

— Господин Легур! – вдруг вскричал он. Тот остановился и взглянул на него снизу вверх. – Стойте! Дальше нельзя. Там небезопасно. Спустимся по лестнице для прислуги — оттуда можно выйти сразу на задний двор.

Словно в подтверждение его слов где-то внизу раздался надрывный вопль и жуткий грохот. Легур бросился за Вартом, и они быстро свернули в узкий темный коридор без окон.

 

Ветер раздувал огонь словно огромный пламенный парус. Иногда он брал горсть горящих хворостин и метал во дворец, в толпу народа, в храм. Аспин молча и хладнокровно наблюдал за происходящим, нисколько не разделяя тревоги миджарха.

— Почему стража атакует моих людей? — гневно кричал тот с балкона своим рыцарям. — Убить их всех!

— Позвольте мне разобраться с ними, ваша милость, — предложил Джокул, вставая на одно колено. – Защитить вас – высочайшая честь для меня!

— Ступайте, лорд Валлирой, исполняйте приказ, — сурово сказал миджарх, — выясните кто зачинщик, и чего они хотели этим добиться. Наказать всех мятежников.

— Непременно милорд, — Джокул поцеловал край его мантии, поклонился и выбежал вон.

Его люди последовали, было, за ним, но Джокул призвал к тишине и приказал рассредоточиться по лестничному коридору. Воины затушили факелы на стенах и притаились в темноте за поворотом. Вскоре послышался топот и на лестнице показался лорд Кэрин с мечом наперевес. Он сразу же был свален с ног, оглушен и схвачен, как и все остальные лорды, кубарем посыпавшиеся на ступени. Схватка была недолгой – в темноте и тесноте не было никакой возможности развернуться для маневренного боя. В то же время, на шум сбежались солдаты Орелло – они устремились вверх по лестнице и, недолго думая, атаковали переодетых стражников. И, хотя они были вскоре смяты и убиты, все же унесли жизнь одного из людей Джокула.

Всех дворян утащили на кухню, где уже сидел Бесита, связали и заперли.

Рыцари на площади хватали всех желтоплащников, до кого могли дотянуться, но чаще всего им попадались простые миджархийские стражники, которым приходилось доказывать свою непричастность или отбиваться. Завертелась ужасная сумятица. Народ ликовал. Горожане швыряли камнями и в стражей, и в рыцарей, хохотали и тыкали в солдат вилами, когда те оттесняли толпу подальше от столкновений и костра. Люди же все прибывали на площадь, привлеченные небывалым шумом.

Из дворца хлынули солдаты. Джовер спустился с лестницы и решительно обнажил меч. Он посмотрел на балкон, ища глазами брата, но увидел лишь Аспина и миджарха, взволнованно озирающего площадь. В тот же миг из дверей вылетел Джокул с обнаженным мечом во главе отряда желтоплащников.

— Судари! — воззвал он к рыцарям, так же выбежавшим на крыльцо. — Это мятеж кучки предателей! Защитим повелителя! Приказ миджарха — найти и наказать изменников! Вперед, сдержим народ! Сдержим натиск толпы!

Рыцари сероплащники поспешили обступить толпу горожан, которые уже подобрались к стенам дворца и к костру, кидая в него палки и камни. Джокул поймал Джовера за руку и остановил его. Он пристально посмотрел на брата и громко сказал:

— Будь здесь. Стой у дверей. Кто же защитит миджарха? Никого не впускай. Я найду Корно и остальных.

— Джеки, что ты опять натворил? – прокричал Джовер ему вслед. Он запер двери, выставил подле них троих стражей, которых вверил ему Джокул, а сам ходил взад-вперед, помахивая мечом, и наблюдал за тем, что происходит на площади. Внезапно крыльцо и балкон заволокло черным дымом, и Джовер потерял брата из виду.

Джокул отыскал генерала Корно довольно быстро. Неподалеку от костра в дыму и толчее он со своими солдатами и рыцарями в белых плащах теснил группу стражей, ощетинившуюся алебардами. Стоял страшный гвалт — все кричали друг на друга, недоуменно пытаясь выяснить, с чьей стороны началась агрессия. Громче всех слышался властный голос генерала, именем миджарха приказывающего сложить оружие. В ответ ему откуда-то летели оскорбления и воинственный рев, отчего обе стороны приходили в движение, схлестываясь в звенящей схватке.

Один из рыцарей упал на колени, схватившись за шею, в которую угодила алебарда. Джокул перелез через его тело, протиснулся к Корно и прокричал ему на ухо:

— Генерал! Предатели должны быть схвачены или убиты. Таков приказ миджарха.

— Я слышал приказ миджарха, милорд, — отозвался Корно.

— Они пытаются заморочить нам голову! — продолжал Джокул, указывая на обороняющихся стражей. — Это восстание против миджархии! Заговор против миджарха и его семьи! Предатели подняли оружие, намереваясь убить лорда Аспина.

— Врешь, грязный демон! — воскликнул один из миджархийских желтоплащников, против которых направили мечи белые рыцари. Он с ревом понесся на Джокула, сопровождаемый разъяренными собратьями.

— Убить предателей! — вскричал Корно. Все опять смешалось. Рыцари и стражи били и резали своих. И тех, и других сзади подталкивали и подбадривали Джокул со своими людьми.

Тем временем на крыльцо взобрались несколько белоплащников, приметивших там солдат в желтом. Они не стали слушать Джовера и сбили его с ног, затем быстро обезоружили, схватили переодетых стражей и потащили их в сторону от потасовки.  Джовер с трудом поднялся и бросился за ними, но, догнав, услышал сквозь вой ветра:

— И ты с ними, Валлирой?

Один из рыцарей выхватил меч и, ухватив его двумя руками, сделал резкий выпад сверху вниз, словно хотел пригвоздить Джовера к земле. Джовер успел парировать тяжелый удар. Внезапно его в грудь звонко клюнула стрела. Она скользнула по нагруднику, порвав сюрко, и упала на землю. Джовер пошел в атаку, но рыцарь перехватил меч, ударил его в плечо и отбросил назад. Он пнул Джовера, свалил с ног и занес свой меч, чтобы мощнейшим ударом проткнуть тому живот. Но не успел опустить его, поскольку и сам упал под тяжестью Джокула, всем телом навалившегося на него. Джовер быстро поднялся и нащупал свой меч. Он оттащил Джокула от рыцаря и огрел того славным ударом рукояти. Джокул же схватил валявшийся неподалеку щит и вовремя прикрылся им сам, заслонив и Джовера. Поймав щитом пару стрел, он взрезал им рыцарю по предплечью. Джовер со всего размаху обрушил удар навершием рукояти на забрало противника. Забрало выдержало, но открепилось и повисло на шлеме. В тот же момент в незащищенное лицо рыцаря прилетел удар Джокула, моментально оглушив его.

Джовер перешагнул через поверженного капитана и прокричал брату:

— Белоплащники схватили стражей, которых ты оставил у дверей.

— Куда они их повели?

— В сторону выезда. Видимо хотят допросить и казнить где-то поблизости.

— Я их вытащу.

— Один против бронированной толпы? Безумец, даже не думай! – Джовер решительно двинулся через площадь, расталкивая встречный люд. Джокул усмехнулся и последовал за ним.

 

Рифис потеряла Хирунда из виду. Стриго тоже исчез в толпе. Лишь иногда посреди площади падали пронзенные их стрелами люди. Рифис оставила Купро у храма и бросилась к костру, расталкивая народ и пытаясь разглядеть своих. Внезапно путь ей преградил страж в желтом плаще с окровавленным мечом и одеждой. Рифис мгновенно выхватила кинжал, но страж тут же приподнял шлем, и оказалось, что это была Сейм.

— Гэри и Ралли вытаскивают людей с той стороны, Диран и Торан обошли сзади! — крикнула она на ухо Рифис, указывая мечом на костер. — Помоги им!

Она тут же нахлобучила шлем и унеслась в черный дым, ниспадавший под гнетом ветра на площадь.

Рифис отправилась искать капитанов Джокула, но ни Дирана, ни Торана видно не было. Неужели они на платформе? Костер бешено гудел сплошной стеной огня. Чувство безысходности и бесполезности подкатывало к горлу. Рифис остановилась, стыдясь и удивляясь собственному бессилию.

Она стояла перед огромным пожарищем. Пламя обжигало ей лицо и слепило глаза. От едкого дыма выступали слезы. Рифис невольно подняла руку, пытаясь укрыться от огненного вихря, пожиравшего хворост и людей.

Она не могла двинуться с места. Ей казалось, языки пламени облизывают ее шею, лицо и руки. Она почти ощущала, как сгорают волосы и обугливаются ее уши. Боль от ее шрамов вернулась, а вместе с ней и страх перед огнем. Рифис закрыла глаза. Ей начало казаться, что среди истошных криков сгорающих людей она слышит голос своего мужа Ризана. Она услышала и свой собственный крик. После чего поняла, что она действительно кричит. Она открыла глаза и окинула взглядом гигантский костер. Среди языков пламени виднелись бледные фигуры, корчившиеся от жара. Огонь еще не добрался до всех, но люди, охваченные паникой, начали терять сознание.

Массивные бревна уже загорелись, но еще оставались лазейки, где можно было быстро проскочить. Рифис бросилась к лошадиной поилке у ближайшего дома, скинула плащ и окунулась в прохладную воду. Она прихватила мокрый плащ с собой и поспешила к костру, расталкивая народ.

Она запрыгнула на нижнюю платформу, размахивая мокрым плащом, и выбежала на середину. Прямо перед ней вспыхнула стена пламени. Рифис с криком отшатнулась, но успела увидеть в огне чей-то лик. Ей показалось, что он не был человеческим — на мгновение она увидела торчащий из его лба огромный, широкий носорожий рог, одинокий и уродливый. Рифис зажмурилась. Мужчина разбрасывал горящие палки и бревна, лицо его было на удивление спокойным, но в глазах застыла холодная ярость. Это был Хуги. Он взобрался на костер в тот же миг что и Рифис, и они встретились посреди бушующего пламени среди дыма и криков обезумевших от страха людей. Лишь мгновение длился их взгляд глаза в глаза, но этого времени хватило, чтобы они поняли друг друга.

Горящие бревна падали, сооружение расползалось в разные стороны. Первая платформа почти опустела, лишь одинокое тело дочерна обугливалось на ней, повалившись ниц – это был господин судовладелец, выпивший черный яд. Ноги его сгорели, равно как и голова, превратившаяся в липкий, грязный шар. Остальных, по-видимому, вытащили из пламени Диран и Торан – они оборачивали людей в мокрые плащи и спускали вниз. На второй платформе люди призывали на помощь, старались перекричать огонь, трещащий и гудящий со всех сторон.

Рубаха Катлы загорелась. Она не могла пошевелиться и потому лишь непрерывно звала Хуги. Ей казалось, ее голос тонул в общем хоре отчаяния. Но Хуги отчетливо слышал ее. Он карабкался по пожарищу, расшвыривая горящие обломки. От его мокрой одежды шел пар, лицо его покраснело от жара. Рифис поспешила за ним.

Хуги добрался до людей и начал быстро перерезать веревки и размыкать цепи. Он схватил на руки Катлу с младенцем и исчез с ними в стене огня. Рифис обернула плащом какого-то старика и вывалилась с ним наружу. Она быстро нашла Хуги, стоящего на коленях возле Катлы, — он бил руками по ее ногам, гася загоревшуюся рубаху. Та рыдала, ребенок тоже отчаянно плакал. Грязная младенческая одежонка была подпалена, одеяло наполовину сгорело.

Хуги обернулся и взглянул на Рифис. Вместе они бросились к лошадиной поилке и еще раз окатили себя водой. После чего снова устремились к костру.

Конструкция начала рушиться. Огромное бревно упало прямо перед Рифис. Хуги схватил ее за руку и резко отдернул. Они снова бросились в огонь, прикрывая лица. Хуги резко проталкивал Рифис сквозь огонь и даже перекидывал ее через завалы.

Добравшись до людей, они обнаружили, что некоторым удалось развязаться благодаря Хуги, но огонь и обломки поглотили их прежде, чем они смогли выбраться. Рифис схватила двоих детей, у которых начали уже обгорать ноги, и хотела было пуститься в обратный путь, но стена огня стала совсем плотной и непроглядной, жар шел нестерпимый и жгучий. Рифис испуганно отпрянула назад, вспомнив боль от ожогов. Внезапно она услышала голос Хуги. Он кричал ей на ухо.

— Спиной! Очень резко. Вылетай спиной! Быстрее!

Рифис развернулась и спиной бросилась сквозь пламя. Дети вцепились в нее мертвой хваткой, но только лишь они вывалились  на площадь, отчаянно кашляя и пытаясь вдохнуть воздух, вдруг обмякли, потеряв сознание. Рифис забила мокрой перчаткой огонь на их одеждах и бросилась к Хуги.

Но прямо перед ней с диким треском и грохотом обрушилась  средняя «мачта» постройки. Рифис отбежала назад, беспомощно вглядываясь в огонь. Пламя охватило всю конструкцию. Ветер разносил по площади запах жженой плоти.

Катла подбежала к Рифис и вцепилась ей в плечо.

— Там был Хуги!

Со всех сторон были слышны лязг оружия и вопли горожан, которые носились по площади, выпивая и наслаждаясь всеобщей резней и разрухой. Многие просто стояли, завороженно глядя на костер. Внезапно до Рифис донесся чей-то хриплый крик. Сначала она не могла понять ни слова, но вскоре сообразила, что горожане злобно набросились на спасенных из огня людей. Они тыкали их вилами и били палками. Один из них кинул камень в Катлу и заорал:

— Назад в костер, больная дрянь! Скверна, гори в огне!

Он приближался, вращая глазами и размахивая лопатой, и Рифис ничего не оставалось, как налететь на него и свалить с ног ударом в челюсть. Она вырвала у него из рук лопату и начала отбиваться ею от неловких, но агрессивных выпадов горожан. Их было слишком много, дым повалил в их сторону, и иногда Рифис вовсе переставала видеть своих противников. Удары сыпались со всех сторон. Рифис громко просвистела. Где же конь?

Она оставила Купро у храма без привязи. Он должен был услышать ее, ведь это совсем недалеко. Она свистела снова и снова. Наконец, где-то в отдалении слева послышалось ответное ржание. Толпа напирала, и Рифис пришлось взмахом лопаты снести голову ближайшему мужику с палкой в руках. Она разрубила шею почти наполовину, и голова криво повисла на остатках плоти. Люди резко отпрянули, в их озверелой толпе возникла сумятица. Запутавшиеся в собственных дубинах чернорабочие мужланы были напуганы почти обезглавленным телом своего собрата, которое проливало кровь как откупоренная бутылка вина.

Купро подбежал к Рифис, и она быстро посадила на него Катлу с ребенком. Сама она так же взлетела коню на спину и схватила лук, висящий на рожке. Купро тронулся с места, и они поехали вдоль костра, распугивая толпу. Рифис быстро выпустила три стрелы, поразив особо ярых противников. Обгоревшие люди еле стояли на ногах. Они мало понимали происходящее, могли лишь молча повиноваться. Рифис приказала им уцепиться за ее седло и друг друга, и они двинулись  вдоль пылающего места казни в направлении храма. Навстречу ей выбежала Сейм.

— Вот ты где! – она схватила Купро под уздцы и повела его в переулок за храмом, где уже находились несколько человек, спасенных из огня.

Из дыма позади них вынырнули трое. Хуги, Диран и Торан несли на руках детей, за ними бежали, прихрамывая несколько человек в обгоревших одеждах. Хуги бережно положил на расстеленный плащ ребенка, у которого сильно обгорели ноги и кисти рук. Он был без сознания. Хуги прикладывал ухо к его груди, но так и не услышал стука сердца. Он прикладывался снова и снова, пока Диран не остановил его. Пора. И они побежали обратно к костру в надежде найти еще живых. Но вскоре вернулись ни с чем, но в компании Гэри, Ралли и еще двух солдат Джокула, переодетых стражами покоя. Одновременно с ними подъехали Хирунд и Стриго. Сейм рассаживала людей по клеткам, в которых они прибыли на казнь. В клетках было много миджархийских плащей и серых льняных полотен, в которые пострадавшие могли завернуться.

— Вам пора, ждать нельзя, — сказала она Хирунду. – Скачите через восточные ворота, как говорил Аспин.

— Нет, — покачал головой Хуги. – Оттуда не выбраться. Восточные ворота хорошо охраняются, вас никто не выпустит. В башнях сидят арбалетчики. Вы не могли увидеть их, но поверьте мне на слово. Как бы радушно ни были распахнуты торговые ворота, это лишь видимость. И вам не удастся перебить гарнизон столь маленьким отрядом. Миджархийскими плащами вы уже никого не обманете.

— Ты кто такой? – поинтересовался Диран. – Чего это вдруг ты решил помогать нам, миджархиец?

— Я Хуги Миркур. Из замкового гарнизона, — добавил Хуги. – Так ли важно это сейчас?

— Хорошо, Хуги Миркур, — сказал Хирунд. – Твои предложения?

Хуги немного помолчал, не решаясь говорить. Все молча смотрели на него. Он не знал прежде этих людей. Он не знал, что у них на уме и каковы их цели. Ему ничего не стоило сдать их гарнизону и поместить под охрану в свои казематы. Вместо этого Хуги сказал:

— Есть проход недалеко от северных ворот. Но пробираться надо будет в воде. Лошадей и повозки нам переправить не удастся.

— И сколько же нам удастся пройти без лошадей и повозок, сударь? – сурово спросил Хирунд. – Боюсь, этот план не самый удачный. Не забывайте, что с нами пострадавшие старики и дети. Нам нужно помочь им выбраться отсюда, а не умереть от холода. Пешком им не добраться до Синего замка.

— Белое святилище! – воскликнул мужчина из одной повозки. Он вскочил и вцепился в прутья. – Займем его! Заберем все, что сможем. Это один из самых богатых храмов в округе. Там есть конюшни, амбар. Я видел, что укреплено святилище хорошо, но людей там очень мало, ворота почти никто не охраняет.

—  Так-то оно так, — ответил Хирунд, — но как вы дойдете туда? Некоторых придется нести на руках. Многие пойдут босиком, а снег еще не сошел с земли окончательно.

Человек в повозке грустно улыбнулся.

— Вы вытащили меня и моего сына из огня. Неужели вы думаете, что если мне потребуется пройтись босиком по мерзлой земле, я откажусь и потребую теплые башмаки?

— Поедем, — согласился Стриго, обращаясь к Хирунду, — неплохой вариант. Если Хуги прав, и люди выберутся из города незаметно, это даст нам преимущество. К тому же несколько лошадей мы сохраним – мы с тобой и Рифис проедем через ворота, не вызвав подозрений. У меня с собой наши положения.

Положениями он назвал документы за подписью Аспина, свидетельствующие о  праве на свободное передвижение, дабы не быть принятыми за дезертиров. Хирунд молча кивнул и махнул рукой. Диран и остальные запрыгнули на телеги и тронули поводья. Сейм скинула одежду стража покоя и побежала к дворцу.

Хуги не нашлось места на телегах, а искать лошадь в спешке для него уже никто не стал бы, поэтому Рифис взяла его к себе. Он запрыгнул на Купро позади нее, и конь резко сорвался с места, догоняя повозки.

Катла сидела в последней клети, укутавшись в плащ. Маро спала, держа грудь матери во рту. Катла встревоженно смотрела на Хуги, словно на незнакомца, который вдруг оказался давним знакомым. Тот ответил ей подавленным взглядом. Устало тело его, устал и разум. Он чувствовал себя изможденным и изношенным, истертым и растоптанным словно старые солдатские сапоги.

Ему хотелось разразиться речью и извергнуть переживания, но он не умел этого делать еще с детства. Он не мог кричать, не мог и смеяться. Его горло сковывал старый, тяжелый замок – пресыщенность болью, та память тела, которую выковывают в человеке жестокость, страх и обреченность. Боли было слишком много, чтобы вновь ощутить ее. Но вот она вернулась. И ранила его. Хуги был сломлен и изнурён.

 

Предыдущая глава

Следующая глава