Рифис спускалась с травянистого холма на белый песчаный берег, который нежно облизывали  сверкающие морские воды. Ее босые ноги вязли в холодном песке, и холод его был так остёр и неприятен, словно это был вовсе и не песок, а снег. Прогуливаясь вдоль кромки воды, она заметила невдалеке странную фигуру. Это была какая-то бесформенная светло-серая масса на толстых ногах, погруженных в воду. Головы не было видно, но когда Рифис подошла ближе, ей удалось разглядеть, что это был носорог. Он был очень маленьким, не больше дикой свиньи. Его морщинистое дряблое тело, покрытое бородавками и гниющими складками, источало ужасную вонь разлагающейся плоти. Голова была непропорционально маленькой, но рог на переносице был огромным. Он треснул и расслоился, словно старое высохшее дерево, лишенное жизненных соков. Близко посаженные глаза его были человеческими. Поддернутыми влагой серыми глазами.

Он очень грустно глядел на Рифис. Жалкое и отвратительное зрелище пугало ее, и страх стал еще большим, когда существо заговорило. Сухие мясистые губы шевельнулись, и Рифис услышала старческий голос: «Убей меня». «Что?» – переспросила Рифис. «Убей меня». «Но кто ты?» «Убей же» — кротко проговорил маленький носорог. «Отчего ты сам не убьёшь себя? Ступай в море» — проговорила Рифис, отходя от него на два шага. Носорог поглядел на нее и с хриплым вздохом сказал: «Море не пускает меня. Я не достоин его. Убей ТЫ меня». «Я не стану!» — Рифис вышла из воды и, пятясь, отошла на песок. «Но тебе придется. Мне не должно существовать. Это не имеет смысла. Я — ошибка». «Ты… Шерца?» — неуверенно произнесла Рифис. «Я заблуждение. Я ошибка». «Почему именно я должна убить тебя?» Рифис отходила все дальше и дальше, но маленький носорог ни на толику не удалялся. Он хрипел и кашлял, изо рта его сочилась слюна вперемешку с кровью, оскверняя хрустально-чистую и прозрачную водную гладь. Его странный голос вновь воззвал к Рифис с просьбой об убийстве. Рифис обернулась, но снова увидела его. Куда бы ни обратила она взор, – всюду был он, ничтожная, жалкая и не способная убить сама себя тварь. Рифис закружилась на месте. Выхода не было – со всех сторон ее окружало море и отвратительный носорог. Она закричала и схватилась за голову. «Убей же меня» — вновь предложил маленький носорог. Рифис бросилась к нему и схватила его за трухлявый рог. Желая оттащить тварь в глубину морских вод, она изо всех сил дернула за него, но рог на удивление легко поддался и оторвался от морды. На его месте образовалась черная дыра. Ее темная матовость была странной, она походила не на сруб, а скорее на окошко в темный подвал. Из дыры подул ветер, обдав лицо Рифис незнакомым сладковатым ароматом. Носорог спокойно смотрел на Рифис своими человеческими глазами, иногда взмахивая ресницами.

Она потянулась к поясу и нащупала у бедра меч. Вытащив его из ножен, она с удивлением обнаружила, что это меч Джокула – черная рукоять, украшенная головами лошадей, явно на это указывала. Она взмахнула мечом и с силой опустила его на массивную шею носорога. Ей не хватило сил разрубить ее, из разреза полилась кровь. Морская вода вокруг моментально окрасилась в красный цвет. Маленький носорог печально покачал головой. «Давай еще раз» — предложил он. Рифис изо всех сил вогнала меч в рану. С трудом вытащив его, она вновь пронзила неуклюжее тело. Разрез сильно кровоточил, но когда ей все же удалось отрубить голову, кровь резко перестала течь. Тело покрылось черными точками, которые пожирали его будто рой насекомых. В конце концов, тело исчезло — вместо него осталось черное отверстие. В такое отверстие смотрит человек, приподняв крышку люка от своего подвала. Прямо посреди красной морской воды зияла дыра, откуда дул ароматный ветерок.

Рифис подняла голову и огляделась. Она вздрогнула — на берегу с высокого холма на нее смотрели носороги. Настоящие, живые крассаражские белые носороги – они были быстро и жестоко истреблены из-за того, что напоминали людям ужасного демона. Они равнодушно смотрели на Рифис, не трогаясь с места. По ее телу прошелся холодок – могучие животные пугали ее, они вовсе не были похожи на тщедушную тварь, что ей удалось уничтожить. Но они не шевелились, застыв словно изображения, не сводя, однако, глаз с Рифис.

Та вновь обратилась взглядом к странной черной дыре. Она наклонилась и попыталась рассмотреть что-либо в ее матово-темной глубине, но, потеряв равновесие на неустойчивом зыбком краю, провалилась во что-то черное, что не могла осязать. Она не знала, открыты или закрыты ее глаза, – мрак сгустился так плотно, словно ее лицо засыпали землей. Рифис раскинула руки, но они ни во что не уперлись. Вдруг стало ужасно холодно. Грудь ее что-то сдавило, ребра распирало. Они трещали и ломались. Рифис закричала, но то был безмолвный крик. Кругом стояла глухая тишина. Ей нечем было дышать, она не мола сделать и глотка воздуха. Внезапно глаза ее распахнулись, и она увидела, что вокруг нее раскинулись бесконечным ковром сверкающие звезды. Их было великое множество, и они были далеко, и в то же время повсюду. Рифис посмотрела на свои руки и не увидела их. Она поискала глазами тело, ноги – но и их не было. Её самой не было. Она стала ничем и всем одновременно. У нее не стало имени, не стало прошлого, не осталось воспоминаний. Существовало лишь то, что было вокруг – россыпь хрустальных брызг в бесконечном океане мрака. Не было ничего важного или неважного, время перестало существовать.

Резкий удар вырвал Рифис из оцепенения. Она села на кровати, учащенно дыша и схватившись за щеку. Над ней встревоженно склонились Стриго, Карл, Хуги и Сейм. Последняя и ударила ее по щеке, вырвав из сна. Лица у всех были вытянутые и озадаченные.

— Рифис, старушка, — Сейм присела на постель и потрясла ее за плечо, — ты как, нормально?

— Что? Что случилось?

— Ты всех перепугала, подруга, — сказала Сейм, — орала как ненормальная, отказывалась убивать кого-то, разговаривала с какими-то носорогами, сказала, что куда-то прыгнула, попрощалась с нами всеми и начала говорить что-то о звездах. В общем, тебе сейчас пока лучше не спать. Пойди к камину, посиди у огня.

— Если б мне снилась такая дрянь, я бы вообще спать перестал, — проворчал Карл, вгоняя в ножны кинжал, вынутый им спросонья.

— Не все способны видеть такие сны, — заметил Стриго. – Аспин рассказывал мне как-то о жрецах дальних крассаражских земель, которые поджигали себе головы, чтобы узреть богов и услышать их откровения. Многие сходили с ума от таких видений.

— Да тут любой спятит, — кивнул Карл, — тут и башку поджигать не надо. Достаточно послушать, что там бормотала Рифис. А впрочем, вместо того чтобы разбираться во всех этих бреднях, лучше поспать да как следует.

Карл завалился на свою кровать, застеленную шкурой убитого им медведя и моментально захрапел. Стриго последовал его примеру.

Сейм вручила Рифис одеяло и отвела к огню. Вокруг, ворча, укладывались спать сонные солдаты. В просторном помещении, уставленном койками, было очень тепло благодаря единственному, но поистине огромному камину.

— Хуги, посиди с ней, все равно не спишь, — пробормотала Сейм, возвращаясь на свою постель. Хуги, который действительно не сомкнул глаз за всю ночь, сидя на своей кровати и покуривая трубку, устроился рядом с Рифис на теплой скамье напротив камина.

— А ты чего не спишь? – спросила Рифис.

— Сон не идет, — пожал плечами Хуги, — видать, с непривычки. Расскажи лучше о своем сне?

— Честно говоря, мне совсем не хочется не то чтобы рассказывать, но и вообще вспоминать его.

— Такие сны нельзя забывать. Они раскрывают тебе истину, главное увидеть и понять ее.

— Не знаю насчет истины, но ужас я точно почувствовала, — Рифис поежилась. – Ты когда-нибудь чувствовал ужас, Хуги? Сбивающий с толку, тяжелый, словно рыцарская броня, и давящий на сердце?

— Не припомню таких ощущений. Но возможно.

— Несколько раз в жизни мне довелось испытать это чувство, — призналась Рифис. — Оно совершенно лишает воли. Тяжко бороться с ним.

— Перебороть свой ужас может лишь невероятно отважный человек. Я уверен, Рифис, что ты именно такая.

— Неужели тебя ничем невозможно испугать до исступления?

— Понятия не имею.

— Тебе нравилось служить в миджархии? — спросила Рифис после недолгого молчания. — Люди боятся и ненавидят стражей.  Признаться, я тоже.

— И меня ненавидишь?

Рифис чуть улыбнулась.

— Ты странный. Не похож на остальных. Ты словно надломлен. И в тебе нет бравады и презрения к окружающим как у обычных миджархийских солдат. У меня нет ненависти к тебе. Но я боюсь тебя, и меня удивляет, как такой человек как ты мог там служить.

— Почему ты боишься меня? — Хуги печально посмотрел на нее. Рифис пожала плечами.

— Но ты словно сам себя боишься. Ты почти не спишь, едва прикасаешься к пище. Ты молчалив и холоден. Твои глаза уставшие и печальные как у старика. Тебя что-то гложет. Что-то страшное и тяжелое. И я смогу понять тебя, ты всегда можешь открыться мне.

Хуги покачал головой и отвернулся.

— Тебе не зачем брать мой груз на себя. У тебя самой таких камней на душе полным-полно. Не взваливай на себя то, что не сможешь утащить.

Оба вновь замолчали.

— Почему ты избегаешь меня? – вдруг спросила Рифис.

— Неправда.

— Еще с самого Белого святилища ты все время странно смотришь на меня, словно хочешь рассказать мне некий секрет… Но уходишь, так ни слова не сказав. Почему бы просто не поговорить?

— Я не знаю, что тебе сказать, — признался Хуги.

— Прости, мне, видимо, показалось.

— Я не мастер подбирать слова. Но хочу, чтобы ты знала, что ты единственная здесь, кто не дает мне окончательно сойти с ума.

— Но почему ты боишься сойти с ума?

— Из-за мыслей.

— Собственных мыслей? О чем же ты думаешь?

— О многом, — Хуги выпустил облачко дыма, словно ставил точку в их разговоре.

— Но всё же? – не унималась Рифис. Хуги застыл, словно статуя. Его студеные глаза и мрачное холодное выражение лица как никогда напоминали каменное изваяние.

— Вот есть человек, — начал Хуги. — Он сотворил много зла. Он насиловал и убивал детей, ему нравилось насилие, он получал удовольствие от убийств. Он упивался этим. И, наконец, вот он схвачен. Какая же кара, по твоему мнению, должна ожидать его?

— Конечно же, смертная казнь?

— Нет, как бы ТЫ с ним поступила. Лично ты. На месте всех судей и палачей. Лишь ты одна.

Рифис помолчала.

— Одна? Я бы убила его.

Хуги кивнул.

— Но было бы это правильно? Тот человек, обожавший убивать, мучить и разрушать людей, тянул эту веревку насилия за собой, и выходит так, что он вложил бы эту веревку тебе в руки. Чтобы ты продолжила его дело. Кто же должен остановиться?

— Не думаю, что это равные деяния – убивать из удовольствия и убивать по необходимости.

— Но так ли это необходимо?

Рифис пристально посмотрела на него.

— Эти мысли мучают тебя?

— Необходимо ли это? Насколько действительно сильно это необходимо? – бормотал Хуги.

— Всё зависит от обстоятельств. Если убив его, ты спас множество жизней, то необходимо.

— Но его не спас.

— Ты не обязан его спасать.

— Значит, я не обязан спасать вообще никого, — Хуги посмотрел на Рифис. – Так зачем же мне убивать его? Что я этим исправлю?

— Но это тупик, Хуги. И ты сам загоняешь себя в него.

— И еще кое-что, — проговорил Хуги, словно не слыша ее. — На чьем месте ты предпочла бы сейчас оказаться – на месте палача с его широким арсеналом возможностей для умерщвления плоти, или на месте жертвы палача – жалкого человека, который должен испытать на себе весь этот широкий арсенал и терпеть ужасную боль?

Рифис молчала. Хуги вздохнул.

— Я бы — на месте жертвы, — в унисон сказали они оба и переглянулись.

— Почему? – спросил Хуги.

— Пытки ранят тело, но палачество ранит душу, а ведь это куда больнее.

— По-твоему, у палачей изранены души?

— По-моему, они лишаются их вовсе. Вовремя не остановившись, оскверняют себя настолько, что превращаются в какой-то неодушевленный инструмент, который исполняет все свои действия просто по привычке. Чем так жить, лучше и жить вовсе.

— Но разве не делают они благое дело, наказывая скверных людей за их злодеяния? Ты сама говорила – если, убивая чудовище, ты спасаешь множество жизней, то это необходимо. Значит, эта работа так же необходима и должна быть уважаема?

Рифис задумалась.

— Да, палачей уважают, но и боятся, чураются. Может, потому что казнить необходимо, но все же… как ты сказал, не очень правильно? Убивать скверно, даже во имя закона. Но как иначе наказать чудовище, терзающее людей? Препоручить тяжелый труд? Посадить навеки под замок? И всю жизнь кормить и поить его, одевать его, следить за ним, чистить за ним дерьмо. Справедливо ли такое наказание? И снизойдет ли раскаяние до него? Что заденет нужную струну его души, неужто отсутствие должного уюта? Мне так не кажется. Да и нужно ли это – стучаться в сердце чудовища? Не легче ли уничтожить его?

— Не всегда легчайший путь – самый верный из всех, — сказал Хуги. – Зачастую выходит так, что, убив чудовище, чудовищем становишься ты сам.

— А чудовище не различает добра и зла, — согласилась Рифис. — И призрачны становятся его понятия о честном суде. Чудовище о нем и не задумывается. Просто молотит куда ему велит чутье, клацает зубами как капкан. Таков, вероятно, и есть палач гризайский, и я ненавижу его.

— Гризайский палач? – Хуги взглянул на Рифис. – Да, вероятно так и есть. Очень точное сравнение. Он, однако, казнил столько убийц, что набралось бы небольшое войско…

— Против войска тех, кто бы замучен им понапрасну, — Рифис горько усмехнулась. – Да, он на службе миджархии. Чудовище на цепи, исполняющее волю господина. Но мне не жаль его. Это чудовище всегда обладало достаточной мощью и изобретательностью, чтобы разорвать цепи и уйти прочь, едва почуяв, что его используют не как меч справедливости, но как бритву для потрошения всех неугодных. Но он сделал свой выбор…

— Сделал свой выбор… — как эхо повторил Хуги.

— И потерял человеческий облик.

— Знаешь, кое в чем мы схожи. Я тоже ненавижу гризайского палача.

Хуги затянулся трубкой и замолчал.

— Ты вырос в Гризае? – неожиданно спросила Рифис, видимо, желая сменить тему.

— Родился и вырос, — кивнул Хуги. – Мой отец был скорняком. Нас было четверо братьев, и отцу понравилась идея о том, что необязательно платить подмастерьям, ведь у него столько сыновей. Я в ту пору был еще мальчишкой лет восьми. Но уже работал со шкурами. Просаливать, отмачивать и мять меня уже тогда учили, а еще отец брал меня с собой сдирать шкуры. И у меня неплохо получалось. Мы жили в ремесленном квартале вместе с другими скорняками, седельщиками и шорниками. И жили неплохо, — Хуги сделал паузу. – До тех пор, пока не пришло бешенство. Зараженные, дурно обработанные шкуры сгубили и братьев, и отца. Мы с матерью чудом не заболели благодаря тому, что уезжали в Гризер. Многие на нашей улице тогда умерли от этой странной болезни. Мы перебрались ближе к миджархийскому замку, где меня взяли на службу в городской патруль. Мама умерла от легочной болезни спустя десять лет. В то время я уже был в гарнизоне. Как видишь, ничего интересного обо мне сказать нельзя.

— Это жизнь, — вздохнула Рифис, — она и не должна быть интересной или неинтересной. Чаще всего она либо скучна, либо трагична. Не знаю других случаев.

Хуги вдруг полез в кошель, словно вспомнив что-то. Он достал свою вторую трубку и протянул Рифис. Та осторожно взяла, и Хуги помог ей набить и раскурить. Рифис не любила курить. Много раз она пробовала трубки солдат Аспина и Джокула, но всегда сразу же возвращала. Но в этот раз табак был необычайно терпким, бархатным на вкус. От него приятно щекотало в носу, а в груди возникало ощущение легкости и тепла. Аромат дыма Рифис почувствовала еще раньше, когда курил Хуги. Он был мягким и свежим, ей нравилось сидеть в теплом тумане, который выдыхал Хуги.

Он продолжил молча курить. Рифис тоже молчала, покусывая мундштук зубами. Она смотрела, как он курит, сжимая трубку крепкой мозолистой рукой. Одежду миджархийского стража он давно сжег в камине, теперь на нем была длинная серо-зеленая шерстяная рубаха, стянутая на запястьях небольшими наручами, да черная кожаная куртка с короткими рукавами.

Глаза ее начали слипаться. Снова спать? Рифис в ужасе замотала головой. Ей было страшно вновь засыпать, слишком свежи были воспоминания о сне. Но хоть она и испугалась этого странного нереального зрелища, понять его она мучительно хотела. Поэтому дожидалась следующего дня, чтобы как можно скорее поговорить с тем, кто по ее мнению, мог отлично разбираться в сновидениях.

Предыдущая глава

Следующая глава