7. Джеки

Ветер целый день трепал верхушки деревьев, осыпая лесной город разноцветным листопадом. Осень неумолимо захватывала этот край, и синий мох, покрывающий лесную подстилку яркими лоскутами, поистине сказочно смотрелся посреди красно-жёлтых листьев и потускневшей зелёной травы.

Рифис отгребла метлой налетевшие листья со строительной площадки и снова принялась за работу. На этом месте возводился дом, в котором отвели угол и её семье, поэтому в перерывах между тренировками новобранцев Рифис участвовала в строительстве наравне со своими будущими соседями.

Ветер разошёлся не на шутку. Кроны соседних деревьев пригибались, словно бы кланяясь богу ветра, который решил взъерошить лес своим дыханием.

— Главное, чтоб пожар не начался, — мрачно заметил один из строителей. Рифис согласно кивнула. — Хоть одну искру ветер донесёт до сухостоя — и всё, — буркнул он, разведя руками. — Не люблю я ветер. Ох, не люблю. Вот в Крассаражии постоянно так – ветрище поднимется и потом не продохнуть – горят степи, поля, леса… Всё горит!

Рифис непроизвольно потянула носом, — не пахнет ли дымом. К счастью, пахло только свежей древесиной да вытоптанной травой. Но только Рифис потянулась за молотком, как вдруг до них донёсся крик. Созывали народ.

— Ну что я говорил! — мужик в сердцах вогнал топор в поленце и сплюнул.

Не разобрав из прерывистых выкриков ни слова из-за ветра, Рифис кинулась в город. Ни дыма, ни огня видно не было, зато повсюду толпился народ, стекаясь к дому командира Аспина.

— Что случилось? — Рифис подбежала к Стриго, который стоял на ступенях дома и внимательно глядел на дорогу.

— У нас гость, — ответил стрелок, не сдержав улыбки, — важнейший, желаннейший гость.

Солдаты выстроились по обочинам, образуя коридор для прибывших и оттесняя толпу. Рифис протиснулась к лучникам и из-за их спин увидела, как на дорогу, мощно грохая копытами и фыркая, вынеслось какое-то жуткое существо. Рука её непроизвольно стиснула нож, но так и замерла на рукояти.

Огромная, раза в три крупнее обычной, вороная лошадь перешла на шаг. Она переставляла мохнатые ноги-столбы толщиною с дерево, рыла землю копытами, напоминавшими щиты, и хлестала по бочинам чудовищной плетью хвостовых волос. Но больше всего поражало её жуткое уродство. Рифис долго тёрла глаза, прогоняя наваждение, однако зрение её не подводило, в глазах не двоилось — у лошади действительно было две мощные головы на двух мускулистых шеях. Головы располагались одна над другой, верхняя с более длинной шеей сердито фыркала и трясла лохматой гривой, нижняя, короткошеяя — напротив, спокойно пожевывала трензель, равнодушно глядя по сторонам. Холка и плечи лошади бугрились горбами и наростами с торчащими клочками чёрной гривы.

— Чудовище! – вскрикнула Рифис.

— Точно, — кивнул ей соседний лучник, — настоящее чудовище. Который раз уж вижу я кобылу Доттир, и всё равно пробирает холодок.

— Две головы! – потрясённо пробормотала Рифис.

— И обе разные, — услышала Рифис знакомый голос, — одна спокойная, послушная, может и морковку с рук взять. Вторая же – настоящее отродье Шерцы! Хитрая и злая как тысяча демонов. Может и голову откусить, между прочим.

Рифис облегчённо выдохнула, увидев рядом Маурина. Добродушный лекарь похлопал её по плечу и продолжил бормотать ей на ухо:

— Доттир, лошадь командира Валли – одна из знаменитых зверей-уродов из Южной Небулы. Командир сам изловил её и обучил, натаскал, как говорится, под себя. А это совсем непросто – когда одна голова хочет как следует пожрать из твоих рук, а вторая желает сожрать тебя самого. Доттир ужасна, но, как и Вазис, пугает лишь своим видом. Это животное подчинилось человеку, а тех, кто подчиняется, бояться не стоит. Но остерегаться, всё же, будет разумно.

Только теперь Рифис удалось разглядеть всадника. Он возвышался в седле, надежно укреплённом широкими ремнями, и подтягивал поводья, успокаивающе похлопывая разгорячённую лошадь по верхней шее. Он был очень молод, либо казался таковым. Совсем юнец, — отметила про себя Рифис. Его чёрные волосы дико взъерошил ветер, чёрные, неожиданно огромные глаза буйствовали отблесками в последних лучах закатного солнца, весь он полыхал горячей радостью при виде встречающих его людей и, казалось, успокаивал после долгой скачки не только лошадь, но и себя самого. Есть в них нечто похожее, — подумалось Рифис. На нём был лёгкий воронёный доспех, что ещё больше роднило его со своей Доттир. Улыбка молодого командира была широка, тепла и безумно красила его, он был уверен в себе, даже, как показалось Рифис, чересчур.

— Лорд Валлирой! – донёсся с крыльца голос Аспина. – Рады приветствовать вас в Лесном городе, высокочтимый лорд!

Аспин галантно поклонился, широко и насмешливо при этом зубоскаля, на что всадник раздражённо фыркнул и ответил:

— Перестань, Аспин, я тебе не лорд, и эта шутка уже начинает надоедать.

— Прошу меня простить, командир Валли. Добро пожаловать, и будьте же как дома.

— Я и так дома, — усмехнулся тот.

Он оглядел толпу, с любопытством взирающую на него, и снова улыбнулся – широко и лучезарно, словно возликовав от какого-то счастливого известия. В его восторженных глазах заблистали искры, он рассмеялся и воздел руку.

— Жители Гиацинтума! Великолепные мастера! – звонко прокричал он. – Приветствую вас, достойные люди. Ваш город, хоть ещё только строится, но уже прекрасен, как и лес, который его окружает. Вы все меня знаете не только как командира Джеки Валли, но ещё и как бывшего лорда. Да, я отрёкся от барских привилегий и бархатных подушек, однако, по местным законам этот лес всё ещё принадлежит мне. Как лорд Синего леса я, Джокул Валлирой, дарую весь лес к юго-востоку от Сапфировой реки крассаражским мастерам, на благо народа и процветание нового города. Синий лес огромен, полон зверьём настолько, что не перестрелять за десять поколений. Сапфировая река – чиста словно сапфиры Хеласуновых гор, чище вы не найдёте ни севернее, ни южнее. Этот лес не уступает звёздному лесу из сказочек медоустов, так что вот он, ваш звёздный лес – живите и здравствуйте!

Лесную тишину разорвал радостный галдёж. Народ ликовал и приветствовал командира, воздев оружие, молотки и грабли. Жители Гиацинтума долго ещё хором выкрикивали имя Валли, свистели и смеялись, пока, наконец, командир Аспин не призвал к тишине. Впрочем, слова его потонули в новых выкриках и оглушительной дроби лошадиных копыт, — на дороге взметнулась пыль, и с гиканьем да свистом в город бурей ворвались многочисленные всадники. Люди командира Валли, наконец, нагнали его.

— Он же сказал, что больше не лорд, — заметила Рифис, склонившись к уху Маурина, — но сразу же произнёс речь лорда. Да здесь каждое его слово, каждый жест – любование собой.

— Джеки Валли молод и дерзок, — кивнул доктор, — любит красоваться, выступать, я бы даже сказал, рисоваться. Однако его трудно назвать безрассудным. Он заслужил звание командира не из-за благородного происхождения. Это смелый и решительный малый, хитроумный ловкач, с которым опасно иметь вражду. К тому же он мастер. В общем, прекрасный и опасный человек.

— Мастер чего?.. – спросила, было, Рифис, но Маурин вместо ответа рассмеялся, хлопнул её по спине и отправился обратно в город. Джеки Валли, он же Джокул Валлирой, в это время спешивался – спускался со своей кобылы по своеобразной «лестнице» из стремян. Спрыгнул он довольно ловко. Интереснее, как он будет на неё взбираться, — усмехнулась про себя Рифис.

Валли тотчас подбежал к Аспину, и они крепко обнялись как старые друзья, не видавшиеся уйму времени. Затем оба командира отправились в дом, а народ начал расходиться. Рифис побрела на стройку, озадаченная внезапным появлением наследника Валлироя.

Его отца она никогда не видела. Поселившись в деревне, она даже не знала, как выглядит её лорд. Замок на скале – огромный, вычурный, похожий на гигантский торт, был совершенно недосягаемым местом. Однако Риган, сын Рифис, частенько рассказывал ей, как они с мальчишками подходили к самым стенам и подолгу разглядывали их, а посмотреть было на что. Бойницы на стенах замка были вычурно обложены камнем, как и грандиозные ворота, растворяющиеся с неимоверным грохотом и скрежетом. Повсюду на стенах блистали оружием солдаты, на башнях развевались широкие полотна синих знамён. Замок был под стать своему владельцу – о Синем лорде говорили как о невероятно богатом, высокомерном и жадном человеке.

Однако всякий знал его слабость – лорд слыл не просто примерным семьянином, но страстно преданным своей семье отцом и мужем. Его жена почти никогда не покидала замка, но ей и не за чем, думала Рифис. Лорд положил бы к её ногам всё, чего бы та ни захотела, не стоило и вставать с кровати. Когда леди Валлирой благополучно родила тройню – троих мальчиков, — лорд был вне себя от счастья, и целую неделю его крестьяне не знали бед, наедаясь и напиваясь щедрыми дарами лорда на всю оставшуюся жизнь вперёд.

С тех пор мальчики возмужали. Джозар и Джовер с детства держались вместе, вместе же и обретались теперь в миджархийском замке в Гризае, трудясь на военном поприще во славу правителя. Говорят, лорд-отец всегда неимоверно гордился ими обоими. Старший из тройни Джокул с детства предпочитал одиночество. В мечтах о дальних путешествиях он постоянно убегал в лес, где его подолгу искали егеря с собаками. Говорят, он исходил Синий лес вдоль и поперёк. Восемь лет назад он внезапно покинул отчий дом, и каждому известно, что лорд был вне себя и настойчиво искал своего наследника по всему лесу. После того как в чаще были найдены обглоданные останки его лошади, искать маленького лорда перестали. До сих пор никто не знал, где прозябал наследник, большинство считало его мёртвым, как и сам лорд. Интересно, знает ли отец, что сын нынче раздаривает его владения, подумалось Рифис.

Она подошла к стройке, но увидела, что рабочие уже собираются уходить.

— Уж сумрачно совсем, — заявил один из строителей. – Раньше стало темнеть. Складывать четвёртый венец из брёвен будем уже завтра, приходи с восходом.

Рифис кивнула и снова зашагала в город, в кузницу, где они с сыном временно жили, занимая угол у старого кузнеца и его жены. Риган всем сердцем тянулся к кузнечному делу и целый день проводил за работой, помогая старому Рабаду изготавливать бесчисленные наконечники для стрел, да клепать наручи и нагрудники. Ризан, покойный муж и отец, был не просто хорошим ремесленником, а самым настоящим мастером, одним из знаменитых гризайских кузнецов. И Риган не столько хотел почтить память отца, занимаясь кузнечным делом, сколько и сам не мог уже и жить без этого ремесла. Оно вросло в него, став неотъемлемой частью его жизни, и мальчик во что бы то ни стало пытался вернуть её.

Ветер не унимался. Темнело так быстро, что с каждым шагом Рифис всё хуже видела дорогу. Дома угрюмо теснились по сторонам, словно подозрительные незнакомцы, но тут же через мгновение уютно и тепло улыбались окнами, которые озаряли свечи, жаровни и печи. Отрадно было смотреть на это, и теплело на сердце при мысли, что от надвигающихся холодов можно было так покойно и надёжно укрыться. Рифис накинула на голову тёплый капюшон с длинным хвостом и повязала его вокруг шеи. Казалось, ветер подгонял холодную осень побыстрее навалиться на Гризаман, чтобы разогнать людей по тихим тёплым углам.

 

Джокул Валлирой и Гладиус Аспин сидели напротив камина и согревались не только жарким пламенем, но и замечательным вином из погребов замка Валлироев. Рядом развалился Вазис, тоже бывший не прочь погреть шкуру у огня.

Ночную тишину нарушал лишь треск поленьев в камине да шелест леса за окном. Друзья молчали, раздумывая каждый о своём, и хотя обсудить им стоило многое, слова нынче вязли на губах, не просыхающих от тёмного, ароматного вина. Джокул, который предпочитал отзываться на придуманное им самим имя Джеки, поначалу с большим удовольствием разомлел у огня в своём кресле и блуждал рассеянным взглядом по залу, изредка с теплотой и полным своим расположением задерживаясь глазами на лице Аспина. Тот помалкивал, вытянувшись в соседнем кресле, и в полусне вяло покачивал чашей из-под вина, которую наполнял не единожды в этот вечер.

Джокул, успевший за несколько месяцев соскучиться по своему собрату, в конце концов насмотрелся на него и надолго вперился глазами в огонь. Улыбка вскоре сползла с его лица, на лоб навалилась усталость, отчего брови его сдвинулись, а глубокие синяки под глазами сильно потемнели. Сжав губы в тонкую нить, он напряжённо вздохнул, после чего вдруг вскочил на ноги и беспокойно заходил по залу.

— Опять тебе неймётся, — сонно проворчал Аспин, не раскрывая глаз. – Угомонись, Джеки. Ты стал меньше пить и больше маяться, немедленно исправься.

— Пока ты дрых, я выпил столько, что завтра будет нечем потчевать твою братию, — отозвался Джеки, — попутно я совершил поход в соседние кусты, которые, боюсь, по весне уже не зацветут.

— Не волнуйся, старый лорд был крайне щедр и снабдил нас большим запасом, — усмехнулся Аспин. – Все его дары были превосходны и обильны. Право, какой великодушный человек, настоящий любящий папаша!

— Это не любовь, это страх, — еле слышно произнёс Джеки. – Отец в ужасе.

Аспин кивнул.

— Я бы на его месте тоже трепетал перед тобою. Твоё возвращение домой не сулит ему ничего хорошего.

— Ты прав, Глэзи, у него есть причины трепетать, — изрёк Джеки откуда-то из тёмного угла. Аспин любил сокращение своего имени, выдуманное Джеки, который утверждал, что при его упоминании слышит звонкий лязг мечей.

— Что ты удумал на сей раз? – почти ласково спросил Аспин своего младшего собрата, словно журя малого ребёнка за очередные шалости.

— Убить его.

— Убить? – Аспин выпрямился в кресле. – Это на тебя не похоже, братец.

— А что на меня похоже?

Джеки вышел к огню и опёрся спиной о тёплую стену у камина, сложив на груди руки. Его громадные чёрные глаза сверкали недобрыми искрами, большой улыбчивый рот был бледен и сжат как порез на худом скуластом лице. Волосы его по обыкновению торчали во все стороны, одет он был в свой неизменный походный камуфляж — чёрный кафтан, серые штаны, обмотанные верёвками, да высокие сапоги из чёрной замши. Он был невысок и казался тощим, но из закатанных рукавов виднелись его натруженные жилистые руки с большими мозолистыми ладонями, покрытыми многочисленными шрамами.

— Каков же я?

— Ты пьян, — ответил Аспин, внимательно оглядев его и вновь откинувшись в кресле. – Конечно пьян, паршивец.

— Так и есть, — пожал плечами Джеки. – Но я вполне серьёзен, Глэзи. Если понадобится, я убью его.

— Если понадобится?

— Полагаю, что это может стать неизбежным. Кто знает, чем окончится осада. Я должен быть готов к любому развитию событий.

— Ах вот оно что, — протянул Аспин. – Присядь-ка. Ну же, — Джеки нехотя плюхнулся в кресло. Аспин наклонился к нему и пытливо взглянул в его беспокойные глаза. – Ты несомненно должен быть готов, и если так распорядится судьба, ты убьёшь его. Однако будь также готов и к тому, что это не принесёт тебе облегчения.

— Облегчения?

— Именно. Ведь этим ты себя утешаешь, верно?

Джеки ничего ему не ответил, но не отвёл глаз от лица собрата, которому всегда поверял самые потаённые и мрачные свои думы.

— Каждый раз как ты оказываешься здесь, ты унываешь, погружаясь в воспоминания, — продолжал Аспин. – А ведь твоя боль не в Синем лесу, и даже не в Синем замке. Она зреет в тебе, и я в очередной раз напоминаю тебе – вырывай эти шипы из своего сердца. Твоё прошлое, то, что тебе довелось пережить здесь, не отнять и не перечеркнуть, оно навсегда с тобой. Но это те дрова, на которых танцует твое пламя. А пламя это имеет великую силу. Я вижу его отблески в твоих глазах.

Глаза Джеки и впрямь сверкали, отражая пылающий перед ними огонь. Он усмехнулся и потянулся к поленнице, чтобы подкинуть в камин немного дров.

— Но ведь ты почувствовал, — сказал он, — почувствовал то самое облегчение, когда убил своего отца.

— Да, — кивнул Аспин. – Облегчение. Или освобождение – как угодно. Когда снимаешь дрянной тяжеленный доспех, весь в дырах, бестолковый и неудобный, предательски проржавелый в самых нужных местах, — вот что я почувствовал. Но ты забываешь, Джеки, — он серьёзно взглянул на него, — я убивал многих, очень многих. Это навсегда наложило на меня свербящую печать убийцы, я чувствую её тяжесть и поныне. Я ни о чём не жалею, скорей наоборот, считаю, мои поступки были правильными. Однако я заплатил за это немалую цену – убийства стали моим мастерством, моей миссией, моим единственным средством достичь своих целей. Я слишком люблю тебя, братец, чтобы желать тебе такой судьбы, судьбы истребителя. Ты иной и судьба у тебя иная. Ты очень воодушевлён и целеустремлён. И я вижу, братец, что ты загорелся нашим походом пуще прежнего.

— Не отрицаю. Отличное приключение выходит, Глэзи. Приключение что надо. И что немаловажно – исход его может изменить судьбу всего мира. Подумать только!

Аспин улыбнулся и протянул руку к кувшину с вином.

— Да, Джеки, судьбу мира всегда меняют чудовища и мечтатели. И те, и другие рождены обычными людьми, но кем станут они — решать лишь им самим. Каждый избирает свой путь. Чудовища – путь торжества над другими, мечтатели – путь поиска. И знаешь, путь поиска может быть вечным, но в этом вся его прелесть, ибо…

— Какой бы чудесной ни была цель, сам путь к ней гораздо важней, — хором с ним закончил Джеки, подняв чашу с вином. И с улыбкой добавил: – Эх, Глэзи, не быть тебе ни чудовищем, ни истребителем, ты истинный мечтатель.

Аспин осушил свою чашу и усмехнулся.

— Многие с тобой не согласятся. Когда я убил своего отца, флавонского миджарха, я отлично понимал, что взваливаю на себя огромный груз проблем и обязанностей. Мне стоило немалого труда убрать подальше от себя всю знать, которая могла повлиять на меня, буквально чудом удалось подчинить казнохранилище, перетянуть на свою сторону гильдию тюремщиков, часть военных, при этом казнить двух генералов, всех палачей, многих уважаемых священников. Я отказался от трона и даровал Флавону свободу, возможность избрать иной путь, заложить фундамент нового общества. И ты думаешь, народ возрадовался своему освобождению? Отнюдь – меня клеймили чудовищем. На улицах в меня кидали мебель, оружие, грязь, камни, объедки, даже цветочные горшки. Люди тыкали в меня вилами и требовали моей смерти, оплакивали гнусных духовников, требовали то моего воцарения, то нового миджарха, требовали новых храмов и новых палачей. В ответ я вывел из города все свои войска, предоставив этому народу развиваться тем путём, который ему больше по душе, — Аспин сделал паузу, мрачно уставившись в темноту за окном. Джеки, слышавший эту историю далеко не впервые, раздражённо закатил глаза.

— Как ты знаешь, за мной пошли не только солдаты и их семьи, но и многие другие, чей голос не был услышан за спинами тех, кто кидал в меня помидоры и собственное дерьмо. Ты видел, что представляет собой сейчас Флавон – наполовину сгоревший, грязный городишко, из которого убрались все мало-мальски приличные люди. Оставшийся сброд нашёл пристанище себе под стать. Теперь во Флавон стекаются оборванцы, головорезы и шлюхи со всего Вердамана. Я не менял этих людей, не склонял к дурному, лишь содрал с общества шкуру лицемерия, страха, подобострастия. Я убил власть, которая наваливалась на них, насиловала, обкрадывала и сжигала. Но потеряв её, эти люди потеряли постоянство и незыблемость уютного страха, который защищал их от них же самих. Теперь они сами по себе, один на один с самым страшным врагом – своей совестью.

Аспин заглянул в кувшин и обнаружил, что тот пуст. Слегка покачиваясь, он прошёл к тёмному углу у двери и наполнил кувшин вином из бочонка. Джеки поставил на стол пустую чашу и с хитрым прищуром посмотрел на друга.

— Пока ты тут разглагольствовал, Глэзи, я уж думал — усну, — сказал он. — Но потом внезапно придумал, как нам войти в Синий замок и не поскользнуться. Мы возьмём его менее чем за неделю.

— Неделю? – воскликнул Аспин. – Какие же средства понадобятся, чтобы снарядить армию, способную брать такие замки в столь короткие сроки?

— Средство нам нужно лишь одно – я сам. Я, Джеки Валли. И я возьму замок, для этого мне нужно будет лишь отлить на крепостную стену.

— То есть ты помочишься у ворот, и они распахнутся как по волшебству? – уточнил Аспин. – Лишь стоит тебе расстегнуть штаны?

— Именно.

— Я не пропущу такое зрелище.

— Разумеется, Глэзи, разумеется. Ты приглашён! Тем более оружие обнажить всё же потребуется.

— Лорд будет жить? – поинтересовался Аспин.

— Будет, если захочет, конечно. Я не планирую его убийство, но когда ты узнаешь его лично и выяснишь, что он за человек, то поймёшь, почему я намеревался прикончить его. Мне будет сложно сдержаться, чтобы не задать ему хорошую трёпку.

— Наслышан я о нём.

Они пили до глубокой ночи, отмечая долгожданную встречу, пока наконец сон не свалил обоих прямо у камина.

 

Предыдущая глава

Следующая глава

error:
Яндекс.Метрика