Глава 6. Райские кущи

 

Серая косматая трава под ногами и не думала заканчиваться. Казалось, растительность была бесконечной, и это одновременно и пугало, и завораживало Абби. Серыми были и деревья, и кустарники, овраги зияли черными провалами, небо же было рябым и тёмным как порох.

В сумерках лес постепенно чернел, мрачнел и подавал иные голоса, но всё так же пах травами и смолой, свежесодранной животными корой и раздавленными насекомыми. В низинах почва была мягче из-за обилия мха, там сильно пахло сыростью и грибами — Абби обожал этот запах и как-то раз даже решил заночевать на мягчайшем трухлявом бревне. Но вскоре подскочил, испугавшись громких шорохов и писка — жизнь во влажных мхах бурлила в ночи.

Он брёл в поисках ночлега вот уже много часов. Сильно хромая, Абби припадал на трость и еле волочил ноги в высокой густой траве, заваленной ветками и затянутой паутиной. Сумку он тащил волоком по земле вслед за собой — ремень порвался и теперь поклажа Абби отчаянно гремела позади него. У него не было сил нести сумку, даже не смотря на то, что она заметно полегчала с того дня как он покинул Фастар.

К ночи он неожиданно вышел на лысый каменистый холм. Глянув вниз, Абби увидел черную мглу, растекавшуюся по окрестностям огромным пятном. Сердцем почуяв неладное, Абби двинулся в сторону, не решившись спуститься в овраг. Ему было невдомёк, что он набрёл на болото, но тревожная ночная угроза, гулко ухающая и стонущая из темноты, подсказывала ему сменить направление.

Он потащился по кромке оврага, присматривая, куда можно было бы забиться для ночлега. Но под ногами хрустела каменистая пыль вперемешку с землёй и странными белыми камешками, и не встречалось ни норы, ни валуна, чтобы расположиться поудобнее. В темноте Абби не видел, какое количество змей шныряло по окрестностям, и потому медленно шёл вперед, раздражённо стремясь покинуть возвышенность.

Глубокой ночью облака вдруг разверзлись, и месяц, уже изрядно раздавшийся в честь предстоящего полнолуния, робко осветил лес.

Всё вновь стало серым.

Абби обнаружил, что спустился к каким-то пушистым лугам, реющим красивыми серебристо-голубыми волнами. Вдали чернела кудрявая тьма — деревья, понял Абби. Он решил заночевать на опушке и поспешил через луга к раскидистой роще. В нос ему ударил странный сладковатый запах. Тяжёлый фруктовый аромат сопровождался резким, каким-то медово-грибным душком, и сердце Абби дрогнуло — он уловил знакомые нотки этой фруктовой ауры. Доковыляв до рощи, он с удовольствием отметил, что нюх не подвёл его — кругом росли абрикосовые деревья. Под ногами его хлюпали переспелые фрукты, над головой в ветвях шумели птицы. Абби, которому пришлось какое-то время тащить сумку подмышкой, с облегчением положил ее наземь, а сам пристроился в корнях двух переплетённых деревьев. Он выпил остатки воды и съел несколько чуть забродивших абрикосов, найденных у себя под ногами. По-видимому, здесь было птичье царство — шелест крыльев и странный клёкот со всех сторон убаюкивали уставшего Абби.

Он развалился и приобнял корни, однако внезапно нащупал рукой верёвку. От удивления Абби встрепенулся и снова сел. Он повертел в руках конец пенькового каната и вдруг его осенило — веревка замечательно пригодится ему, ведь теперь он мог починить сумку и вновь нести поклажу на плечах.

Подивившись такому магическому дару леса, Абби устроился поудобнее и, сжимая в руках верёвку, приготовился уснуть. Глаза его неумолимо слипались.

К его величайшему ужасу, верёвка вдруг пошевелилась — кто-то с силой дёрнул её и потянул на себя. Абби моментально бросило в жар, сердце его забилось в груди от страха. Вместо того чтобы выпустить веревку, в панике он сжал ее с такой силой, что пальцы его побелели во тьме. Он прижался к стволу дерева, и, тяжело дыша, прислушался к ночным шорохам. Здесь был лес, принадлежавший лишь деревьям и птицам, себя Абби давно уже считал его частью — новообретённой, неопытной, но уже свыкшейся со своим окружением.

Сейчас он ощутил присутствие чего-то постороннего и чуждого окрестному пейзажу. Абби испугался так сильно, что почти готов был обмочиться, и когда услышал совсем рядом чьи-то громкие шуршащие шаги, раскрыл рот в немом крике.

Здесь, вдали от дома и спокойного общества, окружавшего его с рождения, он ощутил в полной мере свою беспомощность и слабость – на помощь было звать некого.

Оцепенев, Абби наблюдал, как из-за дерева медленно появилась темная косматая голова.

Почти потеряв сознание, он вдруг расслышал приятный низкий голос:

— Ты живой что ли?

Обладатель головы с удивлением взирал на скрутившегося в позе умирающей собаки Абби. Это был высокий человек в расстегнутом сером плаще до колен, темной одежде, туго зашнурованных ботинках. Он был бородат и ясноглаз — его склеры поблескивали в темноте.

— Отдай мне веревку.

Незнакомец с силой дёрнул за канат. Абби ничего не ответил, но и не ослабил хватку.

— Отдай мне эту проклятую верёвку, — угрожающе прошептал незнакомец, присев на корточки. Он протянул руки к сжатым кулакам Абби, но тот вдруг резко отпрянул в сторону и сквозь зубы процедил:

— Не дам.

Зачем он это сказал, Абби не знал. Однако в паническом угаре ему взбрело в голову, что веревку нельзя отдавать ни в коем случае. Это показалось ему спасительно важным делом. Поэтому он намотал канат на кулаки и встал на четвереньки.

Незнакомец выпустил свой конец веревки и скинул плащ на землю. Он тут же бросился на Абби и моментально уложил его на обе лопатки. Он сдавил локтем его грудь и ухватил за кисти рук.

— Дай её мне! – отчаянно кричал он, вырывая канат из крепкой хватки Абби. – Отдай же!

Абби стонал от боли. Он ударился головой, ушиб больную ногу, да и под тяжестью незнакомца было отнюдь несладко — он начал задыхаться. Однако так и не выпустил из рук свой трофей.

Незнакомец вдруг отпрянул. Он встал неподалеку на колени и внезапно зарыдал.

— Прости меня. О, прости меня! И молю тебя, отдай мне верёвку, — всхлипывая, взывал он к Абби. — Отдай её мне. Дай же.

Абби, кряхтя, поднялся.

— Нет. Моя верёвка.

Незнакомец закрыл лицо руками и яростно потёр ладонями лоб. Абби внимательно разглядывал его, с удивлением обнаружив, что страх начал отступать. Боль отрезвила его. К тому же плачущий незнакомец выглядел чрезвычайно жалко и беззлобно.

Он начал быстро наматывать верёвку на левую руку. Незнакомец грустно смотрел на него и, казалось, больше не собирался драться за обладание грязным потрёпанным канатом.

— Прости меня, — вздыхая, повторил он. – Делай что должен, я больше не побеспокою тебя.

К изумлению Абби, он протянул руку и благословил его. Затем незнакомец поднялся и, прихватив свой плащ, побрёл в темноту. Абби какое-то время не шевелился и настороженно прислушивался к его удаляющимся шагам. Прижимая к груди верёвку, он вновь устроился на своем месте в корнях, дав себе клятву не спать всю ночь и сторожить добычу.

Проснулся он поздно.

Когда Абби открыл глаза, солнце вовсю разливалось по окрестным зарослям, поэтому он щурился и не мог оглядеться – день был на редкость лучезарным. По-прежнему пахло чем-то сладковато-тошнотворным, в травах гудели насекомые, слышался птичий щебет и суетливые шорохи. По ногам Абби ползали муравьи.

Он медленно сел, потирая плечо. Всё его тело ныло от боли – ночная драка и неудобное ложе изнурили его, и ему совершенно не удалось отдохнуть за время сна.

— Я не понимаю.

Абби подскочил от неожиданности, услыхав голос своего ночного соперника. Тот сидел неподалеку и неотрывно смотрел на Абби.

— Не понимаю, отчего ты медлишь. Отчего не сделаешь то, за чем явился.

— Вали отсюда, — посоветовал Абби, поднимаясь на ноги. – Оставь меня в покое.

Незнакомец выглядел мирно. По-видимому, он не собирался бросаться в атаку, однако глядел на Абби с удивлением и тревогой, отчего тому было не по себе.

— Мне нет дела до тебя, — покачал головой незнакомец. – Я лишь пришёл за верёвкой.

— Зачем она сдалась тебе?

— Затем же, зачем и тебе.

— Я хочу починить сумку.

— Сумку?! – незнакомец, казалось, был ошеломлён. – Починить сумку?

Абби указал на свою поклажу, валявшуюся неподалеку. Незнакомец встал и быстро подошёл к Абби, который тут же попятился и сжал кулаки.

Незнакомец оглядел его с ног до головы.

— Кто ты вообще такой? И чего здесь ищешь?

— Я болен ненавистью, ищу таких же как я. И, похоже, нашёл.

Абби и сам не отрывал глаз от странного человека в плаще. Отчего-то он казался ему знакомым. Лицо его было грязно и исцарапано, как и руки. Плащ безнадежно испачкан в земле и зелени, на тёмной одежде под ним клочьями висела сухая трава, сучки и листья. Его потрепанный, взъерошенный облик совершенно не вязался с его взглядом – глубоким, печальным, даже трагичным. Большие темные глаза его тревожно изучали Абби, который отвечал ему подозрительным мрачным взором из-под сдвинутых бровей.

Незнакомец покачал головой.

— Нет ненависти в моём сердце. Одна лишь тяжкая горечь.

— И зачем же тебе верёвка?

Незнакомец грустно улыбнулся.

— Освободиться и освободить мир от своей горечи.

— Чего? – Абби отчаянно силился вспомнить, где он встречал этого человека. Но привычка содержать свою память в идеальной чистоте сыграла с ним злую шутку.

Незнакомец же вдруг поднял руки.

— В этом храме освобождения Благодать дарует избавление и спасение всякому страждущему.

Он обратил лицо вверх, и когда Абби последовал его примеру, то содрогнулся и попятился.

На раскидистых душистых деревьях, сверкающих листьями и яркими сочными плодами, болтались трупы висельников. Пара висела и прямо над Абби, зацепившись ногами за ствол. Он пятился и спотыкался, озираясь кругом с разинутым ртом. Повсюду, куда ни глянь, висели человеческие тела, словно стыдливо прикрывшись листвой. Полуистлевшие, гниющие, иссохшие – на них восседали птицы и лакомились кишащими в трупах личинками, выклевывали глаза и языки.

Словно во сне побрёл Абби вперёд, будучи не в силах оторвать глаз от невероятных «плодов» этого райского сада. Повсюду колыхались скелеты в рванье, свисая до самой земли. Встречались и те, кто окончил жизнь сравнительно недавно – вокруг них клубились мухи. Тех же, кто упал наземь, облюбовали муравьи и прочие ползучие твари, питающиеся бренной человеческой плотью. Тяжёлый запах, напоминавший смесь мёда с дерьмом, был ничем иным как трупной вонью в сочетании с фруктовыми ароматами и цветочным благоуханием.

Сколько бы ни углублялся Абби в чащу, трупов становилось всё больше. Они гроздьями свисали с абрикосовых и яблоневых деревьев. Покачивались они и на высоких старых вишнях, словно хороводами обросших вокруг солнечных цветочных полян. В глубине рощи тошнотворный запах сгустился в душный, плотный смрад, привлекающий зверьё — со всех сторон слышались резкие пугливые шорохи и фырканье. Вся эта гигантская фруктовая роща была, по-видимому, очень старой – деревья были мощны и раскидисты, громадные ветви их ломались под тяжестью мелких, но обильных плодов и тел и валились наземь.

Хромая, Абби ковылял от дерева к дереву. Он зажимал рот и нос, пытаясь не дышать вблизи висельников. Словно в бесконечном кошмаре он влачился по лесу, не в силах остановиться.

— Я не смею беспокоить их, — вдруг проговорил незнакомец над самым его ухом. Абби резко развернулся и в страхе взглянул на него. Тот тащил его рваную сумку и трость. – Не могу потревожить их покой, нагло забрать у них то, что даровало им освобождение. Посему надеюсь, что всё же ты вернёшь мне верёвку. После того, как я свершу то что должен, ты сможешь забрать её.

Он протянул Абби трость. Тот вырвал ее у него из рук и прохрипел:

— Пошёл прочь! Не ходи за мной! Не смей ходить за мной!

Он быстро заковылял дальше, тревожно оглядываясь на незнакомца.

— А как же твоя сумка? – крикнул тот ему вслед.

Абби вновь оглянулся и увидел, что незнакомец держит в охапке его торбу с бутылками.

— Плевать на сумку! – взревел Абби. – И на верёвку тоже! И на тебя!

Он принялся остервенело разматывать с руки столь вожделенный незнакомцем канат и вскоре, размахнувшись, швырнул его в траву.

— Вот, держи. Вешайся сколько влезет. На здоровье!

Он вновь поспешно двинулся прочь.

— Куда же ты отправишься теперь? – донеслось до него.

— Не твоё дело. Подальше отсюда. Я не вешаться сюда пришёл, я занят.

Тут он столкнулся лицом к лицу с полуразложившимся трупом и вскрикнул от страха.

— Пресвятые доминусы!

Внезапно его осенило. Он остановился и вновь оглянулся назад. Незнакомца и след простыл. На поляне сиротливо валялась сумка Абби, верёвка в траве исчезла. Абби почесал в затылке.

Он медленно и неуверенно пошёл обратно, озираясь по сторонам. Незнакомца он обнаружил довольно быстро – тот стоял у мощной яблони с верёвкой в руках. Он скинул плащ и уже готовился взобраться по стволу на толстую ветвь, на которой кроме небольших красно-зелёных яблок не было иных «плодов». Но по стволу ползла крупная блестящая змея, и он терпеливо ждал, когда та скользнёт в сторону. Абби остановился чуть поодаль и нерешительно пробормотал:

— Вы ведь доминус, так? Святой доминус?

Незнакомец обернулся. Он горько усмехнулся и покачал головой.

— Я был им.

Абби подошёл чуть ближе.

— Что с вами случилось?

Доминус вновь покачал головой.

— Ступай своей дорогой, парень. Ни к чему тебе всё это видеть.

— Погодите.

Абби подошёл к нему вплотную. Перед ним и впрямь стоял глава Халедского Кайола, некогда гордый и величественный, облаченный в блистательные одежды,  нынче же потрепанный и горестный, измазанный в грязи, искусанный насекомыми.

— Вы же Глас Божий на земле, — сказал Абби, — самый достойный человек на свете. Это же вас Благодать избрала лично, чтобы вы возглавили Кайол.

— Я был… им.

— Как вы можете быть здесь? – недоумевал Абби. – Благодать привела вас сюда, чтобы убить, но… как же так? Разве вы не самый преданный ей человек на свете?

Доминус тихо рассмеялся.

— Ты сказал, что болен ненавистью, — ответил он, — я же болен тоской. Как и ты, я не смею подвергать ближнего своему отчаянию. Таким как мы с тобой надлежит избавить мир от скверны, что поражает сердце и ведёт лишь к разрухе. Полагаю, ты также движешься навстречу смерти.

— Да. Но я не собираюсь бестолково висеть здесь и кормить жуков и птиц. У меня есть дело. Я ищу людей, которые больны ненавистью и взрываются от неё. Я найду их и убью их.

Доминус с интересом поглядел на него.

— Как тебя зовут?

— Абинур Тандри.

— Гай Гельветти, — доминус протянул руку и Абби пожал её. – Знаешь ли, Абинур, чего мне сейчас хочется?

— Повеситься?

— От этого желания я, пожалуй, никогда уже не избавлюсь. Но сперва мне хотелось бы услышать твою историю.

Он сорвал с ветки, на которой расположилась змея, два яблока и кинул одно Абби. Устроившись под деревом, он жестом пригласил присесть и его. Абби опустился рядом, и они принялись за еду.

 

Дождь трещал о кустистые заросли, не переставая, вот уже два часа. С наступлением ночи резко похолодало, и хоть лес еще совсем по-летнему шуршал листвой, ледяная вода и пар изо рта подсказывали, что по пятам крадется осень.

Абби дрожал от холода и обнимал свои колени, уткнувшись в них носом. По шее его била вода, стекая по складкам плаща доминуса, который набросил его на них обоих и сам старался согреться, потирая ладони и щеки. Внезапно моргнула вспышка, и доминус увидел, как лес озарился светом. В тот же миг грянул оглушительный гром, эхом ухнувший где-то в животе доминуса. Абби вздрогнул и затрясся еще сильнее. Доминус потормошил его по плечу, стараясь не только согреть, но и подбодрить.

— Ты видел когда-нибудь столько природы сразу? – спросил доминус, стуча зубами. Абби ничего не ответил, и он продолжил говорить. – Мы увязли в ней как в желе. И восхищаясь ее красотой, признаюсь, однако, что я напуган. Не столько её плотоядностью, сколько могущественной неотвратимостью – ведь поверх вытоптанного луга непременно вырастает свежая зелень. Что бы ни случилось – всё порастёт травой, цветами и мхами, оплетётся корнями и скроется в зарослях…

— Знаешь, что здесь необычнее всего? – проговорил Абби, не поднимая головы. — Здесь нет радио.

Доминус усмехнулся.

— Не слышно бестолкового галдежа и этого проклятого сердцебиения, — продолжал Абби. – Слышно только птиц.

— Птичий галдёж не менее бессмыслен.

— Ну нет, в нем полно смысла, — проклацал зубами дрожащий Абби. – Птички поют – это они так беседуют. А радио не беседует, оно постоянно уговаривает.

Доминус лишь прокашлялся в ответ. Некоторое время они сидели молча.

— Ты болен? – спросил Абби, подняв на него взгляд. — За время нашего путешествия твой кашель я слышал чаще, чем твою речь.

— Мы не путешествуем. Мы скитаемся, Абинур. И мы оба больны.

— Мы умираем?

— Да, друг мой. Мы умираем. Но будем стараться хоть сколько-нибудь продержаться. Во имя твоей цели.

— До сих пор не могу понять – тебе-то что за дело до моей цели? – пробормотал Абби. – Почему идёшь со мной?

Доминус улыбнулся ему.

— Когда я встретил тебя, произошло невероятное, — ответил он. Новая вспышка молнии на миг озарила его лицо, и блестящие глаза доминуса побелели. – Глас Божий смолчал. Я могу идти с тобой – не порицаемый, не бичуемый, будто и вовсе никого не встретил, будто и вовсе нет тебя, но есть лишь фантазия моего больного разума.

— Я не фантазия, — буркнул Абби.

— В том-то и дело. Впервые в жизни ведёт меня не Глас Божий, но я сам прокладываю свой путь. Меня тронула и заинтересовала твоя история, Абби, и хоть я не разделяю твоего стремления к насилию, я помогу тебе отыскать ненависть и помогу одолеть её. Пока не знаю как. Ведь я и сам хотел бы избавить мир от этого разрушительного недуга. Как ты знаешь, ненависть сыграла злую шутку и с моей судьбой.

И доминус, и Абби крепились изо-всех сил, чтобы не уснуть. Они тормошили друг-друга и пытались разговаривать, отгоняя сон. Они дрожали и растирали ладони, пытаясь согреться. Дождь же унялся лишь под утро, и едва последние ледяные капли упали на землю, Абби и доминус без сил повалились спать.

А утром как ни в чём не бывало наступило лето. Ветер уволок тучи куда-то прочь, и теперь на ярко-голубом небе полыхало солнце, припекая так, что испуганная осенним холодным натиском живность вновь встрепенулась и загудела.

Когда Абби открыл глаза, уже было далеко за полдень. Стояла душная жара, над его головой звенел рой насекомых, а от промокших ботинок поднимался еле видимый пар.

Неподалеку на камне сидел доминус. Он был раздет – мокрую одежду свою он развесил на соседнем кустарнике. Абби также стащил ботинки и выставил их на солнцепёке. Он с удовольствием отметил, что непромокаемый комбинезон вновь не подвел его – тело было сухим. Бедный доминус же промок до нитки, не спас его даже плащ, который насквозь пропитался водой.

— Сработало, Гай! – воскликнул Абби, глянув на бутылки, выстроившиеся поблизости на камнях. В каждую был вставлен лист лопуха, который выполнял функцию воронки и собирал дождевую воду – бутылки были полны.

Абби схватил бутыль и жадно приник к горлышку – после многих часов жажды дождевая вода показалась ему самым вкусным напитком в его жизни. Доминус кивнул и повертел в руках свою бутылку – она уже опустела.

— Завтрак готов, — позвал он Абби, указав на камень возле себя. Тот в недоумении уставился на разложенную на листьях пищу.

— Что это? Ты хочешь, чтобы я это ел?

— Придется, — кивнул доминус.

— Я лучше схожу за яблоками! – возмущенно воскликнул Абби.

— Ты уже слишком долго питаешься одними фруктами, — покачал головой доминус. — Тебя проносит четырежды за день, ты слаб и с трудом передвигаешься. Тебе нужна основательная пища.

— Это вовсе не походит на пищу. Жри это сам.

— Я попробовал. Совсем недурно, — доминус улыбнулся и вновь указал ладонью на импровизированный «стол». – Присоединяйся, друг мой.

Абби фыркнул и сердито плюхнулся рядом.

— Позвольте угостить вас спагетти? – любезно предложил доминус, протягивая ему лист лопуха, на котором лежало несколько мокрых земляных червей. – Чудные, конечно, но все же спагетти – ты лишь представь и глотай.

— Самое чудное здесь то, что святой доминус в лесу кормит меня червями, потому что его волнует мой понос, — проворчал Абби, хватая червяков с листа и запихивая их в рот.

— Закуси этим. Корень лопуха, довольно вкусно.

Доминус протянул ему белый брусок, и Абби поскорее принялся его грызть.

— Откуда ты знаешь, что это можно есть? – с набитым ртом проговорил он.

— Я и не знаю, — пожал плечами доминус, — но если рассудить логически, то лекарственное растение с мощным корнем, который, судя по всему, богат крахмалом, навредить не должно. Что касается червей – то это чистый белок, как раз то, что тебе нужно.

Абби задумчиво грыз свой брусок, найдя его, в общем-то, весьма недурным на вкус.

— Чем ты чистил эти корни? У тебя есть ножик?

Доминус, смеясь, подкинул что-то мелкое и блестящее и поймал на лету.

— Четвертак, – протянул Абби. – Ловко.

 

Сутки спустя они набрели на персиковую рощу. Выглядела она так, словно здесь недавно пронесся ураган – невысокие деревья надрывались под тяжестью плодов и обламывались, сникая увесистыми ветвями и кронами до самой земли. Повсюду среди листвы торчали скелеты. Персики валились на землю и гнили, по ним ползали насекомые.

Абби разочарованно оглядывался, бредя меж искорёженных деревьев. «Мы ходим кругами». Доминус также был мрачен. Он обогнал Абби и шёл далеко впереди него, рассеянно глядя в землю. Аккуратно перешагивая старые белые кости, доминус вспомнил, как он степенно шествовал по улицам Фастара, и его паства ликовала и рукоплескала ему, молилась за него со слезами на глазах. Здешнее же население безмолвно взирало на него слепыми глазницами и скалило в застывших навечно лыбах дырявые рты.

Доминус протянул руку и жестом благословил скелет, склонившийся перед ним на сломанной ветви раскидистого персикового дерева. Из глазницы тотчас выпорхнула маленькая птичка и, возмущенно щебеча, уселась на ветвь, подозрительно оглядывая огромного незнакомца, протянувшего руку к ее дому. «Нет, в птичьем гомоне полно смысла». Доминус широко улыбнулся. Он пошёл быстрее, воздев руки, как делал то на своих шествиях. Тотчас из свисающих скелетов с шорохом и щебетом взметнулись стаи птиц. Они рукоплескали доминусу крыльями и мелодично распевали, осыпая его перьями и листьями.

По лицу доминуса ползли две сверкающие дорожки слёз. Он остановился у какого-то ветхого как мумия висельника с сухими, белесыми волосами, и осторожно обнял его.

— Будь благословен ты. И да озарится твой дух неистребимым огненным пламенем звёзд и да будет согрет им. Да пребудет с тобою моя вечная любовь и надежда. Вечная настолько же, насколько вечна вселенная, и да умрёт она вместе с нею. Воссияй же яро, согретый и любимый столь безгранично. Будь же благословен ты. И посреди тьмы в душе твоей да вспыхнут искры моего сострадания, моего упования, моего утешения, отрады моей… И глядя на них, помни же, что не одинок ты и не покинут…

— Он не слышит тебя, — не выдержал Абби, наблюдающий эту сцену. – Гай, это мертвец.

Он угрюмо глядел доминусу в спину, испытывая  желание броситься и  оторвать его от висельника силой.

Доминус чуть обернулся и медленно разомкнул объятия.

— Пошли-ка, — Абби осторожно потянул его за локоть. — Тебе пора прилечь. Уже темнеет, давай поскорее отыщем место.

Они побродили по окрестностям и решили остановиться в сухом каменистом овраге. Он защищал от ветра, к тому же на дне его лежал громадный валун, нагретый за день солнцем. Доминус улёгся на него и моментально забылся сном.

Абби не спалось. Он беспокойно ёрзал возле доминуса, разглядывая то его затылок, то звёздное небо, затянутое тучами, то тёмную траву, что колыхалась над ними. Внезапно он отчетливо услышал шаги. Они мерно шуршали неподалёку — кто-то устало брёл к оврагу. Абби подскочил и прислушался.

Он не был парализован страхом как при встрече с доминусом, в конце концов, теперь он был не один. Однако в этой обители мёртвых живые люди пугали столь же сильно как пугали бы мертвецы в краю живых. Поэтому Абби поскорее растолкал доминуса. Тот сел, удивленно потирая глаза, и уставился туда, куда указывал пальцем Абби. А указывал он наверх, где над оврагом нависли два силуэта.

Доминус вскочил на ноги.

— Кто вы? — вскричал он. В ночной тишине голос его прозвучал пугающе громко.

Силуэты резко отпрянули от края оврага и исчезли в высокой траве. Доминус бросился за ними.

— Стой! — Абби схватил его за плащ. — Пусть идут, нам-то что за дело?

— Дело не последней важности, — прошептал доминус, — это могут быть те, кого мы ищем.

Он принялся быстро карабкаться наверх. Абби схватил трость, сумку и поспешно заковылял по более пологому склону чуть поодаль.

Доминус с колотящимся сердцем бегом преследовал две стремительно удаляющиеся фигуры.

— Простите! Постойте же! — кричал он им вслед. — Я не враг вам!

Оба беглеца внезапно остановились. Застыл и доминус. В темноте он еле различал их силуэты — один из них медленно приближался к доминусу. Он был низкорослым и тощим, и доминус, пребывавший в страхе и волнении, даже не сразу сообразил, что перед ним ребёнок.

— Ваша святость, это вы? — раздался робкий дрожащий голос.

Доминуса словно ошпарило кипятком.

— Не может быть… — прохрипел он, зайдясь в кашле.

Он не двигался с места, тяжело дыша и широко раскрыв глаза.

— Не может быть! Неужели это ты? Это ты, Экбат?

Мальчик шёл к нему как-то боком, как речной краб, и когда приблизился достаточно, чтобы его можно было разглядеть, доминус понял, что тот весь сжался от ужаса, не в силах выпрямить и рук, стиснутых на груди.

— Ваша святость, вы сейчас живой? – проговорил он, сдерживая прорывающееся сквозь зубы рыдание. – Вы точно живой?

— Святые боги… Экбат, разумеется, я живой! – доминус бросился к нему навстречу и крепко обнял. Тот уткнулся ему в грудь и исторг не то рёв, не то крик – он надрывно рыдал, не реагируя ни на что, и доминусу лишь оставалось поглаживать его дрожащей рукой по голове.

— Экбат, как ты здесь очутился? – доминус с тревогой вглядывался в темноту, где замерла вторая высокая фигура. – С кем ты? Как вы сюда попали и зачем?

— Это что, ребёнок? – раздался раздражённый голос Абби позади него. – Гай, кто это такие?

Экбат, икая и всхлипывая, оторвался от одежды доминуса и в страхе взглянул на Абби.

— Это мой друг Абинур, не бойся его. Но скажи мне, кто же твой спутник?

— Ингион, — Экбат устало махнул рукой в сторону второй фигуры. Доминус, догадывающийся о том, что Экбат явился в компании Деорсы, шумно выдохнул.

— А это не он ли… — начал Абби, припоминая рассказы доминуса.

— Помолчи.

Доминус взял мальчика за плечи и наклонился к его лицу.

— Экбат, ради всего святого, объясни мне, что вы здесь делаете. Что ТЫ здесь делаешь.

Шмыгая носом и резко вздыхая, Экбат отрывисто пробормотал несколько фраз, из которых доминус понял немногое.

— Ещё раз. Кто болен?

— Ингион.

— Что же с ним?

— Он… он… немножко умер.

— Чего? – негодующе вскричал Абби.

— Как же так, Экбат?

— Не знаю! – вскричал мальчик, срываясь на плач. – Я хотел его вылечить! Он говорил… я смогу, что я – его единственное лекарство. Но ничего не вышло! Всё бесполезно, что бы я ни делал. И я заблудился как дурак! И застрял здесь. Я, наверное, тоже умер, я уже не понимаю!

Он вновь зарыдал. Доминус сурово уставился в темноту, где стоял Деорса.

— Ингион! Иди сюда! – проревел он. – Быстро иди сюда!

— Он не подойдёт сам, — раздраженно воскликнул Экбат. – Сейчас я его приведу.

Он быстро пошёл прочь. Доминус и Абби переглянулись.

— Что это за представление? – возмутился Абби. – Это тот растлитель, о котором ты рассказывал? И с ним, надо полагать, его зазноба.

— Прекрати немедля, — оборвал его доминус. – Мальчика зовут Экбат и он ни в чём не виноват.

Абби угрожающе поднял свою мощную трость и тихо сказал, глядя в темноту:

— Гай, мне не нравится эта компания. Бог с ним с мальчишкой, но этот тип меня пугает.

Доминус и сам обливался холодным потом, глядя, как приближался Деорса. Тот медленно шёл позади Экбата, который, как оказалось, вёл его на верёвке.

— Пресвятые доминусы! – вскричал Абби, выставив перед собой трость как меч.

Доминус изумлённо оглядывал Деорсу, который был настолько бледен, что почти светился в темноте. Глаза его были мутны как у стухшей сельди, посреди лба от переносицы тянулась тёмная трещина. Он был одет в потрепанный грязный брючный костюм и тренчкот, вокруг талии его была обмотана веревка, наверняка позаимствованная Экбатом у какого-то висельника. Он держался прямо и спокойно и даже чуть улыбался побелевшими губами.

— Ингион, что с тобой происходит? – выдавил из себя доминус.

— Случилось неизбежное, Гай, — раздался тихий голос. – Я пал в неравном бою.

— Ты не похож на павшего. Скорее на сумасшедшего и больного.

Деорса улыбнулся.

— Мой дух повержен. Бой был столь яростен и жесток, что моя душа остыла прежде чем погибло материальное тело. Уничтожена воля моя, истреблены чувства. Дух мой отныне способен лишь влачить тело к месту погибели, и я больше не в силах сопротивляться – я проиграл, я разбит.

Экбат опустился на корточки и закрыл лицо руками.

— А он что здесь делает? – прошипел доминус, указывая на мальчика пальцем. – Собственных мук тебе мало? Ты решил и дальше истязать ребенка?

— Я не смог его остановить, — покачал головой Деорса. – Он следует за мной по своей воле.

— Он не ведает что творит!

— Отчасти это верно. И я разделяю твою тревогу. Ведь не смотря на то, что все прочие мои чувства мертвы, любовь к нему – жива и поныне. И не умрёт никогда.

— Послушай, ты, — доминус схватил Деорсу за грудки, — я не боюсь тебя. Но меня от тебя тошнит. Нет ничего омерзительнее и лицемернее чем твоя любовь. И сам ты обыкновенный насильник и лжец. Растлитель, мерзавец!

— Заткнись!!  — раздался вопль Экбата. Он вскочил и отпихнул доминуса от Деорсы руками. – Заткнись, заткнись! Закрой свой рот!

Доминус пораженно уставился на мальчика, дрожащего от ярости, и даже не нашёлся что сказать.

— Не смей так говорить! – продолжал орать Экбат. — Ты ничего не знаешь! Тебе не понять, и не тебе судить! Ты просто дурак!

Абби, всё это время с открытым ртом наблюдавший происходящее, вдруг развернулся и спешно двинулся прочь.

— Абби, куда ты… — доминус растерянно глядел ему вслед.

— Я сваливаю, — крикнул тот, не оборачиваясь. – А если ты сейчас же не пойдешь за мной, то ты и впрямь дурак, Гай.

— Подожди…

— Ещё чего! Да ты глянь, глянь — это же зомби! Настоящий, чтоб его, зомби! А мальчишка совершенно спятил.

Доминус вновь посмотрел на Экбата. Тот ответил ему гневным взглядом.

— Экбат, прости. Ты не понимаешь что произошло…

— Я всё понимаю! – вскричал мальчик. – С чего ты взял, что я такой тупой? Я всё прекрасно понял, я всё знаю. Чего ты хочешь от меня? Что я должен, по-твоему, делать?

— Тебе надо домой…

— Да ну? И что мне там делать? Как жить мне дальше? Как ни в чём не бывало?

— Именно так, Экбат! – вскричал доминус, всплеснув руками. – Тебе необходимо вернуться к матери, продолжать свою жизнь. Нормальную жизнь обычного ребенка. И хоть тебе сейчас кажется это невозможным, поверь – это совершенно реально…

— Да пойми ты, я больше не ребенок! – заорал Экбат изо всех сил.

— А кто же ты? – осведомился из темноты Абби. – На вид тебе лет десять, не больше.

— Я не ребенок! Я больше не ребенок!!!

— То есть хочешь сказать, ты взрослый?

— Нет. Ну вас, взрослых.

— Тогда кто же? Выходит, ребенок.

— Ты дурак? Не ребенок я больше! Сколько раз повторять?

— Хорошо-хорошо. А Гай больше не доминус. А я больше не кирпич. Ты, видишь ли, не один тут такой.

— И что, я должен всех вас жалеть теперь? А меня? Меня-то кто пожалеет??

— Да всем и так жаль тебя. Без слёз не взглянешь.

— А мне не нужна жалость! Я хочу, чтобы мне сочувствовали… — Экбат шмыгнул носом. — А ты, видимо, не можешь сочувствовать. Ты и правда — самый настоящий кирпич! Был им и остался.

— А вот и нет!

— А вот и да!

— Хватит! – крикнул доминус. Наступила тишина. – Экбат, иди в овраг и ложись спать, — сказал он уже мягче. – Абби отведёт тебя. Я хочу поговорить с Ингионом наедине.

— Ещё чего, — огрызнулся Экбат. – Ты опять будешь оскорблять, ругать его и обсуждать меня, какой я несчастный, тупой и маленький. Хватит! Ты уже всех достал! Не смей подходить к Ингиону, не смей говорить с ним, не смей его трогать! Если ты с ним что-то сделаешь, я за себя не ручаюсь. Я… я убью и тебя, и себя! Убью себя, понял?

Он схватил с земли веревку и потащил за собой Деорсу в сторону оврага.

— Я там спать не стану, — заявил Абби откуда-то из темноты, глядя как их силуэты скрываются в ночи. – Я вообще теперь глаз не сомкну, пока рядом этот зомби и чокнутый мальчишка.

Доминус устало опустился на корточки и так тяжело вздохнул, что, казалось, всколыхнул своим дыханием всю поляну.

— Эй, Гай.

Доминус поднял голову и посмотрел на Абби. Тот стоял перед ним, забросив трость на плечо.

— Вижу, тебе это чучело покоя не даёт. Так давай я решу твою проблему – переломлю ему хребет, пока мальчишка спит. И все в выигрыше!

— Абби, помолчи, — устало отмахнулся доминус.

— Сам посуди – ты сможешь увести ребёнка к людям, я смогу спокойно продолжить свои поиски, твой враг будет, наконец, мёртв!

Доминус покачал головой.

— Ингион мне не враг. Да и Экбат больше не ребёнок.

— А кто же он?

— Нечто ужасное, Абби. Нечто ужасное.

Он медленно поднялся и побрёл в овраг. Абби остался на поляне один.

Изо всех сил размахнувшись, он ударил тростью ветку дерева и переломил её напополам. Он удивленно посмотрел на свои руки. Откуда вдруг взялось столько злости? Вероятно, так проявляет себя ненависть, — подумал Абби. – Что ж. Этого следовало ожидать.

Он спустился в овраг и обнаружил, что все уже спят. На камне лежал Деорса. Он обнимал Экбата обеими руками, тот же посапывал, уткнувшись в его грязный тренчкот. Доминус притулился в пыльной яме у подножия склона, подложив под голову пучок травы. Абби в страхе и возмущении оглядел спящую на камне пару и осторожно опустился на землю неподалеку от доминуса. Он просидел всю ночь, не сомкнув глаз, — страх и головная боль изводили его до утра, пока он не потерял сознание с первыми лучами солнца.

Когда доминус разбудил его, близился полдень. Абби с огромным трудом поднялся, цепляясь за торчащие по склону корни деревьев. Шатаясь, он встал и огляделся.

— Ты как? – спросил его доминус, участливо подставляя ему плечо. Абби опёрся о него и раздраженно промычал. – Опять нога?

— Голова.

— Присядь пока, — доминус усадил его на место. – Вот поешь.

— Ты опять накопал мне червей?

— Здесь кое-что получше.

Доминус достал из кармана несколько маленьких белых яиц.

— Где ты их взял? – поразился Абби.

— Здесь неподалеку есть еще один скалистый склон, я чуть не сорвался с него, — принялся рассказывать доминус, — но ведёт он вовсе не в овраг — там обрыв, а внизу ручей. Так вот в скалах живёт колония сизарей. К своему стыду, я разорил несколько гнёзд.

Он высыпал Абби в ладонь ещё горсть яиц. Тот принялся вскрывать их и опрокидывать содержимое себе в рот.

Экбат сидел на камне, повернувшись к ним спиной, и ковырял веткой землю. Он был одет в какие-то лохмотья не по размеру – шерстяную хламиду, затянутую ремнем, и Абби начал догадываться, что мальчик позаимствовал одежду у одного из мертвецов. Абби знал, что Деорса сидит на бревне чуть поодаль – ещё раньше он зацепил его взглядом, но не стал рассматривать и сейчас благодарил богов, что не мог видеть его со своего места.

Покончив с завтраком, Абби снова поднялся и, потягиваясь, сделал несколько шагов. Он заметил, что доминус куда-то пропал, и Экбата также не было на месте – на камне валялась лишь яичная скорлупа. Мальчика он обнаружил у бревна, где сидел Деорса – Экбат оправлял ему волосы и стряхивал насекомых с его плеч.

— А этот чем питается вообще? – издалека поинтересовался Абби, опасаясь приближаться к ним.

— Рыжими дураками, — резко откликнулся Экбат, чуть обернувшись.

— Какое счастье, что здесь таких нет.

Абби медленно обогнул камень с другой стороны. Осторожно пробравшись к пологому склону, он присел на кочку и уже оттуда, с безопасного расстояния принялся разглядывать Деорсу.

Тот выглядел еще ужаснее чем ночью. Он был грязен и бледен – но то была не изысканная аристократическая анемичность, кожа его казалась серой и ненастоящей, словно бумажной маской с дырками для ноздрей, бескровного рта и глаз. Судя по тому, что Деорса моргал длинными и прямыми как хвоя ресницами, глаза его еще не утратили своего предназначения – они блестели и оглядывали окрест, однако были холодны, невыразительны и подёрнуты белесой пеленой. Как и кожа, они казались каким-то неумелым двумерным рисунком. Однако каждый раз, когда Деорса смотрел на Экбата, его маленькие как черные точки зрачки невероятно расширялись. Выглядело это пугающе, и Абби поёжился, мечтая, чтобы Деорса никогда не посмотрел в его сторону. На переносице Деорсы темнел запёкшейся кровью большой шрам, длиной и шириной в мизинец. Абби вдруг показалось, что накануне ночью эта трещина на лице была меньше.

— Что ты пялишься? – услышал он недовольный голос мальчика.

Экбат стоял, скрестив руки на груди, и злобно глядел на Абби.

— Хочу и пялюсь, есть на что посмотреть.

Экбат развернулся к нему спиной и загородил собой Деорсу. По его движениям Абби понял, что мальчик разбивал яйца и вливал их ему в рот. После чего Экбат споил ему немного воды и вытер бледные губы Деорсы своим рукавом.

— Спасибо, любовь моя, — донёсся до Абби тихий голос.

— Тебе надо больше спать и отдыхать, — ответил Экбат, — ты стал еще бледнее чем прежде.

— Я не нуждаюсь в отдыхе, — Деорса грустно улыбнулся. – Мой милый, ведь я не устал, я погибаю, ты знаешь. Это не вылечить сном.

— Но чем же вылечить? Я уже попробовал всё что мог! – сквозь зубы пробормотал Экбат, стараясь, чтобы Абби не слышал их разговор.

— От смерти нет лекарства, Кэбби.

— Но ты еще не умер! Я слышу как твоё сердце стучит… иногда.

— Оно уже не справляется, малыш.

Экбат помотал головой и поджал губы.

— Ты так сильно изменился. Это так неприятно! Неправильно! Так не должно быть.

Деорса кивнул.

— Я понимаю. Понимаю, как ты разочарован. И как тебе обидно. Поверь, больше всего на свете я хотел бы быть прежним для тебя. Ведь как бы сильно я ни был разрушен, лишь одно незыблемо – моя любовь к тебе.

— Я знаю.

— Прости, — Деорса очень медленно поднял руки и протянул их мальчику с таким трудом, будто каждая весила тонну, — прости меня, Кэбби.

Они обнялись. Экбат положил подбородок Деорсе на макушку и украдкой смахнул слезу с грязной щеки.

— Ты не волнуйся, — сказал он, стараясь держать невозмутимый тон, — я что-нибудь придумаю, я найду способ. Ты так старался, боролся… я тоже буду бороться. Теперь моя очередь.

Абби нетерпеливо озирался, гадая, куда подевался доминус. Он уже вознамерился, было, идти его искать, как вдруг приметил в траве у края оврага его темноволосую макушку. Доминус бродил по округе и никак не мог себя заставить спуститься в овраг.

Абби мрачно взглянул на Экбата.

— А Гай знает, что ты переводишь продукты на этого? – громко спросил он.

— Мне плевать что он там знает, — откликнулся мальчик.

— Между прочим, Гай рисковал жизнью, добывая нам еду, а ты скармливаешь её тому, кому она как вода сквозь сито.

— Ничего себе герой.

— Что ты так взъелся на него? Он всё это время очень болел из-за тебя. А сейчас вообще сам не свой.

— Пусть поболеет за себя. Если он здесь, значит дела у него не очень.

— Ты бы полегче с ним, — сурово посоветовал Абби, — он такой добряк, он и мухи не обидит и желает тебе только хорошего.

— Тогда пусть оставит меня в покое. Это и будет самое хорошее.

— Не ты ли ревел ему в жилет вчера ночью, чтобы он пожалел тебя? И ведь он пожалел, и весь растрогался и теперь мучается.

— Пожалел меня – должен пожалеть и Ингиона.

Абби начал терять терпение.

— Слушай сюда, дубина, — сказал он, указывая тростью на Экбата, — за сотни миль вокруг нет ни единого человека, кому было бы на тебя не наплевать… кроме Гая. Ясно тебе? А этот ходячий полутруп хочется не пожалеть, а прибить поскорее. Впрочем, тебя тоже. И если я ещё раз услышу, как ты хамишь Гаю, клянусь, я так и сделаю.

Абби угрожающе потряс тростью. Экбат насмешливо смотрел на него, уперев руки в боки.

— Да что ты мне сделаешь, кирпич колченогий? – фыркнул он. – Догони меня сначала.

— А ты только убегать и можешь, щенок трусливый.

— Что ещё делать? Взрослые достали!

— Смотри-ка, достали его сочувствием, заботой.

— Да пошли вы со своей заботой! – вскричал Экбат. — Больно нужна мне ваша забота. Лучше Ингиона никто обо мне не позаботится.

— Страшно представить, — пробормотал Абби. – У тебя же есть мама. Неужто и она не позаботится?

Экбат пожал плечами и покачал головой.

— Почему ты не вернулся к ней?

— Ты-то ведь тоже не побежал к мамочке, а пришёл именно сюда, — огрызнулся Экбат.

— Мамочка тут не поможет. Я не могу больше жить, меня раздолбали.

— А я не могу жить без Ингиона.

— Ты не пробовал. Держу пари, тебе бы понравилось.

— Заткнись, ты ничего не знаешь! – Экбат швырнул в него мелкий камешек. – Он один любил меня по-настоящему!

— Он один поимел тебя по-настоящему.

Экбат принялся швырять в Абби камни. Тот резко поднялся и решительно двинулся в его сторону, но тут раздался громкий возглас. Доминус стоял на краю обрыва и наблюдал за ними.

— Прекратите!

Экбат с деланым равнодушием отвернулся, бросив последний камень куда-то в сторону. Абби всплеснул руками.

— Паршивец совершенно обнаглел! – вскричал он, застыв, впрочем, на месте и опустив трость.

Доминус, казалось, не слышал его.

— Собирайтесь, пора идти.

— Куда? – поинтересовался Экбат. – Куда вы вообще идёте и зачем?

— Ищем местных жителей.

— Каких ещё местных жителей? – насторожился Экбат.

— Людей, выживающих под гнётом ненависти.

— Зачем? На что они вам? – забеспокоился Экбат. Для него, очевидно, местное поселение неких ненавистников было пугающей новостью.

— Мы бы хотели, чтобы они бросили это дурное дело – выживать, — вмешался Абби.

— Вы что, убьёте их?

— Надо будет – убьём, — резко ответил Абби. Доминус молчал.

Экбат нервно сглотнул и поёжился. Ему хотелось, чтобы доминус бросился его разуверять и в своей привычной убаюкивающей манере принялся рассказывать что-то совершенно понятное и безмятежное. Но тот молчал, с прищуром уставившись куда-то вдаль.

— А мы тут при чём? – запинаясь, пробормотал мальчик. – Ищите сами, я с вами не пойду, мне это не интересно. Мне надо Ингиона лечить.

— Чем ты будешь его лечить, когда выпадет первый снег? – спросил доминус. – Он скоро умрёт, и сам ты долго не протянешь. Погибнешь в одиночестве от голода, но скорее всего тебя найдут дикие звери, и твоя судьба решится очень быстро.

— Чем моя судьба отличается от вашей, если вы ищете психов, которые живут в этом лесу? И сами вы – психи! Вы все умрёте, все вы! Здесь не бывает живых!

Доминус покачал головой.

— Это необычное место. Оно гораздо сложнее чем ты думаешь. Это не простой лес, совсем не простой, — он помолчал, пропуская мимо себя порыв ветра, взлохмативший траву. — Я хочу, чтобы у тебя появился шанс, Экбат. Шанс многое понять и изменить. Я буду защищать тебя, сколько смогу, позволь мне хотя бы это.

Мальчик ответил не сразу. Он оглянулся на Деорсу, но тот по-прежнему сидел на бревне, бесстрастно уставившись в пустоту.

— У меня есть условие, — произнес, наконец, Экбат. – Держитесь подальше от Ингиона. Не разговаривайте с ним.

— Ты, сопляк, ещё и условия нам ставишь? – усмехнулся Абби. – Но, честно говоря, разговаривать с этим полутрупом я и так не стал бы ни за какие чудеса.

Экбат открыл, было, рот, но его перебил доминус.

— Вот как я это вижу – мы все идем без всяких условий, при этом Ингион питается наравне со всеми. Идёт?

— Идёт, — буркнул Экбат, чуть помедлив.

— Помни, что его поводок – только в твоих руках, — продолжал доминус.

Экбат мрачно посмотрел на него.

— Хочешь унизить нас ещё больше?

— А это возможно? – поинтересовался Абби.

— Он всегда сумеет, — процедил Экбат. Он подобрал с земли веревку и потянул Деорсу за собой. Тот послушно встал и побрёл за мальчиком прочь из оврага.

 

Путь привёл их в скалистую местность, так густо поросшую вишнёвыми зарослями, что им пришлось продираться сквозь колкие хлёсткие ветви, вымазанные в забродившей, раздавленной ягоде. Висельников и здесь было предостаточно. Они свисали над обрывами, обнимали ногами стволы высоких деревьев, либо располагались в траве россыпью белых костей.

На них уже никто не обращал внимания. Все хмуро смотрели под ноги, опасаясь угодить в яму или сорваться с обрыва. За всю дорогу едва ли кто-то обмолвился хоть парой слов – скитание их было молчаливым и понурым, хотя Абби довольно бодро шагал вперёд, возглавляя вереницу.

Он шёл наугад, по наитию, словно знал куда идти, хотя при этом и понятия не имел в каком направлении движется. Доминус же с уверенностью утверждал, что скоро они выйдут к реке. Он жестикулировал руками, стоя на краю обрыва и глядя вдаль, да бормотал себе под нос какие-то географические названия. По его словам, они всё дальше уходили от эстакад, хотя Абби и сам догадался об этом – звуки поездов давным-давно уж пропали. А приближались они к восточному побережью реки Утал. Впрочем, судя по зелёным бескрайним волнам зарослей, раскинувшихся внизу у подножия скал, путь им предстоял ещё очень долгий и непредсказуемый.

Экбат с Деорсой замыкали их шествие. Мальчик выглядел измождённым, он сильно исхудал и осунулся и брёл вперед, не разбирая дороги, лишь изредка поглядывая на плащ доминуса, мелькавший впереди. Верёвку, которой был обвязан Деорса, он повязал другим концом вокруг своей талии. Иногда он наклонялся, чтобы нарвать листьев или травы, на его взгляд целебной, и запихивал эти «лекарства» Деорсе в рот. Тот послушно съедал всё, что Экбат предлагал ему, сердечно благодарил мальчика, но и не думал излечиваться, напротив – с каждым днём Деорса становился всё более похожим на местных висельников. Он не чувствовал голода и холода, хотя ночи становились всё суровее и Экбат прижимался к нему с дикой дрожью, пытаясь согреться теплом его еле живого тела. И хоть их объятия и были крепки и ласковы, против осеннего холода они не имели силы. Поэтому доминус снимал с трупов любую мало-мальски целую одежду, чтобы Экбат мог достаточно утеплиться. В основном это были лохмотья, которые едва ли могли удержать тепло в морозные ночи.

Днём по-прежнему было тепло, солнце старательно грело землю, хотя холодный ветер иногда и сгонял тучи, грозящие дождём. Доминус опасался ливней – от жестокого холода ледяной воды укрыться было негде. Впрочем, не только это пугало его и остальных. Несколько раз им попадались крупные животные, шумно возившиеся в зарослях. Чаще всего это были обычные олени, но люди, не разбираясь, чья тёмная спина мелькает между деревьями, бросались прочь со всех ног.

Абби множество раз прикидывал, как бы он принялся обороняться от крупных  хищников. Он знал, что в любом спринте проиграет даже самому захудалому медведю или больной рыси, поэтому давно уже определил для себя порядок действий. Он так много думал об этом, что почти не удивился, когда в зарослях прямо перед ним мелькнула светлая шкура.

Абби замер.

— В чём дело? – спросил доминус, добравшись до него.

— Волк, — Абби кивнул на ближайший кустарник. Зверь медленно вышел из-за густых ветвей и с любопытством потянул носом.

Щёки доминуса вспыхнули.

— Так, спокойно. Отходим, — он начал пятиться, потянув Абби за рукав.

— Гай, перестань, мне не убежать от волка.

Доминус в панике схватил его за локти.

— Хватит, Абби, пойдём, укроемся в скалах, — задышал он ему на ухо. — Смотри, он просто интересуется, изучает нас. Успеем уйти!

— Что делать-то? – испуганно прошептал Экбат, прячась за спиной Деорсы. – Мы уходим или как?

— Давайте бросим ему этого полуживого, — предложил Абби. – Тогда точно успеем убежать.

— Сам бросайся, ублюдок, — клацая зубами, прохрипел Экбат.

— Ну, видимо, это и придется сделать.

— Абби, в чём дело? – доминус тянул его назад, но тот упирался.

Он медленно опустил сумку на землю и поднял трость.

— Вы идите, а я пущу в ход свою ненависть. Отойди, Гай. Уводи мальчишку.

— Абби, палкой волка не одолеть!

— Это не просто палка, — Абби вскинул трость и продемонстрировал ему блестящую металлическую насадку, которую принялся откручивать. – Видел? Антилёдный наконечник.

Доминус взглянул на стальной шип на конце трости и покачал головой.

— Экбат, — обернулся он к мальчику, — уходите. Если увидишь за собой погоню — лезь на дерево.

— А вы?

— Останемся.

Доминус достал из сумки бутылку и вынул из рук Абби трость, чтобы разбить стекло. Он медлил, боясь напугать и разозлить волка быстрыми движениями и громким звуком. Зверь задумчиво топтался на поляне, обнюхивая траву и поглядывая на людей.

— Ждёт свою стаю, — прошептал Абби. – Сейчас налетят со всех сторон. Будут рвать на части.

— Экбат, идите прочь! – доминус метнул на мальчика яростный взгляд. Тот испуганно застыл на месте, не зная что предпринять.

— Страшно, ваша святость. Страшно уходить. Вдруг там позади другие волки.

— Значит, лезь на дерево прямо сейчас!

Экбат принялся неуверенно развязывать дрожащими пальцами веревку у себя на животе. После чего медленно и неуклюже, словно одеревеневший, начал карабкаться на ближайшую лиственницу. Деорса подсадил его, но сам остался внизу и как ни упрашивал мальчик, лезть за ним отказался.

— Думаю, ты прав, — обратился он к Абби, — возможно волки найдут меня более привлекательной и доступной добычей, в то время как вы сможете нанести им хоть какой-нибудь урон и защитить Кэбби.

Абби и доминус молча смотрели, как он отошел прочь и застыл неподалеку, не обращая внимания на рыдания Экбата.

Зверь же вдруг пошел вперёд. Доминус разбил бутылку о рукоять трости и выставил перед собой заостренное горлышко, Абби воздел трость, и оба они, напрягшись и тяжело дыша, замерли. Волк, однако, нападать не торопился. Он усиленно принюхивался, с опаской оглядывал вооруженных людей и вертел головой.

Внезапно он сорвался с места и юркнул в кусты, после чего с шорохом бросился прочь. Доминус опустил стекло и с удивлением принялся озираться.

— Возможно, стая запаздывает, — проговорил Абби, не опуская трость. – Сейчас начнется. Уверяю тебя, я что-то слышу.

— И я слышу.

Доминус обернулся на шорох и увидел, что Экбат сполз с дерева и бросился к Деорсе. Он стиснул его руками и спрятал лицо в складках одежды.

— Я не о них, — махнул рукой Абби. – Туда слушай.

Он указал в заросли, где исчез зверь. Доминус и впрямь услыхал, как вдали зашуршала листва и затрещали ветви. Звуки приближались. Всё громче и громче хрустели в кустах чьи-то шаги. Пока, наконец, вновь не показался уже знакомый им зверь. Абби взмахнул тростью и выступил вперед. Вслед за первым волком показались еще двое, они стремительно вынырнули из кустов и принялись с лаем крутиться неподалеку.

— Ну, вот и всё, — твёрдо сказал Абби, покрепче стиснув трость обеими руками. Он не видел и не слышал доминуса, все прочие звуки для него стихли, кроме стука собственного сердца – оно колотилось как бешеное. Он лихорадочно шарил глазами из стороны в сторону, присматриваясь к белому волку и его вертлявым сородичам и пытаясь быстро решить, кого разить первым.

Далеко не сразу он сообразил, что доминус не цепляется за него в страхе, но просит опустить трость. Тот похлопывал его по напряженным рукам и что-то говорил. Абби был так сосредоточен, что даже голос доминуса улетал куда-то мимо его ушей.

— Абби. Абби, не надо. Убери трость.

Он ошалело взглянул на доминуса. Тот улыбался и кивал.

— Это собаки, Абби.

— Простите, что напугали вас, — раздался издалека чей-то бодрый голос. – Абинур, вы узнаете меня?

Абби опустил трость и огляделся. Из-за деревьев осторожно выглядывали какие-то люди. Животные и впрямь оказались крупными собаками. Они с любопытством скакали вокруг Абби и доминуса и боязливо избегали Деорсу.

— Нет, не узнаю, — пробормотал Абби.

Но тут же понял, что ошибся. Он узнал их обоих. Слепого старика-врача и высокого парня с большим ртом. Оба были тепло одеты и несли за плечами по увесистому рюкзаку.

— Вы врач из больницы. А вы тот тип со сквера.

— Совершенно верно, — усмехнулся Вессаль. – Добрый день, Абинур. Как ваше здоровье?

— Не жалуюсь.

Гави приблизился к Абби и протянул ему свою широкую чистую ладонь. Абби мрачно взглянул в его улыбающееся лицо и пожал ему руку.

— Меня зовут Гавестон.

— И что вам от меня нужно, Гавестон?

Гави замялся. Он столько раз представлял себе их встречу, что выучил все свои реплики наизусть. Но вид злобного, грязного Абби, неприветливо взирающего на них, сбил его с толку.

— П-позвольте объяснить…

— Абинур, как вам нравится ваше путешествие? – пришёл на помощь Вессаль. Он медленно подобрался к ним, цепляясь за Каштана.

— Терпимо. И это не путешествие, а скитание. Мы скитаемся.

— Скитаетесь? – удивленно переспросил Вессаль. – Любопытно вы обозначили свой поход.

— Так сказал Гай.

Абби обернулся к доминусу. Тот с огромным любопытством слушал их разговор, внимательно разглядывая пришельцев и их собак.

— Может, вы познакомите нас со своими спутниками? – предложил Гави. Доминус сделал шаг вперед и протянул ладонь.

— Гай Гельветти.

Гави пожал ему руку и представился. Несколько мгновений он всматривался в лицо доминуса и бормотал его имя, прежде чем оторопело охнул и указал на него пальцем.

— Это вы!…

— Не ослышался ли я? – проговорил Вессаль. – Господин Гай Гельветти?

Доминус улыбнулся.

— О нет, Ингур, ты всё верно услышал. Это он! – воскликнул Гави.

— Не думал, что мне выпадет такая честь – познакомиться с вами лично, — тихо произнес Вессаль, пожимая доминусу руку, — да ещё и при таких обстоятельствах. Всё это невероятно интересно. Как вы здесь очутились, ваша святость?

— Причин моего появления здесь несколько. Последней ступенью, ведущей к обрыву моей прежней жизни, оказался взрыв сцены. Это объединило нас с Абинуром, и отныне мы вместе пытаемся расследовать это дело.

— Вы ищете людей, больных ненавистью? – уточнил Гави.

— Именно так.

— Как и мы.

— Зачем это ещё? Вам какое дело? – недовольно проговорил Абби. Он скрестил руки на груди и попытался вклиниться между Гави и доминусом. – Что вам надо? Чего вы меня преследуете?

— Мы лишь хотим помочь… — начал Гави.

— Не надо мне помогать! Я о том не просил! – вскричал Абби, глядя Гави в лицо. – Женщина взорвалась и заразила меня ненавистью. Во мне ненависть, понимаете? Я должен обратить её против них, чтобы уничтожить их. Оставьте меня в покое. Это моя ненависть! Только моя!

— Конечно ваша, — откликнулся Вессаль. – Да она просто бурлит в вас. Да так бурлит, что даже слепому заметно. Она вас украшает, Абинур.

— А вы не рассчитывайте, что я поведусь на вашу болтовню, — переключился Абби на старика, — я знаю чего вы припёрлись сюда. Убалтывать меня. Чтобы затащить обратно, в вашу психушку. Но я не поведусь, нет, больше нет.

— Та женщина, что взорвалась, была моей матерью, — тихо сказал Гави. Абби замолчал. – Тогда в сквере на празднике я встретил её впервые за двадцать пять лет. Я хотел поговорить с ней, я преследовал её. Если бы ты не остановил меня… мне удалось бы догнать её. Но это не изменило бы ничего. Мы уже давным-давно утратили друг друга. Она взорвала бы сцену, так или иначе. Ты спас меня от смерти, и я хочу отплатить тебе тем же. Но еще больше я хочу вылечить тебя от ненависти. Я не смог помочь маме, никто не смог. Никто не протянул ей руку, когда её одолевала эта страшная болезнь, никто не пришел на помощь, не поддержал её, когда она мучилась, скиталась в одиночестве в этом самом лесу. Ненависть всегда приводит лишь к новым взрывам. Ненависть невозможно истребить. Но от неё можно исцелиться.

Он умолк. Молчал и Абби, ожидая продолжения.

— Я вам сочувствую, Гавестон, — печально сказал доминус. – И восхищаюсь вашим стремлением.

— Чем тут восхищаться? – перебил его Абби. – Снова меня решили лечить. Еще один лекарь нашёлся. И лекарства, небось, прихватил?

— А то как же, — весело сказал Вессаль. – Лекарств предостаточно.

— Меня лечить не нужно! – заявил Абби, указывая на него пальцем. – Оставьте меня в покое! Не смейте ходить за мной.

— Подожди, — Гави примирительно поднял руки. – Ингур всего лишь имеет в виду обезболивающие. Мы взяли с собой небольшой запас, ведь ты страдаешь от болей. Таблетки у меня в рюкзаке.

— Этим ты и решил лечить меня?

— Не совсем. У меня свои методы. Я знаю как свести ненависть на нет и хочу, чтобы излечился не только ты, но и все остальные. Те, кого ты ищешь.

— Продолжайте же! – нетерпеливо воскликнул доминус. – Расскажите всё, что вы знаете.

— Я думаю, для этого нужна более спокойная обстановка, — заметил Вессаль. – Я предлагаю разбить лагерь и как следует отдохнуть у огня.

— У огня? – просиял доминус. – У вас есть спички?! Не иначе как боги послали вас!

— Можно сказать и так, — улыбнулся Вессаль. – И не только нас с Гави. Всех нас сюда занесло словно по мановению чьей-то могучей воли.

— Простите, а вы больше ни от чего не лечите? – раздался робкий голос Экбата. – Только от ненависти, да?

Все повернули к ним головы. Экбат и Деорса стояли в сторонке и молча слушали их разговор. Вессаль удивленно хмыкнул.

— Что у вас случилось, молодой человек? Кто вы?

— Кто это? – спросил Гави, наклонившись к уху Абби.

— Мальчишка – знакомый доминуса, а с ним его зомби-растлитель. Оба помешанные.

— Зомби?! Растлитель?..

— Сам посмотри.

Экбат ничего не отвечал Вессалю. Он смотрел на Гави широко раскрытыми глазами.

— Так лечите? Или нет? Вы можете его вылечить?

Гави медленно подошёл к нему. Растерянно оглядев Деорсу с ног до головы, он посмотрел на мальчика и содрогнулся от его взгляда, полного столь отчаянной надежды, что она сочилась из его глаз слезами.

— Я никогда не видел такого. Я не знаю. Извини.

— Ну, может, вы что-нибудь придумаете? Может, сможете?

— Не думаю…

— Но может быть, всё-таки, есть шанс? – Экбат вцепился в его куртку. – Хоть самый маленький?

— Разве что ничтожный… — пробормотал Гави.

— Спасибо, — быстро ответил Экбат. – Я согласен и на такой. Может, разведем уже огонь? Очень холодно!

Гави рассеянно кивнул. Доминус тяжко вздохнул и взял под руку Вессаля, чтобы проводить его к бревну и усадить поудобнее.

— Я позже расскажу вам о них.

— С нетерпением и содроганием жду вашего рассказа, — откликнулся Вессаль. – Трудно представить, что ребёнок делает в этом месте.

— Экбат скитается вместе с нами. На данный момент – это самое безопасное, что я смог придумать для него.

Вессаль вздохнул. Он прислушивался к привычному шороху — Гави разрывал костровище. Абби и Экбата он послал на поиски дров и те копошились в окрестных кустах. Вскоре запахло дымом.

— Каких бы чудес и приключений с Абинуром я ни представлял, вот уж никак не мог предположить, что он встретит в этом страшном месте самого святого доминуса. Что я встречу!… – Вессаль нащупал ладонь доминуса и принялся пожимать её обеими руками. – Я всегда был самого высокого мнения о семействе Гельветти. Ваш дед и ваша мать известны, благодаря своей исключительной образованности и интеллекту, и с полным на то правом именуются достойнейшими гражданами Фастара и одними из умнейших людей в стране. В своё время я прочёл все книги вашего деда и был поражен глубиной мысли этого человека. Многое я подчерпнул у него для собственной картины мира. И надо сказать, что и поныне… поныне его слова эхом отзываются во мне. Ваша мать явилась достойнейшим его продолжением, я восхищаюсь её невероятной энергией и поистине выдающимся ораторским талантом. Она – лицо своей эпохи. То, что она сделала для Халехайда, нельзя назвать иначе как подвигом. Где она нынче живёт?

— В Ладрии, с моей женой, — доминус с грустной улыбкой на лице слушал Вессаля, наслаждаясь его словоохотливостью.

— Надеюсь, ее здоровье в порядке? Больницы Ладрии – лучшие в Халехайде. Однако стараниями вашей почтенной матушки медицина процветает и развивается и в Ферре, этим она спасла тысячи жизней феррийцев… Так о чем это я? Ваша святость, нет ровным счетом ничего удивительного, что именно вы были избраны святым доминусом. Вы – средоточие всех достойнейших качеств, доставшихся вам от ваших прославленных родичей, и моё уважение к вам безгранично.

— Но вот я здесь, — ответил доминус. Его лицо озарил теплый отсвет костра. – Благодарю вас от всего сердца, однако всё же замечу, что отныне я не святой доминус. Мне осталось лишь моё имя.

— Вот и я здесь, — вздохнул Вессаль. – У меня есть только Гавестон и Каштан – без них я пропаду. Но я попал сюда не из-за патологического страха одиночества, хотя скрывать не стану – он оказал своё влияние. Я решил повидать мир лишь когда ослеп. Мне захотелось увидеть его со всех сторон, любым, настоящим. Но теперь я могу лишь пробираться наощупь и обонять. И всё же этот поход – лучшее, что со мной происходило за всю мою жизнь. Я многое увидел, ваша святость, пусть это и глупо звучит… но даже могу сказать, что я прозрел.

— Отнюдь не глупо, господин Вессаль, — возразил доминус, — ведь глубинные смыслы мы зрим не глазом, но душой. И раскрыв свою душу, вы многое вбираете в себя, многое и отдаете. И вбираете вы в себя не только лишь благодать и красоту, но и нечто тошное, горькое – печаль и жестокость. Но это не напрасно. Это – ваше знание и оно есть великая ценность. Ведь лишь в знании – развитие и благо. Истинное знание можно обрести, лишь постигнув умение учиться. Учиться всеобъемлюще. Учиться у радости, учиться у скорби. Учиться у людей и у животных. У рассвета и тлена. У зародыша и пепла. У любви и… ненависти.

 

Предыдущая глава 

Следующая глава