Глава 6. Райские кущи

 

Вернись в прибежище бесхитростных созданий,

В приволье дикой и небрежной суеты,

Где чувства глубоки и инстинктивны,

Но всё же так наивны и просты.

Оставь же плоть свою в объятиях природы,

Усни навеки в лучшем из миров.

Под сенью трепетной не обретёшь ты кров,

Покинешь свой приют из углерода.

 

Серая косматая трава под ногами и не думала заканчиваться. Казалось, растительность была бесконечной, и это одновременно и пугало, и приятно завораживало Абби. Серыми были и деревья, и кустарники, овраги зияли чёрными провалами, небо же было рябым и тёмным, как порох.

В сумерках лес постепенно чернел, мрачнел и подавал иные голоса, но всё так же пах травами и смолой, свежесодранной животными корой и раздавленными насекомыми. В низинах почва была мягче из-за обилия мха, там сильно пахло сыростью и грибами — Абби обожал этот запах и как-то раз даже решил заночевать на мягчайшем трухлявом бревне. Но вскоре подскочил, испугавшись громких шорохов и писка — жизнь во влажных мхах бурлила в ночи.

Он брёл в поисках ночлега вот уже много часов. Сильно хромая, уставший Абби припадал на трость и еле волочил ноги в высокой густой траве, заваленной ветками и затянутой паутиной. Рюкзак он тащил на одном плече – правая лямка порвалась, и теперь поклажа Абби, криво болтаясь, отчаянно гремела позади него.

К ночи он неожиданно вышел на лысый каменистый холм. Глянув вниз, Абби увидел чёрную мглу, растекавшуюся по окрестностям огромным пятном. Сердцем почуяв неладное, Абби двинулся в сторону, не решившись спуститься в овраг. Ему было невдомёк, что он набрёл на болото, но тревожная ночная угроза, гулко ухающая и стонущая из темноты, подсказывала ему сменить направление.

Он потащился по кромке оврага, присматривая, куда можно было бы забиться для ночлега. Но под ногами хрустела каменистая пыль вперемешку с землёй и странными белыми камешками, и не встречалось ни норы, ни валуна, чтобы расположиться поудобнее. В темноте Абби не видел, какое количество змей шныряло по окрестностям, и потому медленно шёл вперед, раздражённо стремясь покинуть возвышенность.

Глубокой ночью облака вдруг разверзлись, и месяц, уже изрядно раздавшийся в честь предстоящего полнолуния, робко осветил лес.

Всё вновь стало серым.

Абби обнаружил, что спустился к каким-то пушистым лугам, реющим красивыми серебристо-голубыми волнами. Вдали чернела кудрявая тьма – то была густая, раскидистая роща и Абби поспешил к ней через луга, решив заночевать на опушке. В нос ему ударил странный неприятный запах. Тяжёлый фруктовый аромат сопровождался резким, каким-то медово-грибным душком, и сердце Абби дрогнуло — он уловил знакомые нотки этой фруктовой ауры.

Доковыляв до рощи, он с удовольствием отметил, что нюх не подвёл его — кругом росли абрикосовые деревья. Под ногами его хлюпали переспелые фрукты, над головой в ветвях шумели птицы. Абби, которому пришлось какое-то время тащить рюкзак подмышкой, с облегчением положил его наземь, а сам пристроился в корнях двух переплетённых деревьев. Он выпил остатки воды и съел несколько чуть забродивших абрикосов, найденных у себя под ногами. По-видимому, здесь было птичье царство, базар, не умолкающий ни днём, ни ночью. Шелест крыльев и странный клёкот со всех сторон убаюкивали уставшего Абби, и он развалился в корнях, приобняв дерево словно подушку.

Между корней он внезапно нащупал рукой что-то мягкое и податливое и к своему изумлению обнаружил запутанную среди обломанных сучьев добротную верёвку. Встрепенувшись, Абби снова сел и повертел в руках конец пенькового каната. Его вдруг осенило — верёвка замечательно пригодится ему, ведь теперь он мог починить рюкзак, и ему вновь будет удобно нести поклажу на плечах.

Подивившись и порадовавшись такому магическому дару леса, Абби устроился поудобнее и, сжимая в руках верёвку, приготовился уснуть. Глаза его неумолимо слипались, тело обмякло от усталости, и твёрдое древесное ложе сейчас казалось ему невероятно удобным и даже мягким, словно перина, и ни странное зловоние, ни ночная прохлада не могли потревожить одолевающий его сон.

Потревожило Абби внезапное происшествие, от которого он окончательно пробудился и тут же пришёл в неописуемый ужас. Верёвка в его руках вдруг пошевелилась — кто-то с силой дёрнул её и потянул на себя. Абби бросило в жар, сердце его забилось в груди от страха, но вместо того, чтобы выпустить верёвку, он изо всех сил сжал её обеими руками, прижался к стволу дерева, и, тяжело дыша, прислушался к ночным шорохам. Вокруг был лес, принадлежавший лишь деревьям и птицам, и себя Абби уже считал его частью — новообретённой, неопытной, но свыкшейся со своим окружением.

Сейчас он ощутил присутствие чего-то постороннего и чуждого окрестному пейзажу. Что-то вторглось в лес, в его лес, который, как ему казалось, принял его и посвятил в свои тайны. Абби испугался так сильно, что почти готов был обмочиться, и когда услышал совсем рядом чьи-то громкие шуршащие шаги, раскрыл рот в немом крике.

Здесь, вдали от дома и спокойного общества, окружавшего его с рождения, он ощутил в полной мере свою беспомощность и слабость – на помощь звать было некого.

Оцепенев, Абби наблюдал, как из-за дерева медленно появилась тёмная косматая голова.

Почти потеряв сознание, он вдруг расслышал приятный низкий голос:

— Ты живой что ли?

Обладатель головы с удивлением взирал на скрутившегося в позе умирающей собаки Абби. Это был высокий человек в расстёгнутом сером плаще ниже колен, тёмной одежде, туго зашнурованных ботинках. Он был бородат и ясноглаз – в его влажных склерах отражался вездесущий месяц, разливающий молочное сияние где-то над густыми ветвями рощи.

— Отдай мне верёвку.

Незнакомец с силой дёрнул за канат. Абби ничего не ответил, но и не ослабил хватку.

— Отдай мне эту проклятую верёвку, — угрожающе прошептал незнакомец, присев на корточки. Он протянул руки к сжатым кулакам Абби, но тот вдруг резко отпрянул в сторону и сквозь зубы процедил:

— Не дам.

Зачем он это сказал, Абби не знал. Однако в паническом угаре ему взбрело в голову, что верёвку нельзя отдавать ни в коем случае. Поэтому он намотал канат на кулаки и встал на четвереньки, неуклюже оттопырив больную ногу.

Незнакомец скинул плащ на землю и тут же бросился на Абби, моментально уложив его на обе лопатки. Он сдавил локтем его грудь и ухватил за кисти рук.

— Дай её мне! – отчаянно кричал он, вырывая канат из крепкой хватки Абби. – Отдай же!

Абби стонал от боли. Он ударился головой, ушиб ногу, да и под тяжестью незнакомца было отнюдь не сладко — он начал задыхаться. Однако он так и не выпустил из рук свой трофей.

Незнакомец, прислушавшись к его стенаниям, вдруг отпрянул в сторону. Неподалёку от места их потасовки он встал на колени и, к изумлению Абби, зарыдал.

— Прости меня. О, прости меня! И молю тебя, отдай мне верёвку, — всхлипывая, взывал он к Абби. — Отдай её мне. Дай же.

Абби, кряхтя, отполз подальше и поднялся, цепляясь за ствол ближайшего деревца.

— Нет. Моя верёвка.

Незнакомец закрыл лицо руками и яростно потёр ладонями лоб. Абби внимательно разглядывал его, с удивлением обнаружив, что страх перед ним начал отступать. Боль отрезвила Абби, к тому же плачущий незнакомец выглядел чрезвычайно жалко и беззлобно.

Абби начал быстро наматывать верёвку на левую руку, не спуская глаз со своего противника. Незнакомец грустно смотрел на него и, казалось, больше не собирался драться за обладание грязным, потрёпанным канатом.

— Прости меня, — вздыхая, повторил он. – Делай что должен, я больше не побеспокою тебя.

Он поднялся и, прихватив свой плащ, побрёл в темноту. Абби какое-то время не шевелился и настороженно прислушивался к его удаляющимся шагам. Прижимая к груди верёвку, он вновь устроился на своём месте в корнях, дав себе клятву не спать всю ночь и сторожить добычу.

Проснулся он поздно.

Когда Абби открыл глаза, солнце вовсю разливалось по окрестным зарослям, поэтому он щурился и не мог оглядеться – день был на редкость лучезарным. По-прежнему пахло чем-то сладковато-тошнотворным, в травах гудели насекомые, отовсюду слышался птичий щебет и суетливые шорохи. По ногам Абби ползали муравьи.

Он медленно сел, потирая плечо. Всё его тело ныло от боли – ночная драка и неудобное ложе изнурили его, и ему совершенно не удалось отдохнуть за время сна.

— Я не понимаю.

Абби подскочил от неожиданности, услыхав голос своего ночного соперника. Тот сидел неподалёку и пристально смотрел на Абби.

— Не понимаю, отчего ты медлишь. Отчего не сделаешь то, за чем явился.

— Вали отсюда, — посоветовал Абби, поднимаясь на ноги. – Оставь меня в покое.

Незнакомец выглядел мирно. По-видимому, он не собирался бросаться в атаку, однако глядел на Абби с удивлением и тревогой, отчего тому было не по себе.

— Мне нет дела до тебя, — покачал головой незнакомец. – Я лишь пришёл за верёвкой.

— Зачем она сдалась тебе?

— Затем же, зачем и тебе.

— Я хочу починить рюкзак.

— Рюкзак?! – незнакомец, казалось, был ошеломлён. – Починить рюкзак?

Абби указал на свою поклажу, валявшуюся неподалёку. Незнакомец встал и быстро подошёл к Абби, который тут же попятился и сжал кулаки.

Незнакомец довольно бесцеремонно оглядел его с ног до головы.

— Кто ты вообще такой? И чего здесь ищешь?

— Я болен ненавистью, ищу таких же как я. И, похоже, нашёл.

Абби и сам не отрывал глаз от странного человека в плаще. Отчего-то он казался ему знакомым. Его открытое, приятное лицо было грязно и исцарапано, как и руки. Плащ был безнадёжно испачкан в земле и зелени, на тёмной одежде под ним клочьями висела сухая трава, сучки и листья. Его потрёпанный, взъерошенный облик совершенно не вязался с его взглядом – глубоким, печальным, даже трагичным. Большие тёмные глаза его тревожно изучали Абби, который отвечал ему подозрительным мрачным взором из-под сдвинутых бровей.

Незнакомец покачал головой.

— Нет ненависти в моём сердце. Одна лишь тяжкая горечь.

— И зачем же тебе верёвка?

Незнакомец грустно улыбнулся.

— По воле Благодати освободиться самому и освободить мир от своей тоски.

— Чего? – Абби отчаянно силился вспомнить, где он встречал этого человека. Но привычка содержать свою память в идеальной чистоте сыграла с ним нынче злую шутку.

Незнакомец вдруг торжественно поднял руки.

— В этом храме освобождения Благодать дарует избавление и спасение всякому страждущему.

Он обратил лицо вверх, и когда Абби последовал его примеру, то не сумел сдержать испуганного вопля и попятился, беспомощно бросая взгляд по сторонам.

На раскидистых душистых деревьях, сверкающих листьями и яркими сочными плодами, болтались трупы висельников. Пара висела и прямо над Абби, нелепо раскинувшись в спутанных ветвях. Он пятился и спотыкался, озираясь кругом с разинутым ртом. Повсюду, куда ни глянь, висели человеческие тела, словно стыдливо прикрывшись листвой. Полуистлевшие, гниющие, иссохшие – на них восседали птицы и лакомились кишащими в трупах личинками, выклевывали глаза и языки.

Словно во сне побрёл Абби вперёд, будучи не в силах оторвать глаз от невероятных «плодов» этого райского сада. Обглоданные до светлых костей скелеты в рванье колыхались рядом с теми, кто окончил жизнь сравнительно недавно – вокруг них клубились мухи. Тех же, кто упал наземь, облюбовали муравьи и прочие ползучие твари, питающиеся бренной человеческой плотью. Тяжёлый запах, напоминавший смесь мёда с дерьмом, был ничем иным как трупной вонью в сочетании с фруктовыми ароматами и цветочным благоуханием.

Сколько бы ни углублялся Абби в чащу, трупов становилось всё больше. Они гроздьями свисали с абрикосовых и яблоневых деревьев, покачивались и на высоких старых вишнях, словно хороводами обросших вокруг солнечных цветочных полян. В глубине рощи тошнотворный запах сгустился в душный, плотный смрад, привлекающий зверьё — со всех сторон слышались резкие, пугливые шорохи и фырканье. Вся эта гигантская фруктовая роща была, по-видимому, очень старой – деревья были мощны и раскидисты, громадные ветви их ломались и валились наземь под тяжестью обильных плодов и тел.

Абби с трудом перебирался от дерева к дереву, зажимая рот и нос и пытаясь не дышать вблизи висельников. Словно в бесконечном кошмаре он влачился по солнечному лесу мертвецов, не видя ему конца.

— Я не смею беспокоить их, — вдруг проговорил незнакомец над самым его ухом. Абби резко развернулся и в страхе взглянул на него. Тот тащил его рваный рюкзак и трость. – Не могу потревожить их покой, нагло забрать у них то, что даровало им освобождение. Посему надеюсь, что всё же ты вернёшь мне верёвку. После того, как я свершу то, что должен, ты сможешь забрать её.

Он протянул Абби трость. Тот вырвал её у него из рук и прохрипел:

— Пошёл прочь! Не ходи за мной! Не смей ходить за мной!

Тревожно оглядываясь на незнакомца, он быстро заковылял дальше.

— А как же твой рюкзак? – крикнул тот ему вслед.

Абби вновь оглянулся и увидел, что незнакомец держит в охапке его торбу с остатками провианта и бутылками.

— Плевать на рюкзак! – взревел Абби. – И на верёвку тоже! И на тебя!

Он принялся остервенело разматывать с руки столь вожделенный незнакомцем канат и вскоре, размахнувшись, швырнул его в траву.

— Вот, держи. Вешайся сколько влезет. На здоровье!

Он вновь поспешно двинулся прочь, энергично вонзая трость в мягкую травянистую почву.

— Куда же ты отправишься теперь? – донеслось до него.

— Не твоё дело. Подальше отсюда. Я не ныть и вешаться сюда пришёл, я занят.

Тут он столкнулся лицом к лицу с полуразложившимся трупом и вскрикнул от страха.

— Пресвятые доминусы!

Внезапно его осенило. Он остановился, опешив от своей потрясающей догадки, и снова оглянулся назад. Незнакомца и след простыл. На поляне сиротливо валялся рюкзак Абби, верёвка в траве исчезла. Абби почесал в затылке и медленно пошёл обратно, озираясь по сторонам.

— Эй вы! Куда вы подевались? Подождите меня!

Незнакомца он обнаружил довольно быстро – тот стоял у огромной, ветвистой яблони с верёвкой в руках. Он скинул плащ и уже готовился взобраться по стволу на толстую ветвь, на которой кроме небольших красно-зелёных яблок не было иных «плодов». Но по стволу ползла крупная блестящая змея, и он терпеливо ждал, когда та скользнёт в сторону. Абби остановился чуть поодаль и нерешительно пробормотал:

— Вы ведь доминус, так? Святой доминус?

Незнакомец обернулся. Горько усмехнувшись, он покачал головой и вздохнул.

— Я был им.

Абби подошёл чуть ближе.

— Что с вами случилось?

Доминус вновь покачал головой.

— Ступай своей дорогой, парень. Ни к чему тебе всё это видеть.

— Погодите.

Абби подошёл к нему вплотную. Перед ним и впрямь стоял глава Халедского Кайола, некогда гордый и величественный, облачённый в блистательные одежды, нынче же потрёпанный и горестный, измазанный в грязи и крови, искусанный насекомыми.

— Вы же Глас божий на земле, — сказал Абби, — самый достойный человек на свете. Это же вас Благодать избрала лично, чтобы вы возглавили Кайол.

— Я был… им.

— Как вы можете быть здесь? – недоумевал Абби. – Благодать приводит сюда, чтобы убить, но… как же так? Разве вы не самый преданный ей человек на свете? Что вы могли такого натворить?

Доминус тихо рассмеялся.

— Ты сказал, что болен ненавистью, — ответил он, — я же болен тоской. Как и ты, я не смею подвергать ближнего своему отчаянию. Таким как мы с тобой надлежит избавить мир от скверны, что поражает сердце и ведёт лишь к разрухе. Полагаю, ты также движешься навстречу смерти.

— Да. Но я не собираюсь бестолково висеть здесь и кормить жуков и птиц. У меня есть дело. Я ищу людей, которые больны ненавистью и взрываются от неё. Я найду их и убью их.

Доминус с интересом поглядел на него.

— Как тебя зовут?

— Абинур Тандри.

— Гай Гельветти, — доминус пригладил волосы, оправил свитер, стряхнул приставшую к одежде траву и вежливо протянул Абби руку. Тот осторожно пожал её. – Знаешь ли, Абинур, чего мне сейчас хочется?

— Повеситься?

— Это успеется. Но сперва мне хотелось бы услышать твою историю.

Он сорвал с ветки, на которой расположилась змея, два яблока и кинул одно Абби. Устроившись под деревом, он жестом пригласил присесть и его. Абби опустился рядом, и они принялись за еду.

 

Дождь трещал о кустистые заросли, не переставая, вот уже два часа. С наступлением ночи резко похолодало, и хоть лес ещё совсем по-летнему шуршал упругой листвой, ледяная вода и пар изо рта подсказывали, что по пятам крадётся осень.

Абби дрожал от холода и обнимал своё правое колено, уткнувшись в него носом. По шее его била вода, стекая по складкам плаща доминуса, который набросил его на них обоих и теперь трясся под боком у Абби, потирая ладони и щёки. Внезапно моргнула вспышка, и доминус увидел, как лес озарило светом. В тот же миг грянул оглушительный раскат грома, эхом ухнувший где-то в утробе доминуса. Абби, которого и без того колотило от ледяного дождя, судорожно затрясся, схватившись за больную ногу. Выпростанная из-под плаща на растерзание дождю нога страшно мёрзла и вдобавок ныла от боли, как изнывало и всё тело Абби, оцепеневшего от ужаса перед рокочущим небом.

Доминус время от времени тормошил его за плечи, стараясь не только согреть, но и подбодрить.

— Ты видел когда-нибудь столько природы сразу? – поинтересовался, стуча зубами, доминус после очередного раската грома. Желая развлечь Абби, он принялся беседовать с ним, целительно лаская его потревоженный грозой слух своим приятным, певучим голосом. – Мы увязли в ней как в желе. И восхищаясь её красотой, признаюсь, однако, что я напуган. Не столько её плотоядностью, сколько могущественной неотвратимостью – ведь поверх вытоптанного луга непременно вырастает свежая зелень. Что бы ни случилось – всё порастёт травой, цветами и мхами, оплетётся корнями и скроется в зарослях…

— Знаешь, что здесь необычнее всего? – проговорил Абби, не поднимая головы. — Здесь нет радио.

Доминус рассмеялся.

— Не слышно бестолкового галдежа и этого проклятого сердцебиения, — продолжал Абби. – Кроме дождя здесь слышно только птиц.

— Птичий галдёж не бессмыслен?

— Нет, в нём полно смысла, — проклацал зубами дрожащий Абби. – Птички поют – это они так беседуют. А радио не беседует, оно постоянно уговаривает.

Доминус вместо ответа разразился долгим мучительным кашлем, и теперь уже настал черёд Абби сочувственно хлопать его по спине.

По небу вновь прокатился раскат грома.

​- Мы умираем, — изрёк Абби, в отчаянии схватившись за голову.

— Да, друг мой, умираем, — согласился доминус, тяжко вдыхая влажный, холодный воздух полного покойников леса. — Но это нам на руку — это значит, мы приближаемся к тем, кого ищем. Благодать не покинет нас до последнего вздоха, и мы должны пытаться… пытаться пронести эту тяжкую боль на протяжении всего предстоящего пути.

— Так ты поможешь мне? – пробормотал Абби. – Поможешь убить их?

Доминус улыбнулся ему и покачал головой.

— Нет, убивать мы никого не станем.

— Зачем тогда ты попёрся со мной? — недовольно буркнул Абби. — Что тебе с этого? Неужели ты вздумал мне помешать или, может, вообще надеешься стать одним из этих?

— Меня тронула и заинтересовала твоя история, Абби, — отвечал ему доминус, покачав головой. — И хоть я не разделяю твоего стремления к насилию, я помогу тебе отыскать ненависть и помогу одолеть её. Пока не знаю как. Но я и сам хотел бы избавить мир от этого разрушительного недуга.

И доминус, и Абби крепились изо всех сил, чтобы не уснуть. Они тормошили друг друга и пытались разговаривать, отгоняя сон. Они дрожали и растирали ладони, согревая на несколько мгновений озябшие конечности. Дождь же унялся лишь под утро, и едва последние ледяные капли упали на землю, Абби и доминус без сил повалились спать.

А утром как ни в чём не бывало наступило лето. Ветер уволок тучи куда-то прочь, и теперь на ярко-голубом небе полыхало солнце, припекая так, что испуганная осенним холодным натиском живность вновь встрепенулась и загудела среди листвы.

Когда Абби открыл глаза, уже было далеко за полдень. Стояла душная жара, над его головой звенел рой насекомых, а от промокших ботинок поднимался еле видимый пар.

Неподалёку на камне сидел доминус. Он был раздет – мокрую одежду свою он развесил на соседнем кустарнике, а сам грелся на солнце, подставив горячим лучам свою бледную спину. Абби также стащил ботинки и выставил их на солнцепёке. Он с удовольствием отметил, что непромокаемый комбинезон вновь не подвёл его – тело было сухим. Бедный доминус же промок до нитки, не спас его даже плащ, который насквозь пропитался водой.

— Сработало, Гай! – воскликнул Абби, глянув на бутылки, выстроившиеся поблизости на камнях. В каждую был вставлен лист лопуха, который выполнял функцию воронки и собирал дождевую воду – бутылки были полны.

Абби схватил бутыль и жадно приник к горлышку – после многих часов жажды дождевая вода показалась ему самым вкусным напитком в его жизни. Доминус кивнул и повертел в руках свою бутылку – она уже опустела.

— Завтрак готов, — позвал он Абби, указав на соседний камень, используемый в качестве стола. Абби в недоумении уставился на разложенную на листьях пищу и брезгливо скривил губы.

— Что это? Ты хочешь, чтобы я это ел?

— Придётся, — кивнул доминус.

— Я лучше схожу за абрикосами! – возмущённо воскликнул Абби.

— Ты уже слишком долго питаешься одними полусгнившими фруктами, — покачал головой доминус. – Они засижены трупными мухами, поклёваны птицами, наверняка там полно паразитов. Тебя же проносит четырежды за день, ты слаб и с трудом передвигаешься. Тебе нужна основательная пища.

— Это вообще не похоже на пищу. Жри это сам.

— Я попробовал. Совсем недурно, — доминус улыбнулся и вновь указал ладонью на импровизированный «стол». – Присоединяйся, друг мой.

Абби фыркнул и сердито плюхнулся рядом.

— Позвольте угостить вас спагетти? – любезно предложил доминус, протягивая ему лист лопуха, на котором лежало несколько мокрых земляных червей. – Чудные, конечно, но всё же спагетти – ты лишь представь и глотай.

— Самое чудное здесь то, что святой доминус в лесу кормит меня червями, потому что его волнует мой понос, — проворчал Абби, хватая червяков с листа и запихивая их в рот.

— Закуси этим. Корень лопуха, довольно вкусно.

Доминус протянул ему белый брусок, и Абби поскорее принялся его грызть.

— Откуда ты знаешь, что это можно есть? – с набитым ртом проговорил он.

— Я и не знаю, — пожал плечами доминус, — но если рассудить логически, то лекарственное растение с мощным корнем, который, судя по всему, богат крахмалом, навредить не должно. Что касается червей – то это чистый белок, как раз то, что тебе нужно.

Абби задумчиво грыз свой брусок, найдя его, в общем-то, весьма недурным на вкус.

— Чем ты чистил эти корни? У тебя есть ножик?

Доминус, смеясь, подкинул что-то мелкое и блестящее и поймал на лету.

— Четвертак, – протянул Абби. – Ловко.

 

Сутки спустя они набрели на персиковую рощу. Выглядела она так, словно по ней недавно пронёсся ураган – невысокие деревья надрывались под тяжестью плодов и обламывались, сникая увесистыми ветвями и кронами до самой земли. Повсюду среди листвы торчали сухие, светлые скелеты в разодранной ветоши. Новых посетителей фруктовой рощи это место, бедное на высокие крепкие ветви, больше не привлекало. Здесь было меньше вони, меньше насекомых и зверья, а потому и было решено остановиться на ночлег где-нибудь поблизости.

Абби разочарованно оглядывался, бредя меж искорёженных деревьев, уже знакомых ему своими надломленными «виселицами».

— Мы ходим кругами, Гай.

Доминус также был мрачен. Ему страстно хотелось поскорее покинуть рощу смерти, где велико было искушение поддаться Благодати и окончить тяжкий путь среди других мучеников, навеки упокоенных и движимых теперь лишь ветром, гуляющим в ветвях.

Зловещая карательная миссия Абби не давала ему покоя и подгоняла его вперёд, как и самого Абби, слепо убеждённого, что он, неповоротливый хромоногий калека, сумеет усмирить обезумевших от ненависти обитателей дремучих халедских лесов. Доминус не мог не воспользоваться шансом провести собственное расследование случившегося в сквере, и теперь, как заправская ищейка, рвался по следу, который, по словам Абби, тянулся за пределы рощи висельников.

Но роща упорно не отпускала их, снова и снова затягивая в свою зловонную глубь. Деревья будто бы мистическим образом передвигались, вращались вокруг двух потерянных путников непроходимой стеной, ветви, полные червивых, гнилых фруктов любезно склонялись к их рукам, а птицы распевали свои радостные, полные жизни трели, торжествующе пируя на обезображенных смертью телах.

Доминус обогнал Абби и теперь брёл один, рассеянно глядя на косматые спутанные травы под своими ногами. Он нёс за плечами починенный рюкзак Абби и невольно разыскивал глазом, чего бы раздобыть да уложить туда съедобного.

Аккуратно перешагивая старые белые кости, доминус не мог не чувствовать, насколько был поражён и сокрушён зрелищем столь массовой саморасправы. Как много их было, этих борцов с властью Благодати, восставших духом против её контроля! Официальные данные из сухой статистики по самовредящим, которую он периодически просматривал в своём кабинете, не смердели трупными ядами и не тревожили его сердца так остро, он не спотыкался о них и не глядел в их застывшие жуткими лыбами дырявые рты.

Доминус остановился у какого-то ветхого, как мумия, висельника с сухими, белесыми волосами, протянул руку и жестом благословил его, как проделывал то со своей здравствующей паствой в Фастаре. Так и простоял он, в глубокой задумчивости глядя на мертвеца, пока его не нагнал Абби.

— Пошли-ка, — Абби осторожно потянул доминуса за локоть, и тот нехотя вырвался из раздумий. – Ты сам не свой. Тебе пора прилечь. Уже темнеет, давай поскорее отыщем место.

Они побродили по окрестностям и решили остановиться в сухом каменистом овраге. Он защищал от ветра, к тому же на дне его лежал громадный валун, нагретый за день солнцем. Доминус улёгся на него, подложив под голову пучок травы, и моментально забылся сном.

Абби не спалось. Он беспокойно ёрзал возле доминуса, разглядывая то его затылок, то звёздное небо, затянутое рваными тучами, то тёмную траву, что колыхалась над ними по краю оврага. Внезапно он отчетливо услышал шаги. Они мерно шуршали неподалёку — кто-то устало брёл к оврагу. Абби встревоженно подскочил и прислушался.

Он не был парализован страхом, как при встрече с доминусом, в конце концов теперь он был не один. Однако в этой обители мёртвых живые люди, особенно в ночное время, пугали столь же сильно, как пугали бы мертвецы в краю живых. Поэтому Абби поскорее растолкал доминуса. Тот сел, удивлённо потирая глаза, и уставился туда, куда указывал пальцем Абби. А указывал он наверх, где над оврагом нависли два силуэта.

Доминус вскочил на ноги.

— Кто вы? — вскричал он. В ночной тишине голос его прозвучал пугающе громко.

Силуэты резко отпрянули от края оврага и исчезли в высокой траве. Доминус бросился, было, за ними, однако Абби цепко схватил его за край плаща.

— Стой! Пусть идут, нам-то что за дело?

— Дело не последней важности, — прошептал доминус, — это могут быть те, кого мы ищем.

Он ловко спрыгнул с валуна и принялся быстро карабкаться наверх. Абби, устало качая головой и чертыхаясь, схватил трость, рюкзак и поспешно заковылял за ним по более пологому склону.

Доминус с колотящимся сердцем бегом преследовал две стремительно удаляющиеся фигуры.

— Простите! Постойте же! — кричал он им вслед. — Я не враг вам! Не враг!

Оба беглеца внезапно остановились. Застыл и доминус. В темноте он еле различал их очертания — один из них медленно приближался к доминусу. Он был низкорослым и тощим, и доминус, пребывавший в страхе и волнении, даже не сразу сообразил, что перед ним ребёнок.

— Ваша святость, это вы? — раздался робкий, дрожащий голос.

Доминуса словно ошпарило кипятком.

— Не может быть… — прохрипел он, зайдясь в кашле. — Не может быть! Неужели это ты? Это ты, Экбат?

Мальчик шёл к нему как-то боком, как речной краб, и когда приблизился достаточно, чтобы его можно было разглядеть, доминус понял, что тот весь сжался от ужаса и был не в силах выпрямить рук, стиснутых на груди.

— Ваша святость, вы живой? – проговорил мальчик, сдерживая прорывающееся сквозь зубы рыдание. – Вы точно живой?

— Святые боги… Экбат, разумеется, я живой! – доминус бросился к нему навстречу и крепко обнял. Тот уткнулся ему в грудь и исторг не то рёв, не то крик – он надрывно рыдал, не реагируя ни на что, и доминусу оставалось лишь поглаживать его дрожащей рукой по голове.

— Как ты здесь очутился? – доминус с тревогой вглядывался в темноту, где безмолвно замер высокий спутник Экбата. – С кем ты? Как вы сюда попали?

— Дайте попить… Дайте попить! – различил он среди бессвязных завываний мальчика. – Воды… хоть немножко!

— Абби, дай бутылку, – велел доминус, требовательно протягивая руку в темноту.

— Это что, ребёнок? – раздался раздражённый голос Абби позади него. Он с большой неохотой вытащил из рюкзака полную бутылку дождевой воды и вложил её в руку доминуса. – Гай, кто это такие?

Экбат, икая и всхлипывая, оторвался от одежды доминуса и в страхе взглянул на Абби.

— Это мой друг Абинур, не бойся его. Вот тебе вода, напейся как следует.

Мальчик схватил бутылку и жадно припал губами к горлышку. На некоторое время наступила тишина. Доминус, которого Экбат крепко ухватил за свитер, не мог ступить и шагу, поэтому нетерпеливо топтался на месте, поглядывая на таинственную фигуру в ночи, застывшую в отдалении.

— Кто это там? – он снова начал расспросы, едва Экбат облегчённо задышал, опустив бутылку и утерев рот. – Кто это с тобой? Что вы делаете здесь вдвоём?

— Ингион, — Экбат устало махнул рукой и снова принялся посасывать горлышко бутылки, надеясь вытряхнуть оттуда несколько оставшихся капель. Доминус, догадывающийся о том, что Экбат явился в компании Деорсы, шумно выдохнул.

— А это не он ли… — начал Абби, припоминая рассказы доминуса, который поведал ему и о своих злоключениях.

— Помолчи.

Доминус взял мальчика за плечи и наклонился к его лицу.

— Экбат, ради всего святого, объясни мне, что вы здесь делаете. Что ТЫ здесь делаешь.

Шмыгая носом и резко вздыхая, Экбат отрывисто пробормотал несколько фраз, из которых доминус понял немногое.

— Ещё раз. Кто болен?

— Ингион.

— Что же с ним?

— Он… он… немножко умер.

— Чего? – негодующе вскричал Абби.

— Как же так, Экбат?

— Не знаю! – вскричал мальчик, вырвавшись из-под руки доминуса и уронив в траву бутылку. – Я хотел его вылечить! Он говорил… я смогу, что я – его единственное лекарство. Но ничего не вышло! Всё бесполезно, что бы я ни делал. И я заблудился как дурак! И застрял здесь. Я, наверное, тоже умер, я уже не понимаю! Тут везде мертвецы! Одни мертвецы!

Он вновь зарыдал. Доминус решительно направился к Деорсе, выискивая в темноте его силуэт глазами, в которых заплясали недобрые искры.

— Ингион! Иди сюда! – проревел он, настигая свою цель. – Ну же, поговори со мной. Скажи хоть слово!

Экбат тотчас бросился за ним и, схватив доминуса за руку, преградил ему путь.

— С ним так нельзя, ваша святость! И он не подойдёт сам! — раздражённо воскликнул мальчик, оглядываясь на своего молчаливого спутника. – Сейчас я его приведу, только не кричите на него, ладно?

Он отпрянул от доминуса и побежал к Деорсе, постоянно оглядываясь и спотыкаясь в тёмной траве.

— Что это за представление? – возмутился Абби, запихивая в рюкзак пустую бутылку, с трудом найденную им впотьмах. – Там прячется тот растлитель, о котором ты рассказывал? А малец, надо полагать, его зазноба?

— Прекрати немедля, — оборвал его доминус. – Мальчика зовут Экбат, и он ни в чём не виноват.

Абби угрожающе поднял свою мощную трость и тихо сказал, глядя в темноту:

— Гай, не нравится мне эта компания. Бог с ним с мальчишкой, но этот тип меня пугает. Ты только глянь на него!

Доминус и сам обливался холодным потом, наблюдая за Деорсой, который медленно шагал позади Экбата, тихо покачиваясь из стороны в сторону, будто пьяный. Оказалось, что Экбат вёл его за собой на верёвке, повязанной вокруг исхудалого живота Деорсы. Тот послушно, точно ручная скотина, следовал за мальчиком, безвольно переставляя длинные ноги и болтая костлявыми руками.

— Пресвятые доминусы! – вскричал Абби, выставив перед собой трость, словно меч. — Зомби! Настоящий зомби! Живой мертвец!

Доминус изумлённо оглядывал Деорсу, который был настолько бледен, что почти светился в темноте. Глаза его были мутны, как у стухшей сельди, и звёзды не отражались в его крошечных, словно маковые зёрна, зрачках. Посреди его лба от переносицы тянулась странная тёмная трещина, и казалось, его голова вот-вот развалится на части. Он был одет в потрёпанный грязный кафтан и брюки, вокруг талии его была обмотана верёвка, наверняка позаимствованная Экбатом у какого-то висельника. Он держался прямо и спокойно и даже чуть улыбался совершенно побелевшими губами.

— Ингион, что с тобой происходит? – выдавил из себя доминус, осторожно приблизившись к нему.

— Случилось неизбежное, Гай, — раздался из бледного рта тихий голос. – Я пал в неравном бою. Однако, надеюсь, ты не вообразил, что победил меня? Не я твой противник, Гай, не я.

За сим последовал его короткий, слабый смешок, больше похожий на кашель.

— Ты не жилец, — изрёк доминус. — Отчего же ты медлишь? Отчего не приблизишь свой конец?

Деорса улыбнулся чуть шире.

— Моя воля раздавлена, дух мой отныне столь же слаб, как и плоть, и способен лишь влачить тело к месту погибели. Однако, как видишь, я не один, ещё и связан, — он криво усмехнулся, — а сопротивляться больше не в силах – я проиграл, я разбит.

Экбат, услыхав это, опустился на корточки и закрыл лицо руками.

— Что он здесь делает? – прошипел доминус, указывая на мальчика пальцем. – Собственных мук тебе мало? Ты решил истязать ребёнка?

— Я не смог его остановить, — покачал головой Деорса. – Он следует за мной по своей воле.

— Он не ведает что творит.

— Отчасти это верно. И я разделяю твою тревогу. Однако…

— Послушай, ты, — доминус схватил Деорсу за грудки и встряхнул, — я больше не боюсь тебя. Но меня от тебя тошнит. Кого ты пытаешься обмануть? Неужто думаешь, что я поверю в твоё бессилие? Ничтожный лжец, ты цепляешься до последнего за несчастного ребёнка, надеешься выиграть за счёт него ещё немного времени, но взгляни же правде в глаза, мерзавец, – ты уже разлагаешься заживо, ты — труп.

— Заткнись!! — раздался в ночи яростный вопль Экбата.

Он вскочил и с неожиданной силой и прытью отпихнул доминуса от Деорсы.

— Заткнись, заткнись! Закрой свой рот! – пронзительно кричал он доминусу, срываясь на плач. Тот растерянно уставился на мальчика, дрожащего от ярости, и не находил слов, чтобы унять его.

— Не смей так говорить! – продолжал орать Экбат. — Ты ничего не знаешь! Тебе не понять, и не тебе судить! Ты просто дурак!

— Экбат, я…

— Ты ничего не знаешь! Это я виноват в том, что с ним стало. Это моя вина! Из-за меня он такой! И я ищу лекарство, ищу способ, как ему помочь, а ты бранишь и унижаешь его! Не тронь его, не смей его трогать и пальцем!

Абби, всё это время с открытым ртом наблюдавший происходящее, вдруг развернулся и спешно двинулся прочь.

— Абби, куда ты… — пробормотал доминус, умоляюще поглядев ему вслед.

— Я сваливаю, — крикнул тот, не оборачиваясь. – А если ты сейчас же не пойдёшь за мной, то ты и впрямь дурак, Гай.

— Подожди…

— Ещё чего! – возопил Абби ничуть не тише Экбата. — Да ты глянь, глянь — это же зомби! Настоящий, чтоб его, зомби! А мальчишка совершенно спятил. У него точно не все дома. Вот по кому психушка плачет!

​Доминус взглянул на мальчика и покачал головой.

— Экбат, прости. Ты не понимаешь, что произошло…

— Я всё понимаю! – запротестовал мальчик, гордо вскинув голову. – С чего вы взяли, ваша святость, что я такой тупой? Я всё прекрасно понял, я всё знаю. Чего вы хотите от меня? Что я должен, по-вашему, делать?

— Тебе надо домой…

— Да ну? И что мне там делать? Как жить мне дальше? Как ни в чём не бывало?

— Именно так, Экбат! – воскликнул доминус, всплеснув руками. – Тебе нужна помощь. Тебе необходимо в больницу, ну а после вернуться к матери, продолжать свою жизнь — нормальную жизнь обычного ребёнка. И хоть тебе сейчас кажется это невозможным, поверь – это совершенно реально…

— Но я больше не ребёнок, ваша святость, – возразил Экбат. — Вы меня совсем не знаете. Да и я вас, оказывается, не знаю. Ведь вы хотели обмануть меня, увезти подальше от Ингиона, и никаким бы доминусом я не стал, просто жил бы в захолустье в полном одиночестве. Да, я догадался, ваша святость! Вы хотели, чтобы я был на нужном вам месте, вы, как Благодать, хотели расставить людей по-своему. Но моё место рядом с ним, — всхлипнул Экбат, указав на Деорсу. — Он один любит меня по-настоящему. Остальным нет дела до меня.

— Это не так! — ошеломлённо выдохнул доминус. — Ты ошибаешься, Экбат!

— Ещё бы, — язвительно откликнулся мальчик, — только и делаю, что ошибаюсь, всё делаю неправильно! Так обычно и говорит вам ваша Благодать, верно? Как поступать, куда идти, как жить и как умирать. И вы слушаетесь. Так вот я не как вы, я никуда не уйду, а Ингион не умрёт. Он как герой пожертвовал ради меня всем, и я должен ответить ему тем же, совершить настоящий взрослый поступок.

— Какой взрослый поступок? — осведомился из темноты Абби. – На вид тебе лет десять, не больше.

— Не важно! Я уже не ребёнок! — огрызнулся в его сторону Экбат.

— То есть, хочешь сказать, ты взрослый?

— Отстань от меня! — не вытерпел Экбат. — Ты ничего не знаешь!

— Куда уж мне, — усмехнулся Абби. — Я ничего не знаю, зато всё знает щенок, который растявкался на всю округу. Ты просто несчастный недомерок, спятивший с ума среди покойников. Жаль тебя, без слёз не взглянешь.

Экбат, опешивший от насмешливой грубости Абби, презрительно фыркнул в его сторону.

— Мне не нужна ничья жалость. Я бы хотел, чтобы мне посочувствовали. Но ты не умеешь сочувствовать, ты просто очередной тупой кирпич.

Абби, которому обожгло уши его прозвище из прошлой жизни, нынче особенно ему ненавистное, со злости стукнул тростью по ближайшему дереву.

— А вот и нет!

— А вот и да!

— Хватит! – крикнул доминус. Наступила тишина. – Экбат, иди в овраг и ложись спать, — сказал он уже мягче. – Абби отведёт тебя. Я хочу поговорить с Ингионом наедине.

— Ещё чего, — огрызнулся Экбат. – Вы опять будете оскорблять, ругать его и обсуждать меня, какой я несчастный, тупой и маленький. Хватит! Не смейте подходить к Ингиону, не смейте говорить с ним, не смейте его трогать! Если вы с ним что-то сделаете, я за себя не ручаюсь. Я… я убью себя! Убью себя, повешусь на вот этом самом дереве, ясно вам?

Он подхватил с земли верёвку и потащил за собой молчаливо усмехающегося Деорсу в сторону оврага.

— Я там спать не стану, — заявил Абби, глядя, как их силуэты скрываются в ночи. – Я вообще теперь глаз не сомкну, пока рядом этот зомби и чокнутый мальчишка.

Доминус устало опустился на корточки и так тяжело вздохнул, что, казалось, всколыхнул своим дыханием всю поляну.

— Эй, Гай.

Доминус поднял голову и посмотрел на Абби. Тот стоял перед ним, забросив трость на плечо.

— Вижу, тебе это чучело покоя не даёт. Так давай я решу твою проблему – переломлю ему хребет, пока мальчишка спит. И все в выигрыше!

— Абби, помолчи, — устало отмахнулся доминус.

— Сам посуди – ты сможешь увести ребёнка к людям, я смогу спокойно продолжить свои поиски, твой враг будет, наконец, мёртв!

Доминус покачал головой.

— Не Ингион мой враг. В этом он был прав.

Доминус медленно поднялся и побрёл в овраг. Абби неохотно последовал за ним, опустив воинственно вздёрнутую трость и вновь используя её по назначению.

Спустившись в овраг, он обнаружил, что все уже устроились на ночлег. Экбат и Деорса улеглись на камень, доминус притулился в сухой земляной яме у подножия склона. Сам Абби осторожно присел на трухлявое бревно неподалёку от доминуса и просидел так всю ночь, не сомкнув глаз, то и дело в страхе и возмущении оглядывая спящую на камне пару.

С первыми лучами солнца его сморило, и он задремал, обняв бревно и выронив трость из ослабшей руки.

Когда доминус разбудил его, близился полдень. Абби с огромным трудом поднялся, цепляясь за сильные ладони доминуса, и осоловело огляделся, потирая грязное, примятое сном лицо.

— Ты как? – спросил его доминус, участливо подставляя ему плечо. Абби опёрся о него и раздражённо замычал. – Опять нога?

— Голова.

— Присядь пока, — доминус усадил его на место. – Вот поешь.

— Ты опять накопал мне червей?

— Здесь кое-что получше.

Доминус достал из кармана несколько маленьких белых яиц.

— Где ты их взял? – просиял Абби, охотно подставляя ладони под крохотные хрупкие кругляши.

— Здесь неподалёку есть ещё один скалистый склон, я чуть не сорвался с него, — принялся рассказывать доминус, — но ведёт он вовсе не в овраг — там обрыв, а внизу ручей, нам надо будет спуститься туда за водой. Так вот в скалах живёт колония сизарей. К своему стыду, я разорил несколько гнёзд.

Абби с восторгом принялся вскрывать яйца и опрокидывать содержимое скорлупок себе в рот. Несмотря на боль и жажду, назойливо мучающие его после непростой ночи, Абби наслаждался тёплым утром и питательным завтраком с такою беспечностью, словно сидел не посреди дремучего леса в овраге, но в парке на увеселительном пикнике.

Даже их ночные гости вызывали в нём сейчас скорее праздное любопытство, нежели страх и отвращение, и он разглядывал обоих как диковинных зверей на ярмарке, смакуя добытое доминусом угощение. Экбат сгорбившись сидел на камне и ковырял веткой землю. Он был одет в мешковатые, бесформенные лохмотья, натянутые поверх длинного ученического сюртука – серую шерстяную хламиду и невероятно длинный шарф, оборванный на концах. Абби догадался, что мальчик позаимствовал одежду у одного из мертвецов, и не без жалости подумал о том, с каким ужасом и омерзением снимал он тряпьё с покойника трясущимися от холода руками. Его некогда шелковистые, блестящие волосы нынче свисали на лицо пыльной, засаленной паклей, а пронзительные синие глаза глядели живо и насторожено, как у притаившегося зверька, ожидающего подвоха от каждого дуновения ветра.

Деорса сидел тут же на камне рядом с Экбатом, прямой и недвижимый настолько, что и сам казался каменным. Он был грязен и бледен – но то была вовсе не изысканная аристократическая анемичность, кожа его казалась серой и ненастоящей, похожей на бумажную маску с дырками для ноздрей, бескровного рта и глаз. ​Судя по тому, что Деорса моргал длинными и прямыми как хвоя ресницами, глаза его ещё не утратили своего предназначения – они были подвижны и оглядывали окрест, однако были также холодны, невыразительны и подёрнуты белесой пеленой. На переносице Деорсы темнел запёкшийся кровью большой шрам, размером с мизинец. Абби вдруг показалось, что накануне ночью эта трещина на лице была меньше, и он не без торжества подумал о том, что, вполне вероятно, вскоре голова его и вовсе развалится на части.

Покончив с завтраком, Абби снова поднялся и, потягиваясь, сделал несколько шагов. Он заметил, что доминус, раздав каждому по пригоршне голубиных яиц, куда-то пропал, а Экбат, на вид совершенно оголодавший и отощавший, вовсе не торопился подкрепиться чудесными трофеями, и просто перекатывал белые шарики на ладони.

Абби опасливо обогнул камень с другой стороны, пробрался к пологому склону и присел на кочку, чтобы уже оттуда, с безопасного расстояния, начать разговор.

— А этот чем питается вообще? – издалека поинтересовался он, указывая тростью в сторону Деорсы.

— Рыжими дураками, — резко откликнулся Экбат, поднявшись с камня и демонстративно заслонив Деорсу спиной.

— Какое счастье, что здесь таких нет.

Бросив на Абби взгляд, полный гнева и презрения, Экбат развернулся к Деорсе и принялся возиться с ним, стряхивать с его волос и плеч насекомых, оправлять одежду, а вскоре по движениям мальчика Абби догадался, что тот разбивал яйца и вливал их Деорсе в рот.

— Что ты пялишься? – вскричал Экбат, оглянувшись на любопытного Абби, не сводящего глаз с них обоих. – Не пялься!

— Хочу и пялюсь, есть на что посмотреть.

Вылив содержимое последнего яйца в рот Деорсе, Экбат отбросил в сторону скорлупку и утёр своим рукавом его сизые губы.

— Спасибо, мой милый дружок, — донёсся до Абби тихий голос.

— Тебе надо больше отдыхать, — ответил Экбат, — ты стал ещё бледнее, чем прежде.

— Я не нуждаюсь в отдыхе, — Деорса грустно улыбнулся. – Мой Кэбби, ведь я не устал, я погибаю, ты знаешь. Это не вылечить сном.

— Но чем же вылечить? Я уже попробовал всё, что мог! – сквозь зубы пробормотал Экбат, стараясь, чтобы Абби не слышал их разговор.

— От смерти нет лекарства, Кэбби.

— Но ты ещё не умер! Я слышу, как твоё сердце стучит… иногда.

— Оно уже не справляется, малыш.

Экбат помотал головой и поджал губы.

— Ты так сильно изменился. Это так неприятно! Неправильно! Так не должно быть.

— Прости, — Деорса медленно поднял руки и, с трудом согнув их, обнял мальчика, — прости меня, любимый Кэбби.

Экбат положил подбородок на макушку Деорсы и украдкой смахнул слезу с грязной щеки.

— Ты не волнуйся, — сказал он, стараясь держать невозмутимый тон, — я что-нибудь придумаю, я найду способ. Ты так старался, боролся… я тоже буду бороться. Теперь моя очередь.

Абби нетерпеливо озирался, гадая, куда подевался доминус. Он уже вознамерился, было, идти его искать, как вдруг приметил в траве у края оврага его темноволосую макушку. Доминус бродил по округе и никак не мог себя заставить спуститься в овраг.

Абби мрачно взглянул на Экбата.

— А Гай знает, что ты переводишь продукты на это чучело? – громко спросил он.

— Мне плевать, что он там знает, — откликнулся мальчик.

— Между прочим, Гай рисковал жизнью, добывая нам еду, а ты скармливаешь её тому, кому она как вода сквозь сито.

— Ничего себе герой.

— Что ты так взъелся на него? Он всё это время очень болел из-за тебя. А сейчас вообще сам не свой.

— Пусть поболеет за себя. Если он здесь, значит дела у него не очень.

— Ты бы полегче с ним, — сурово посоветовал Абби, — он такой добряк, он и мухи не обидит и желает тебе только хорошего.

— Тогда пусть оставит меня в покое. Это и будет самое хорошее.

— Не ты ли ревел ему в жилет вчера ночью, чтобы он пожалел тебя? И ведь он пожалел.

— Пожалел меня – должен пожалеть и Ингиона.

— Слушай сюда, дубина, — хрипло сказал Абби, указывая тростью на Экбата, — за сотни миль вокруг нет ни единого человека, кому было бы на тебя не наплевать… кроме Гая. Ясно тебе? А этот ходячий полутруп хочется не пожалеть, а добить поскорее. Впрочем, тебя тоже. И если я ещё раз услышу, как ты хамишь Гаю, клянусь, я так и сделаю.

Абби угрожающе воткнул трость в землю. Экбат насмешливо смотрел на него, уперев руки в боки.

— Да что ты мне сделаешь, дурак колченогий? – фыркнул он. – Догони меня сначала.

— А ты только убегать и можешь, щенок трусливый?

— От вас только сбежать и охота. Вы все меня достали!

— Смотри-ка, достали его сочувствием, заботой.

— Больно нужна мне ваша забота! – вскричал Экбат. — Лучше Ингиона никто обо мне не позаботится.

— Страшно представить, — пробормотал Абби. – У тебя же есть мать. Неужто и она не позаботится?

Экбат пожал плечами и покачал головой.

— А где твой отец?

— По морям плавает, — буркнул мальчик.

— Капитан корабля что ли?

Экбат раздражённо фыркнул.

— Механик он на морском пароме. Ему не до меня.

— Так вернулся бы к матери.

— Ты-то ведь тоже не побежал к мамочке, а пришёл именно сюда, — огрызнулся Экбат.

— Мамочка мне уже не поможет — я болен ненавистью. А ты просто заблудившийся в лесу балбес.

— Заткнись! – Экбат швырнул в него мелкий камешек. – Ты ничего не знаешь, ты никогда не поймёшь, кирпич!

В Абби градом полетели камни, но когда тот с возмущённым воплем вскочил и решительно двинулся к Экбату, нагибающемуся в поисках снарядов, сверху раздался громкий возглас. Доминус стоял на краю обрыва и наблюдал за ними.

— Прекратите!

Экбат с деланым равнодушием отвернулся, бросив подобранный только что камень куда-то в сторону. Абби всплеснул руками.

— Паршивец совершенно обнаглел!

— Он первый ко мне пристал!

Доминус сурово глядел куда-то мимо их голов, пропуская жалобы мимо ушей.

— Собирайтесь, пора идти.

— Куда? – поинтересовался Экбат. – Куда вы вообще идёте и зачем?

— Ищем местных жителей.

— Каких ещё местных жителей? – насторожился Экбат.

— Людей, выживающих под гнётом ненависти.

— Под гнётом ненависти? Зачем? На что они вам? – забеспокоился Экбат. Для него, очевидно, местное поселение неких ненавистников было пугающей новостью.

— Мы бы хотели, чтобы они бросили это дурное дело – выживать, — вмешался Абби.

— Вы что, убьёте их?

— Надо будет – убьём, — резко ответил Абби. Доминус молчал.

Экбат нервно сглотнул и поёжился. Ему хотелось, чтобы доминус бросился его разуверять и в своей привычной убаюкивающей манере принялся рассказывать что-то совершенно понятное и безмятежное. Но тот молчал, с прищуром уставившись куда-то вдаль.

— А мы тут при чём? – запинаясь, пробормотал мальчик. – Ищите сами, я с вами не пойду, мне это не интересно. Мне надо Ингиона лечить.

— Чем ты будешь его лечить, когда выпадет первый снег? – спросил доминус. – Он скоро умрёт, и сам ты долго не протянешь. Погибнешь в одиночестве от голода и холода, но скорее всего тебя найдут дикие звери, и твоя судьба решится очень быстро.

— Чем моя судьба отличается от вашей, если вы ищете психов, которые живут в этом лесу? И сами вы – психи! Вы все здесь умрёте, все вы!

Доминус покачал головой.

— Это необычное место. Оно гораздо сложнее, чем ты думаешь. Это не простой лес, совсем не простой, — он помолчал, пропуская мимо себя порыв ветра, взлохмативший траву. — Я хочу, чтобы у тебя появился шанс, Экбат, и буду защищать тебя, сколько смогу, позволь мне хотя бы это. Да, все мы здесь скитальцы. Мы скитаемся в этом несчастном лесу, но теперь не без надежды, не без цели, не без опоры.

Мальчик ответил не сразу. Он оглянулся на Деорсу, но тот по-прежнему сидел на бревне, бесстрастно уставившись в пустоту.

— У меня есть условие, — произнёс, наконец, Экбат. – Держитесь подальше от Ингиона. Не разговаривайте с ним.

— Ты, сопляк, ещё и условия нам ставишь? – усмехнулся Абби. – Хотя, честно говоря, разговаривать с этим полутрупом я и так не стал бы ни за какие чудеса.

Экбат открыл, было, рот, но его перебил доминус.

— Мы пойдём без всяких условий, при этом Ингион будет питаться наравне со всеми. Идёт?

— Идёт, — буркнул Экбат.

— Поднимайтесь.

Доминус снова исчез в траве, и остальные потянулись за ним, карабкаясь по пыльному каменистому склону.

— Давай, бери за поводок свою зверушку, — сказал Абби, обернувшись к Экбату, — смотри только не спускай, крепче держи это чучело.

— Жалкие попытки унизить нас, кирпич, — презрительно фыркнул ему в ответ Экбат, тащивший за верёвку Деорсу.

— Унизить? Куда уж тут унижать. Ниже тебе падать просто некуда.

 

Они долго пересекали скалистую местность, так густо поросшую одичавшими вишнёвыми зарослями, что им часто приходилось продираться сквозь колкие, хлёсткие ветви, вымазанные в забродившей, поклёванной ягоде. Висельников и здесь было предостаточно. Они качались над обрывами, прятались среди густых крон высоких деревьев, или же располагались россыпью костей прямо под ногами. На них уже никто особенно не обращал внимания, ведь хоть их отряд и был мал да угрюм, всё же никто в нём больше не чувствовал себя одиноким в краю мертвецов. Мертвецы превратились в такую же обыденную деталь окрестного пейзажа, как кустарники и деревья, поскольку смерть, как и природа, при всей своей уникальности, в панорамном обозрении представала довольно однообразной.

Абби, возглавляющий вереницу, шёл наугад, по наитию, словно знал куда идти, хотя при этом и понятия не имел, в каком направлении движется. Доминус же с уверенностью утверждал, что скоро они выйдут к реке. Они всё дальше уходили от эстакад, и привычные звуки поездов давно уже не долетали до их слуха, а приближались они к восточному побережью реки Утал. Впрочем, судя по бескрайним зелёным волнам зарослей, раскинувшихся перед ними, путь им предстоял ещё очень долгий.

Экбат с Деорсой замыкали их шествие. Мальчик выглядел измождённым, он сильно исхудал и осунулся и брёл вперед, не разбирая дороги, лишь изредка поглядывая на плащ доминуса, мелькающий впереди. Верёвку, которой был обвязан Деорса, он повязал другим концом вокруг своей талии, заметив с каким пристальным вниманием и бдением доминус бродил вокруг них на каждом привале, явно намереваясь тайно увести Деорсу куда подальше.

Иногда по дороге Экбат наклонялся, чтобы нарвать листьев или травы, на его взгляд целебной, и запихивал эти «лекарства» Деорсе в рот. Тот послушно съедал всё, что Экбат предлагал ему, сердечно благодарил мальчика, но и не думал излечиваться, напротив – с каждым днём Деорса становился всё более похожим на местных висельников. Он не знал сна, не чувствовал голода и холода, хотя ночи становились всё суровее, и Экбат прижимался к нему с дикой дрожью, пытаясь согреться теплом его еле живого тела. Поэтому доминус, терзаемый сочувствием и не знающий с какой стороны подступиться к Экбату со своей помощью, снимал с трупов любую мало-мальски целую одежду, чтобы мальчик мог самостоятельно утеплиться.

Днём по-прежнему было тепло, солнце старательно грело землю, хотя холодный ветер иногда и сгонял тучи, грозящие дождём. Больше всего доминус опасался ливней – от жестокого холода ледяной воды укрыться было негде. Впрочем, не только эта напасть грозила их маленькому, беззащитному отряду посреди лесной глуши. Несколько раз им попадались на пути крупные животные, шумно возившиеся в зарослях. То были вечно ищущие пропитания олени да лоси, но люди, не разбираясь, чья тёмная спина мелькает в кустах, бросались прочь со всех ног.

Абби множество раз прикидывал, как он смог бы обороняться от хищников, встреться они ему на пути. Он знал, что в любом спринте проиграет даже самому захудалому медведю или больной рыси, поэтому давно уже определил для себя порядок действий. Он так много думал об этом, что почти не удивился, когда среди ветвей и трав в стороне мелькнула светлая шкура.

Абби замер.

— В чём дело? – спросил доминус, добравшись до него через пушистые заросли молодого сосняка.

— Волк, — Абби кивнул на густой кустарник. Зверь медленно вышел из-за ветвей и с любопытством потянул влажным чёрным носом. Он был мосласт и лохмат, его светлая шерсть была растрёпанной, усыпанной сосновыми иголками, словно он только что выбрался из своего потаённого волчьего логова.

Щёки доминуса вспыхнули.

— Так, спокойно. Отходим, — он начал пятиться, потянув Абби за рукав.

— Гай, перестань, мне не убежать от волка.

Доминус цепко схватил его за локоть.

— Пойдём, Абби. Мы укроемся в скалах, — задышал он ему на ухо. — Смотри, он просто интересуется, изучает нас. Успеем уйти!

— Что там у вас? – раздался хриплый голос Экбата, которому от голода и усталости постоянно мерещилось, что доминус вновь раздобыл для них пищу. – Что-то нашли?

— Нашли, — кивнул ему Абби, обернувшись. – Волка нашли.

— Как волка? – Экбат в испуге взглянул на зверя, который с большой осторожностью топтался в кустах, не спуская с людей глаз. – Что делать-то? – испуганно прошептал мальчик, прячась за спиной Деорсы. – Мы уходим или как?

— Давайте бросим ему этого полуживого, — предложил Абби. – Тогда точно успеем убежать.

— Ты… ты сам бросайся! — клацая зубами, прохрипел Экбат.

— Я так и рассчитывал.

— Абби, хватит! Уходим! – доминус снова потянул его назад, но Абби вывернулся из-под его руки и воинственно поднял свою трость.

— Вы бегите, а я тут разберусь. Иди, Гай. Уводи мальчишку.

— Абби, палкой волка не одолеть!

— Это не просто палка, — Абби вскинул трость и продемонстрировал ему блестящую металлическую насадку, которую принялся откручивать. – Видел? Антилёдный наконечник.

Доминус взглянул на острый стальной шип на конце трости и покачал головой.

— Экбат, — обернулся он к мальчику, — уходите. Если увидишь за собой погоню — лезь на дерево.

— А вы?

— А мы за вами.

Доминус ухватил левую руку Абби и перекинул её через своё плечо. Приобняв Абби, он медленно сделал шаг назад, потянув за собой и своего хромоногого собрата.

— Вот так. Продолжай.

Абби, выставивший перед собой своё грозное оружие, неотрывно следил за волком, который на первый взгляд вовсе не спешил нападать и лишь задумчиво обнюхивал заросли, поглядывая на людей.

— Ждёт свою стаю, — прошептал Абби. – Сейчас налетят со всех сторон. Будут рвать на части.

— Экбат, идите прочь! – обернувшись, шикнул на мальчика доминус, но тот испуганно застыл на месте, не зная, что предпринять.

— Страшно, ваша святость. Страшно уходить! Не могу! Вдруг там позади другие волки.

— Тогда иди сюда! – доминус протянул руку и Экбат тотчас ухватился за его широкую ладонь. – Стой позади меня. Прижмись к моей спине. И отвяжись ты в конце концов от Ингиона.

Мальчик принялся дрожащими пальцами поспешно развязывать узлы на своём животе, тревожно оглядываясь из-за плаща доминуса на их страшного противника.

Зверь, от которого они все вместе пятились, казалось, вовсе не собирался нападать на них. Он внезапно сорвался с места и бросился именно в том направлении, куда отряд планировал отступить.

— Ясно. Там нам не скрыться, — проговорил Абби, не опуская трость. – Хорошо, что мы не успели отойти к скалам. Возможно, стая именно там и обитает, просто запаздывает. Но сейчас всё начнётся. Уверяю тебя, я что-то слышу.

— И я слышу, — откликнулся доминус.

— Там, — указал тростью Абби. – За тем буреломом, откуда мы только что вышли.

Он указал в заваленные пожелтевшими сосновыми ветвями заросли, где исчез волк. Где-то вдали шуршала листва, трещали ветви под стремительными скачками животных. Всё громче и громче хрустели в кустах чьи-то шаги.

Наконец вновь показался уже знакомый им зверь со светлой шерстью. Вслед за ним быстро вынырнули из кустов ещё двое его собратьев, и все они принялись с лаем крутиться неподалёку.

— Ну, вот и всё, — твёрдо сказал Абби, покрепче стиснув трость своей худощавой ладонью. Он не видел и не слышал доминуса, все прочие звуки для него стихли, кроме стука собственного сердца – оно колотилось как бешеное. Абби лихорадочно шарил глазами из стороны в сторону, присматриваясь к белому волку и его вертлявым сородичам и пытаясь быстро решить, кого разить первым.

Далеко не сразу он сообразил, что доминус не цепляется за него в страхе, но просит опустить трость, похлопывая его по напряжённым рукам да ободряюще потрясая его за плечо. Абби был так сосредоточен, что даже голос доминуса улетал куда-то мимо его ушей.

— Абби. Абби, не надо. Убери трость.

Он ошалело взглянул на доминуса. Тот улыбался и кивал.

— Это собаки, Абби. Домашние собаки, понимаешь?

— Простите, что напугали вас, — раздался издалека чей-то бодрый голос. – Абинур, вы узнаёте меня?

Абби опустил трость и пристально всмотрелся в заросли. Из-за деревьев осторожно выглядывали какие-то люди. Животные и впрямь оказались крупными собаками. Они с любопытством скакали вокруг Абби и доминуса и боязливо избегали Деорсу.

— Нет, не узнаю, — пробормотал Абби.

Но тут же понял, что ошибся. Он узнал их обоих. Слепого старика-врача с собакой в шлейке и высокого парня с большим ртом и грустными глазами. Оба были тепло одеты и несли за плечами по увесистому рюкзаку.

— Вы врач из больницы. А вы тот тип со сквера.

— Совершенно верно, — усмехнулся Вессаль. – Добрый день, Абинур. Как ваше здоровье?

— Не жалуюсь.

Гави приблизился к Абби и протянул ему свою мягкую чистую ладонь. Абби мрачно взглянул в его улыбающееся лицо и пожал ему руку.

— Меня зовут Гавестон.

— И что вам от меня нужно, Гавестон? Вы шли за мной по пятам? Вы что, ненормальный?

Гави замялся. Он столько раз представлял себе их встречу, что выучил все свои реплики наизусть. Но вид злобного, грязного Абби, неприветливо взирающего на них, сбил его с толку.

— П-позвольте объяснить…

— Абинур, как вам нравится ваше путешествие? – пришёл на помощь Вессаль, медленно подбираясь к ним вслед за Каштаном.

— Терпимо. И это не путешествие, а скитание. Мы скитаемся.

— Скитаетесь? – удивлённо переспросил Вессаль. – Любопытно вы обозначили свой поход.

— Так сказал Гай.

Абби обернулся к доминусу. Тот с огромным любопытством слушал их разговор, внимательно разглядывая пришельцев и их собак.

— Может, вы познакомите нас со своими спутниками? – предложил Гави. Доминус тотчас сделал шаг вперёд и протянул ладонь.

— Гай Гельветти.

Гави пожал ему руку и представился. Несколько мгновений он всматривался в лицо доминуса и бормотал его имя, прежде чем оторопело охнул и указал на него пальцем.

— Это вы!..

— Не ослышался ли я? – проговорил Вессаль. – Господин Гай Гельветти?

Доминус улыбнулся.

— О нет, Ингур, ты всё верно услышал. Это он! – воскликнул Гави. – Глазам своим не верю!

— Не думал, что мне выпадет честь познакомиться с вами лично, — тихо произнёс Вессаль, пожимая доминусу руку, — да ещё и при таких обстоятельствах. Всё это невероятно интересно. Как вы здесь очутились, ваша святость?

— Причин моего появления здесь несколько, — сказал доминус, — но главным образом, меня подтолкнул к бегству взрыв на площади. Это объединило нас с Абинуром, и отныне мы вместе пытаемся расследовать это дело.

— Вы ищете людей, больных ненавистью? – уточнил Гави.

— Именно так.

— Как и мы.

— Зачем это ещё? Вам какое дело? – недовольно проговорил Абби. Он скрестил руки на груди и попытался вклиниться между Гави и доминусом. – Что вам надо? Чего вы меня преследуете?

— Мы лишь хотим помочь… — начал Гави.

— Не надо мне помогать. Я о том не просил! – заявил Абби, глядя Гави в лицо. – Я заразился ненавистью от злобной женщины и хочу использовать эту заразу против тех, кто её распространяет. Оставьте меня в покое. Это моя ненависть! Только моя!

— Конечно ваша, — откликнулся Вессаль. – Ненависть просто бурлит в вас. Да так бурлит, что даже слепому заметно. Она вам идёт, она вас украшает, Абинур.

— А вы не рассчитывайте, что я поведусь на вашу болтовню, — переключился Абби на старика, — я знаю, чего вы припёрлись сюда. Убалтывать меня. Хотите затащить обратно, в вашу психушку. Но я не поведусь, нет, больше нет.

— Та женщина, что взорвалась, была моей матерью, — тихо сказал Гави. Абби замолчал. – Тогда в сквере на празднике я встретил её впервые за двадцать пять лет. Я хотел поговорить с ней, я преследовал её. Если бы ты не остановил меня… мне удалось бы её догнать. Но это не изменило бы ничего, мы уже давным-давно утратили друг друга. Она взорвала бы сцену, так или иначе. Ты спас меня от смерти, и я хочу отплатить тебе тем же — я хочу вылечить тебя от ненависти. Я не смог помочь маме, никто не смог. Никто не протянул ей руку, когда её одолевала эта страшная болезнь, никто не пришёл на помощь, не поддержал её, когда она мучилась, скиталась в одиночестве в этом самом лесу. Ненависть всегда приводит лишь к новым взрывам. Ненависть невозможно истребить. Но от неё можно исцелиться.

Он умолк. Молчал и Абби, ожидая продолжения.

— Я вам сочувствую, Гавестон, — изумлённо пробормотал доминус. – И восхищаюсь вашим стремлением.

— Чем тут восхищаться? – перебил его Абби. – Снова меня решили лечить. Ещё один лекарь нашёлся. И лекарства, небось, прихватил?

— А то как же, — весело сказал Вессаль. – Лекарств предостаточно.

— Меня лечить не нужно! – заявил Абби, решительно разрубая воздух ладонью. – Оставьте меня в покое! Не смейте ходить за мной.

— Подожди, — Гави примирительно поднял руки. – Ингур всего лишь имеет в виду обезболивающие. Мы взяли с собой небольшой запас, ведь ты страдаешь от болей. Таблетки у меня в рюкзаке.

— Этим ты и решил лечить меня?

— Не совсем. У меня свои методы. Я знаю, как свести ненависть на нет и хочу, чтобы излечился не только ты, но и все остальные. Те, кого ты ищешь.

— Продолжайте же! – нетерпеливо воскликнул доминус. – Расскажите всё, что вы знаете.

— Я думаю, для этого нужна более спокойная обстановка, — заметил Вессаль. – Я предлагаю разбить лагерь и как следует отдохнуть у огня.

— У огня? – просиял доминус. – У вас есть спички?! Не иначе как божье провидение привело вас сюда!

— Можно сказать и так, — улыбнулся Вессаль. – И не только нас с Гави. Всех нас сюда занесло словно по мановению чьей-то могучей воли.

— Простите, а вы больше ни от чего не лечите? – раздался робкий голос Экбата из-за спины Деорсы. – Только от ненависти, да?

Все повернули к ним головы. Экбат и Деорса стояли в сторонке и молча слушали их разговор. Вессаль удивлённо хмыкнул.

— А что у вас случилось, молодой человек? Кто вы?

— Кто это? – спросил Гави, наклонившись к уху Абби.

— Мальчишка – знакомый доминуса, а с ним его зомби-растлитель. Оба помешанные. У обоих не все дома, не связывайся с ними.

— Зомби?! Растлитель?..

— Сам посмотри.

Экбат ничего не отвечал Вессалю и не мигая, умоляюще смотрел лишь на Гави.

— Так лечите? Или нет? Вы можете его вылечить?

Гави медленно подошёл к нему. Растерянно оглядев Деорсу с ног до головы, он посмотрел на мальчика и содрогнулся от его взгляда, полного столь отчаянной надежды, что она сочилась из его глаз слезами.

— Я никогда не видел такого. Я не знаю. Извини.

— Ну, может, вы что-нибудь придумаете? Может, сможете?

— Не думаю…

— Но может быть, всё-таки, есть шанс? – Экбат вцепился в его куртку. – Хоть самый маленький?

— Разве что ничтожный… — пробормотал Гави.

— Спасибо, — быстро ответил Экбат. – Я согласен и на такой. Может, разведём уже огонь? Очень холодно!

Гави рассеянно кивнул, окинул взглядом всех присутствующих и отправился искать место для костра. Доминус, переглянувшись с Гави, взял под руку Вессаля, чтобы проводить его к ближайшему бревну и усадить поудобнее.

— Я позже расскажу вам о них.

— С нетерпением и содроганием жду вашего рассказа, — откликнулся Вессаль. – Трудно представить, что ребёнок делает в таком месте.

— Экбат скитается вместе с нами. На данный момент – это самое безопасное, что я смог придумать для него.

Вессаль вздохнул и покачал головой. Рядом раздался уже привычный ему шорох — Гави разрывал костровище. Абби и Экбат копошились в окрестных кустах, собирая для костра ветки и сухой лапник. Вскоре запахло дымом.

— Каких бы чудес и приключений с Абинуром я ни представлял, вот уж никак не мог предположить, что он встретит в этом страшном месте самого святого доминуса, – Вессаль нащупал ладонь доминуса и принялся пожимать её обеими руками. – Я всегда был самого высокого мнения о семействе Гельветти. Ваш дед и ваша мать известны благодаря своей исключительной образованности и интеллекту, и с полным на то правом именуются достойнейшими гражданами Фастара и одними из умнейших людей в стране. В своё время я прочёл все книги вашего деда и был поражен глубиной мысли этого человека. Многое я подчерпнул у него для собственной картины мира. И надо сказать, что и поныне… поныне некоторые его слова эхом отзываются во мне. Ваша мать явилась достойнейшим его продолжением, я восхищаюсь её невероятной энергией и поистине выдающимся ораторским талантом. Она – лицо своей эпохи. То, что она сделала для Халехайда, нельзя назвать иначе как подвигом. Где она нынче живёт?

— В Ладрии, с моей женой, — доминус со светлой печалью в лице слушал Вессаля, наслаждаясь его словоохотливостью.

— Надеюсь, её здоровье в порядке? Больницы Ладрии – лучшие в Халехайде. Однако стараниями вашей почтенной матушки медицина развивается и в Ферре, этим она спасла тысячи жизней феррийцев… Так о чём это я? Ваша святость, нет ровным счётом ничего удивительного, что именно вы были избраны святым доминусом. Вы – средоточие всех достойнейших качеств, доставшихся вам от ваших прославленных родичей, и моё уважение к вам безгранично.

— Но вот я здесь, — ответил доминус. Его лицо озарил тёплый отсвет костра. – Благодарю вас от всего сердца, однако всё же замечу, что отныне я не святой доминус. Мне осталось лишь моё имя.

— Вот и я здесь, — вздохнул Вессаль. – У меня есть только Гавестон и Каштан – без них я пропаду, совсем к ним обоим прикипел. Но я попал сюда не из-за одного лишь патологического страха одиночества, хотя скрывать не стану – он оказал своё влияние. Я решил повидать мир лишь когда ослеп, и хоть теперь я могу только пробираться наощупь и обонять, всё же я многое увидел, ваша святость, пусть это и глупо звучит… даже могу сказать, что я прозрел.

— Отнюдь не глупо, господин Вессаль, — возразил доминус, — ведь глубинные смыслы мы зрим не глазом, но душой. И раскрыв свою душу, вы многое вбираете в себя, многое и отдаёте. И вбираете вы в себя не только лишь благодать и красоту, но и нечто тошное, горькое – печаль и жестокость. Но это не напрасно. Это – ваше знание и оно есть великая ценность. Ведь лишь в знании – развитие и благо. Истинное знание можно обрести, лишь постигнув умение учиться. Учиться всеобъемлюще. Учиться у радости, учиться у скорби. Учиться у людей и у животных. У рассвета и тлена. У зародыша и пепла. У любви и… ненависти.

 

к главе 7

назад к главе 5