Со временем лес сильно изменился. Меж гигантских столпов деревьев, шагающих корнями-арками над Джокулом и его собратьями, буйно вспыхнули зеленым душным фонтаном заросли и травы. Растения имели длинные жесткие листья, которые словно шершавые языки облизывали чужакам ноги и руки. На пути их все время колыхались травы и кусты, отовсюду виднелись чьи-то конечности — то были и пауки, и змеи, и прочие гады. Животные норовили сожрать их чуть ли не каждый миг, и отряд продвигался вперед в великом страхе, не смыкая глаз, да и вовсе почти не останавливаясь. Страшные твари, обросшие коростой, многоглазые, кривозубые, кишели в корнях деревьев, где влажная и горячая почва была щедра на растительность и живую пищу. Они походили на гигантских тощих крыс, шерстистых и длинноногих как обезьяны. Головы их были круглее, уши острее и больше, но их крысиные глаза были маленькими, как и заостренные носы. Они цеплялись хвостами за корни и свисали, резко хватая с земли добычу — грызунов, насекомых, рептилий.

В один особенно душный, жаркий день путникам повстречалось настоящее чудовище, которое, однако, не обратило на людей никакого внимания. Это был гигантский медведь. Пасть его уродливо расслаивалась, разделенная надвое у щеки. Это, однако, не мешало ему раздирать тушу исполинского, словно Доттир, безрогого оленя с длинным хвостом, напоминавшим собачий. Медведь был мощен и неистов, голоден и увлечен кровавым убийством, своим пиршеством, поэтому люди ушли от него невредимыми, спешно прорубаясь сквозь плотную растительную стену.

Нестерпимый жар вкупе с постоянным беспокойством так обессиливал солдат, что они просто валились с ног, спотыкались, падали и не могли уже подняться сами. Их поднимали собратья и волокли дальше на своих плечах. Оставаться на отдых без укрытия было крайне опасно — в любой момент они могли быть съедены. Измученные и взмокшие, угрюмые солдаты продирались вперед к своей цели, упорно выживая в кошмарном лесу.

 

Рифис была молчалива. Быть может, она скорбела по своим павшим солдатам, — в ее отряде осталось всего два человека, — Хуги не знал. Она не заговаривала с ним, лишь задумчиво брела позади него, не расположенная к беседе. Настроение, впрочем, у всех было паршивым.

Их осталось совсем мало, многие потеряли друзей, братьев и сестер, любимых учеников.

Джокул сначала тоже несколько дней молчал, но вскоре начал говорить, а вслед за ним и остальные. Но Рифис все безмолвствовала. И как бы Хуги ни пытался настроить ее на беседу, как бы ни обнимал, ни целовал, она отвечала вяло и односложно, едва бросая на него взгляд. В конце концов, он так отчаялся, что решил, будто она и вовсе утратила к нему всякий интерес. И с тоской сидел с ней рядом, не обращаясь ни словом, ни жестом.

Но как-то ночью Рифис внезапно заговорила с ним сама.

— Когда я служила у Аспина под началом Хирунда, многие его солдаты водили дружбу с бойцами Валли. Но были и те, кто недоумевали, как можно брататься с наемными убийцами, ворами, грабителями, пиратами и прочим сбродом, который и составлял его войско. Честно признаться, я была из их числа. Я все время думала, как же Джеки не боится, как же не брезгует окружать себя этими отбросами? Неужели они лучше благородных воинов, рыцарей, честных и добропорядочных солдат Глэзи?

Это теперь мне ясно, что так называемый благородный воин запросто может оказаться свиньей и напыщенным полудурком. А бывший разбойник веселым и дружелюбным человеком. Нет ничего черного и ничего белого, все переливается, Хуги. Все поворачивается к нам разными сторонами, сияет разными цветами. Это радуга. И мне ясно, что это не Джеки окружает себя отбросами. Это отбросы тянутся к нему как к солнцу. И это солнце меняет их, согревает, дает надежду. Кто признает свою ущербность и протягивает руку свету — получает его. Кто мнит себя исполненным благородства, мудрым да совершенным — не тянется к солнцу, он хочет его уничтожить, ведь оно мешает ему своим светом, оскорбляет своим существованием, поскольку лучами своими озаряет все темные, грязные уголки сердца. Они становятся видны всем. Позором, унижением являются для него те затаенные страдания и желания, что скрыл он во тьме глубоко внутри себя.

Вот и мы с тобой примкнули к Джеки. Пусть, казалось бы, случайно. Но так ли это? — Рифис с горечью взглянула на Хуги. – Ты явился мне задолго до нашего знакомства. Я видела тебя и сердцем я узнала тебя, когда мы встретились. Где-то в глубине души я чувствовала, что это ты. Эта мощь, сила, напряжение – их не спутать. Меня влекло к тебе, и это пугало, изумляло меня. Я любила твою оболочку, того, кем ты стал, твоя глубина же была скрыта от меня – там таилось нечто страшное, тревожное. И я всегда жаждала погрузиться туда настолько глубоко, чтобы постичь, наконец, тебя. И осознавая насколько это опасно и неправильно, как сильно могу я пораниться, я хотела этого, хотела тебя всего. И теперь я вижу тебя всего, все твои прежние слова, поступки, — все обрело смысл, все стало ясным. И я люблю тебя, кем ты был, кем ты стал — всецело. И мне не страшно, мне не горько, мне хорошо.  И если я способна на такую любовь, если я любила тот образ и люблю тебя всего сейчас, то протянув руку к свету, я получаю его — я получаю тебя.

Я любила Ризана как любят все добропорядочные жены. Наш союз был идеальным с точки зрения гризайской морали. Он был чудесным человеком, расстаться с ним было невероятно больно. Он был всем самым добродетельным, чистым и правдивым в моей жизни. И я была с ним другой. Но с тобой я не хочу быть добродетельной. Не хочу соответствовать, не хочу смиряться, не хочу что-то лепить из себя. Я хочу быть собой, той, кто я есть. Говорить что думаю, делать что хочу, идти туда куда хочу. Но лишь вместе с тобой. Теперь ты целостен для меня. То, что ты скрывал, озарило солнце – и теперь я вижу тебя.

 

Хуги, бледный и мрачный, молча слушал ее. Он был в ужасе, но на лице его не дрогнул ни один мускул. Он взял ее за руки, пока она говорила, и после ее монолога прижал их к своей груди.

Он не знал, что ему сказать. И чувствовал, что любые слова были бы лишними. Не совсем понимая, как именно Рифис узнала о его прошлом и где она его видела, он подозревал, что к этому причастны фанатики. Нынче все они мертвы, ему не хотелось обсуждать произошедшее у Руконога, так к чему расспросы? И хоть он и не собирался ничего говорить, все равно обнял Рифис и прошептал ей на ухо:

— Прости меня. Прости.

Все спали, Рифис в этот раз выпало дежурить у костра, поэтому никто не мешал им. Они долго сидели обнявшись. Так им казалось, что они оба были сильнее, и казалось, вся горечь из сердца уходит куда-то прочь. Так оно и было.

Мы нашли правду на другом конце земли, думала Рифис. Но она не сломала нас, мысленно ответил ей Хуги. Рифис кивнула.

 

Все так привыкли задирать головы, что когда глядели под ноги — шеи их болели и затекали. Птицы неустанно сновали между деревьев. Их пение и крики, брачные игры, охота и гнезда — целый мир разворачивался перед глазами, мир опасный, полный вражды и угроз, и всё это могло бы показаться интересным, если бы не приходилось постоянно помнить о том, что человек здесь — всего лишь добыча. Объявив птицам войну, солдаты раздобыли в гнёздах, устроенных какими-то длинноногими пернатыми прямо в корнях на земле, целую кладку огромных яиц. А потом подкараулили и мать, после чего запалили гигантский костер и зажарили себе поистине королевский обед. Сидеть у огня пришлось обнаженными — духота и жара были просто нестерпимыми. Джокул же обещал, что после Кровавого Озера станет лучше, прохладнее. Все согласно кивали – выспрашивать причины и подробности ни у кого не было сил.

Спустя три недели пути в жарком лесу, им навстречу повалил пар. Он стелился по земле, которая вновь облысела и теперь чернела своим жирным бархатным ковром между деревьями. Озеро близко! Джокул обрадованно вскрикнул и изрядно поднажал. Они привыкли передвигаться быстро, но тут просто понеслись стремглав вперед.

Одежда их была грязна, но цела — они тщательно зашивали дыры и прорехи. Джокул не терпел дранья, и все его солдаты всегда носили иголки с нитками. У многих одежда была небуланской, и они очень дорожили ею. Ее крой был прост, изящен и красив, ткань — удивительно плотна, но легка. Особенно Джеки восхищался своими штанами, они были уже все в заплатках, но по-прежнему выглядели достойно — темно-серые из плотного грубого материала, на ощупь гладкого, скользкого, на вид — матового.

Распинывая небуланскими сапогами огромные цветы, стелющиеся по земле на длинных безлистных стеблях, Джокул бежал вперед. Ухватившись руками за очередной корень, он спрыгнул куда-то вниз, и все последовали за ним.

Они вышли на берег озера. Стриго, Диран и Сейм бывали здесь и раньше, поэтому просто устало опустились на землю и принялись стаскивать обувь. Остальные пораженно озирались и медленно брели к воде. Впрочем, они не были до конца уверены — вода ли это. Озеро было темно-красным, густым, тягучим. От него шел пар и плотный тошнотворный запах железа и сахара.

Один из лучников Рифис, Тарис опустил руку в воду — она окрасилась в красный цвет. На вкус была солоноватой. Он в испуге повернулся к остальным.

— Это кровь! Клянусь вам — кровь!

— Целое озеро крови, — прошептал его брат Нэвор.

— Всему есть объяснение, — покачала головой Рифис. — Валли всегда говорит, что всему есть объяснение.

Сзади послышался смех. Диран, Стриго и Сейм потешались над напуганными собратьями.

— И это правильно, детка, — заметил Диран, — это же так просто!

Он указал рукой в сторону.

— Да это просто пыльца, — устало пробормотал Стриго. Он принялся раздеваться. Джокул уже сделал это — он стоял чуть поодаль, зайдя в воду по колено.

Там, куда указал Диран, над водой свисали на стеблях-лианах большущие красные цветы. Они были повсюду — черные колонны деревьев окружали озеро, опуская свои корни-ноги в кровавую воду, а сверху, оплетая их темные стволы, спускались канаты стеблей с тысячами бутонов и распустившихся цветов.

Бледное небо над ними стремительно темнело и, наконец, спустя долгое время усталые люди увидели звезды, сверкающим бисером рассыпавшиеся над озером.

Джокул самозабвенно плавал в озере вместе со Стриго, остальные копошились в воде у берега, опасаясь странного водоема. Все были бурыми от цветной воды, выглядело это жутко, но вскоре все привыкли и начали потрунивать друг над другом. Вода была теплой, густой от цветения мельчайших водорослей и совершенно гадкой на вкус — пить ее было нельзя. Люди провели в озере много часов — там их почти не одолевали насекомые, они расслабились и смогли наконец-то как следует отдохнуть.

Багровый, словно освежеванный, Джокул уселся на камень, торчащий из воды, и взглянул на небо. Было раннее пепельно-розовое утро. Где-то в вышине слышались шорохи и сонные гуканья птиц, мелькали насекомые, пугающие своим дрожащим полётом.

Костер сильно дымил — Гисперан клевал носом и не поддерживал пламя. Все спали голые, завернувшись в небуланские плащи — вроде и не жарко, и насекомые не так одолевали, плащевую ткань было не прокусить.

Джеки опустил глаза и тут же вздрогнул от неожиданности — рядом с ним в воде по пояс стоял Аспин. Он тоже смотрел вверх, чуть улыбаясь. Облачен он был в старый кафтан Джокула, в котором тот похоронил его в лесу.

— Смотри, задницу отморозишь, Джеки.

— Ну это же моя задница. Буду делать с нею что хочу. И хотел бы я посмотреть, как это возможно в такой теплой воде.

Внезапно Джокула сковал резкий холод. Он поежился и поджал ноги — вода вокруг него и впрямь стала ледяной. Аспин подошел к нему. Джеки смотрел в его лицо — давно потерянный, но щемяще родной взгляд огромных голубых глаз Глэзи вызывал в его сердце обжигающую тоску.

— Глэзи, — он протянул ему руки.

Тот взял их. Джокул осекся — руки друга были холодны как лёд, он с содроганием держал их, ощущая безжизненность и окаменелость плоти.

— Ты помнишь, что было на этом месте? – спросил Аспин, разглядывая его левую ладонь.

— Конечно. Мы побратались, как я того просил. Это было так по-детски глупо.

— Ничего глупого. Для меня это ценно. Ты – моя семья.

— Нет больше семьи.

— Ошибаешься. Все в твоей голове. Одной лишь мыслью ты можешь обрести столь многое. И даровать другим. Мысль как корабельный штурвал – куда ее повернешь, туда направится и судно, ты сам. Всем нам порой нужен кто-то взрослее, мудрее нас, но ты и сам старший брат, помни об этом. Возможно, кто-то сейчас нуждается в тебе.

Джокул промолчал.

— Я не покидаю тебя, — продолжал Глэзи, — и я не могу отправиться по своему пути. Я скован твоей скорбью, твоим унынием и беспомощностью. Но тебе пора отпустить меня. И освободить истинного себя.

— Идем, — сказал Аспин и повлек его за собой прочь. Они миновали спящих и прошли дальше по берегу. К своему изумлению Джеки увидел небольшой стол и три стула. Один из них занимала странная фигура. И приглядевшись к ней, Джокул содрогнулся — это был черный носорог. Теперь он был маленьким — в человеческий рост. Тело его было человечьим, черным, на спине бугрился уродливый горб, перерастающий в страшную голову с огромной зубастой пастью и гигантским рогом. Глаза были черными, будто пустыми, и влажными, подернутыми слезами.

Носорог повернулся к ним и жутко осклабился. Он тяжело дышал и хрипел, широко раздувая ноздри. Его многочисленные острейшие зубы были перепачканы грязью и кровью.

— Джеки, — проскрипел носорог, — вот мы и встретились вновь! Доброе утро, дитя.

— Что-то маловат ты стал. Совсем изничтожился.

— Твоя заслуга, надо отдать тебе должное.

Аспин улыбнулся.

— Присаживайся, — он указал Джеки на стул. – Мы давно ждем тебя.

Тот сел, опасливо косясь на чудовище. Носорог ел. Тонкими когтистыми пальцами он выковыривал плоть из собственной руки выше локтя и складывал кровавые куски себе в пасть. Рана ужасно кровоточила, уже виднелась кость, но носорог все распарывал и распарывал когтями прорехи и пожирал сам себя.

— Глэзи… Останови его.

— Мне это неподвластно, — Аспин с улыбкой указал на стол. – Меня он обыгрывает постоянно. Сыграйте.

Только сейчас Джокул заметил, что на столе выстроились шахматные фигуры на доске. Он тотчас схватил белую пешку и выдвинул вперед. Носорог рассмеялся, обдав его душным зловонием гниющей глотки. Он приблизился к лицу Джеки и прохрипел:

— Тебе не обыграть меня. Никогда! Ты — бесхребетный слабак.

— Посмотрим.

Они сделали несколько ходов. Джокул дрожал от холода – Аспин сидел рядом, и от него веяло ледяной стужей. Джокул стучал зубами. Он был голый и мокрый. Аспин сочувственно глядел на него.

— Джеки, я отдал бы тебе последнюю рубаху, ты знаешь это.

— Почему ты так холоден?

— Взгляни правде в глаза. Взгляни же! – он взялся за подбородок Джокула и с силой повернул лицо упирающегося друга.

— Да, смотри на него, жалкий дурак, смотри до чего ты довел его, — прорычал носорог. – Глянь, какой теперь красавец твой старший брат.

Джеки поднял взгляд, и слезы навернулись на его глазах. Лицо Аспина внезапно осунулось, потемнело, пошло пятнами, потом кожа начала тлеть, гнить, сыпаться, обнажая кости черепа. Вся левая половина лица его истлела, — зияла глазница, волосы превратились в сухую паутину, из щеки выползали черви и змеи.

— Я мертв, прими же это, — просипел он, хрустя костями, — посмотри смерти в глаза. Смотри мне в глаза!

Но Джокул рыдал, уронив голову на руки. Носорог внезапно начал увеличиваться в размерах. Он расхохотался, воздев руки, и со скрежетом провел когтями по шахматной доске. Но Джокул тут же схватил ладью и сделал ход. Носорог чуть сжался и призадумался. Думал он долго. Джокул же поднял глаза на Аспина. Полуистлевший Глэзи смотрел на него одним голубым глазом и улыбался половиной рта. И чем дольше Джеки смотрел на него, тем быстрее он разлагался и превращался в скелет. Одежда лохмотьями трепетала на его светлых костях.

Носорог сделал ход и торжествующе хохотнул.

— Я буду таскать его за тобою вечно. Ты не расстанешься с ним никогда. И он будет вечно тлеть на твоих глазах, мучимый пленом твоей чудовищной скорби и боли.

Джеки перевел на него взгляд и улыбнулся. Затем он, не раздумывая, передвинул фигуру. Носорог быстро парировал. Джеки сжал в ладони слона.

— Как ты мне надоел.

— Ты сам себе надоел, — усмехнулось чудовище.

— Так и есть.

— Ты просто болван.

— Согласен.

— Жалкий дурак. Грязный, худой, оборванный бродяга, одиночка, сирота, скиталец, бездельник.

— Ну, положим, не оборванный – одежды-то мои чудесны, не выдумывай.

— Нелепый искатель правды. Ищешь, ищешь, а сам не можешь принять свою собственную правду.

Носорог схватил его за горло и приподнял на стуле.

— А правда вот в чем — жизнь это мучение, дитя, запомни. Все живое непрестанно страдает, умирает, все тлеет и исчезает. Ты остаешься в одиночестве. Один посреди гноя и костей. Одиночество и тишина – твой удел.

Он отпустил его и ударил по щеке.

— Все наше существование пронизано болью, и смысл всей нашей жизни – бежать от этой боли. Затыкать уши, закрывать глаза, молчать, заливать вином, заедать, унижать, забивать до смерти – лишь бы уйти от боли! Забыть ее. Не знать ее, не чувствовать. Человек живет лишь для того, чтобы бороться с болью. Всё бытие пронизано страхом боли и попытками избежать и излечиться от нее. И ты бежишь от боли. Ты вечно убегаешь, ты не можешь остановиться, иначе почувствуешь. Ты почувствуешь боль сполна! Когда-нибудь тебе придется.

Он замахнулся на него снова, но Джеки перехватил когтистую руку.

— Я не хочу посвятить жизнь страданиям и разговорам с мертвыми! — вскричал он. — Живым – живое! Живым – движение и стремление. Мне надоело тяготиться старыми ранами, страдать от одиночества, страха, равнодушия и ненависти других людей. Да! Мне надоело, я устал от этого. Эти раны должны затянуться. Я отпускаю свой гнев. Я испытываю боль, я чувствую ее, она — моя. Я принимаю боль, признаю. Вбираю в себя, разливаю по жилам, впитываю всем своим естеством. И пронзает она меня не как меч разящий, но как свет пронзает тьму, раня глаза и освобождая их ото сна. Отныне я не стану убегать, напротив – распахну глаза, чтобы прозреть, осознать и быть живым. Да, я жив! Мне – живое! Пусть же умрут вместе с тобой самоуничижение, гнев, уныние, страх, смятение, горечь, сожаление, отвращение, стыд! – прорычал он в лицо носорогу последнее слово.

Он с силой крутанул носорожью ручищу, раздался хруст. Чудовище взревело.

— Мат! – попутно крикнул Джокул, со стуком ударив фигурой по доске. – Ты проиграл.

Носорог замер, он не сопротивлялся. В его огромном черном глазу Джокул внезапно увидел еле заметный зрачок. Он становился все более явным, глаз светлел, лицо уменьшалось, с него вихрем летел пепел, грязь, зубы, куски кожи. Джокул зажмурился от этого потока скверны, а когда же раскрыл глаза, к своему изумлению увидел сам себя. Это поразило его. Он протянул руку и дотронулся до собственного лица – оно было свежим, молодым, улыбающимся, румяным, глаза искрились неукротимым смешливым ехидством. Оба Джокула хором звонко рассмеялись.

— Спасибо, — сказал Аспин, вставая со стула. Никакого скелета больше не было, как и похоронных одежд. Он был наряден, молод, весел, на лице играл румянец, он словно просветлел и дышал свободно. – Спасибо, друг мой. Теперь я буду не один. Со мною твоя память, благодарность и любовь.

Задорный, веселый Джокул, появившийся вместо носорога, счастливо глянул на него.

— Вперед, Глэзи, нам пора! – воскликнул он, резво вскакивая. – Дали непокоренные зовут нас!

Красный от пыльцы Джокул с улыбкой смотрел на них. Его обдавало теплом – поднялся ветер, ароматно пахло цветами. Вихри красных лепестков, гонимые дуновением, сыпались на него сверху.

— Прощай, Глэзи.

Двое уходили прочь по берегу, радостно смеясь и о чем-то бурно переговариваясь. Неожиданно сверху меж черных корней раздался знакомый лай. На берег выскочил огромный пес и бросился к Глэзи, отчаянно виляя хвостом.

— Вазис! Ты нашел, — Джеки облегченно вздохнул. – Ты нашел его.

Глэзи крепко обнял Вазиса и потрепал по голове. Второй Джокул тоже обрадовался верному псу. Они продолжили свой путь, смеясь и обняв друг друга за плечи. Пес радостно бежал впереди, хватая ртом падающие цветы.

Джокул с шумом выдохнул и закрыл глаза. Он чувствовал прилив свежих сил. Ветер приятно овевал его покрытую цветной пылью кожу. Открыв глаза, он увидел, что сидит рядом со своими людьми. Все спали, костер все дымил. Казалось, Джеки только что вышел из воды – ничто не изменилось, даже поза Гисперана, в дремоте уронившего голову на руки.

Джокул посмотрел на озеро. Неподалеку от того места, где он плавал, из воды торчали два странных серых бугорка. Глаза. Вскоре из воды показалась гигантская крокодилья морда, длинная словно стол. Джокул схватил копье Дирана и вскочил, но крокодил, медленно развернувшись, уплыл прочь. И сюда добрались, — подумал Джокул, вспомнив, как они повстречали крокодилов намного севернее в запрудах Бурой реки.

Что ж. Он стряхнул с себя красную пыль и оделся.

Идеальный костюм! Как хорошо чувствовать его на себе. Красота! Он оглядел себя. Неплох, совсем неплох. Скоро он доберется до отверстия в скале, важнейший момент! И выглядит соответствующе – торжественно, опрятно, и сам хорош. Замечательно. Он рассмеялся.

— Подъем! – звонко прокричал он. Гисперан встрепенулся и вскочил. Остальные зашевелились и удивленно воззрились на него. Джеки улыбался и что-то насвистывал, поправляя ремень своей сумки.

— Надо двигаться, друзья. Жара больше не будет нарастать, земля будет все холоднее – и когда мы подойдем к Черным горам, то будет весьма ощутимо свежо.

Он рассказал им о крокодилах в озере, и эти новости подхлестнули всех одеться как можно скорее, спешно закинуть в рот остатки ужина и бежать прочь.

 

После Кровавого озера у всех словно открылось второе дыхание. Отряд из тринадцати человек быстро приближался к своей цели. Несколько лет минуло с тех пор, как они покинули Синий замок. Они шли к Черным горам, потеряв счет времени и совершенно позабыв о прошлом. Текли недели, месяцы, но никто не оборачивался назад, желая подсчитать часы и мили словно монеты, уплаченные во имя их пути и цели.

Стало значительно прохладнее, чем прежде. Земля не нагревалась, пар не валил от водоемов. Над их головами в небольших просветах между величественными кронами деревьев мелькало серое небо. Звезд ночами не было видно, как и солнца днем — монотонная серость заполняла все кругом. По лесу гулял зловонный туман — это был странный смрад, схожий с тем, который одолевал временами жителей Гризая. По словам Гэри, пахло будто бы горелыми экскрементами, жженой костью и духотой, что скапливается в кузнице — всем вместе взятым.

Твари, которые выныривали из тумана у них на пути, становились все уродливее — у них часто было по две головы, по нескольку хвостов, пастей, ушей, по многу глаз и конечностей. Передвигались они с трудом, были пугливы и беспомощны. На них не охотились. Стриго раскапывал некое растение, и его корни прекрасно годились в пищу — они были вкусны и просты в приготовлении на углях. О мясе никто не мог уже и думать, пресыщение им было велико, а после встречи с фанатиками и ужасной участи их собратьев, многие отказались от употребления мяса навсегда.

Впрочем, убивать таких гигантов для того, чтобы накормить тринадцать человек, казалось само по себе отвратительным и нечестным.

Некоторые твари были так велики, что чтобы умертвить их, нужно было бы трудиться чуть ли не полдня. Никто не хотел столько провозиться с таким грязным делом, поэтому растительная пища устраивала абсолютно всех.

Они бодро шагали по поросшей косматой бледно-желтой травой земле. Путь был довольно ходким, но с некоторых пор почва стала какой-то мягкой и вновь теплой. Местами росла странная несгибаемая трава – жирная и остроконечная. Земля вдруг начала подрагивать и мерно вздыматься. Землетрясение то, однако, никак не влияло на соседние деревья, растущие ниже по склону. Все пожимали плечами и быстро продвигались вперед в поисках укрытия. Но Джокул вдруг поднял руку и отряд замер. Он указал им куда-то вниз. И выглянув из-за его плеча, люди ужаснулись.

Они увидели внизу голову животного столь титанического, что сравнение с горой было бы вполне уместно. Отряд стоял на поросшем травой и кустами брюхе огромной твари, которая, по-видимому, спала. А может быть, и умирала. Глаза животного были закрыты, мерное хриплое дыхание вздымало тело. Оно походило на бобра с развитыми лапами вроде кошачьих, широкой дряблой шеей и какими-то разодранными висячими ушами. Из приоткрытой пасти торчали зубы, столь огромные, что напоминали корабельные мачты. Неведомая тварь, не шевелясь, лежала между деревьями.

Снизу вдруг послышалось чье-то громкое рычание и визг – хищники напали на спящего, и хоть и были они в сотни раз меньше него, их стая беспрепятственно атаковала незащищенную шею, грубыми кожистыми складками лежащую на земле. Они рвали и трепали ее, отгрызая куски. С виду это были дикие кошки, но морды их были длинны на манер волчьих, а хвосты развиты и мощны как у обезьян — они цеплялись ими за корни деревьев и спускались сверху к своему пиршеству.

— Природа, — со вздохом изрек Стриго.

— А как тебе такая природа? – Хуги резко обнажил меч и, размахнувшись, бросился назад, полоснув подобравшегося к ним хищника по разинутой пасти.

Стриго выстрелил, и чудовище свалилось замертво. Все приготовились к бою – хищные твари обнаружили добычу повкуснее и намеревались разорвать отряд на куски. Охотились они огромной стаей – только самки.

Джокул стоял спиной к спине Хуги, угрожающе вращая меч перед носом животного, уставившегося на него маленькими хищными глазами. Диран уже запустил копье в цель, поразив грудь одной из нападавших. Боориш и Гисперан копья не метали, а ощетинились ими словно клыками, прикрывая капитана с двух сторон. Рифис, Тарис и Нэвор, как и Стриго со своим Эрлисом, беспрерывно стреляли, целясь в морды животных. Почувствовав сильное сопротивление, стая немного схлынула, но вот снизу к ним подобрались те твари, что терзали шею гиганта, и перевес сразу стал клониться в сторону чудовищ проклятого леса.

Стрелы кончились – трупы животных устилали землю, но оставшиеся в живых хищники нисколько этим не смущались, понимая, что теперь у них есть шансы славно полакомиться душистой человеческой плотью. Гэри и его единственный солдат Идвин стояли рядом с лучниками, вынужденными вооружиться ножами и короткими мечами. Одна из тварей метнулась вперед – мелькнул топор и с разворота Гэри снес ей полголовы. Вторая напоролась на топоры Идвина, третья свалила с ног Рифис, которая поспешила вонзить кинжал ей в горло, а Гэри рубануть по шее. Тариса тоже свалили с ног – хищница схватила его за запястье и потащила в сторону, но Хуги метнул нож и угодил ей в глаз, а Эрлис подскочил и вонзил клинок ей в шею, посему Тарис лишился лишь трех пальцев.

Сейм обороняться не любила – она ринулась в бой, вооружившись мечом и ножом, словно зубами, и хлестала лезвиями по большим влажным носам тварей, которые окружили ее со всех сторон. Хуги помчался к своей капитанше, но она и сама была быстра и ловка словно кошка, поэтому охотницы не могли подцепить ее ни лапой, ни сбить с ног – она откатывалась, уворачивалась и все время жалила их своими клинками. Хуги схватил одну из хищниц за хвост, и развернувшаяся в ярости кошка моментально встретила лбом его меч. Джокул вместе с Дираном и его людьми заслоняли собой Стриго и рычащего от боли Тариса. Идвину тоже досталось – на плече его зияла глубокая рана от когтей.

Кошки прыгали на них то все разом, то по очереди, пробуя любые способы, чтобы получить добычу. Но отряд скалился копьями да мечами и яростно отбрасывал их прочь. Так прошло несколько часов. Страшная усталость от напряжения еще не валила их с ног, но тот момент был близок. Хищники решили взять их измором, к тому же они принялись изводить людей протяжным воем и рыком. Со всех сторон в темноте раздавались страшные завывания и хрипы, не было видно ни зги, лишь в потемках еле заметно двигались серые силуэты. Эрлис сдернул свой плащ, скрутил его вокруг копья Гисперана, облил какими-то остатками факельного масла, и Джокул поджег его. Плащ весело запылал – хищники испуганно попятились. Они однако никуда не ушли, но держали дистанцию, ожидая, когда страшное пламя сойдет на нет.

— Жгите землю! – внезапно вскричал Джокул. – Землю!

— Зачем? – Гэри и Диран непонимающе уставились на него. – Чему тут гореть?

Мелкая редкая трава под ногами не могла претендовать на достаточное топливо для большого костра.

Джокул вырвал из рук Эрлиса «факел», которым он разгонял хищников, и принялся поджигать все, до чего мог дотянуться. По земле пополз дым. Горело скудно, хищники не убегали. Однако все большие площади удавалось поджечь Джеки, и скоро загорелся соседний кустарник. А вскоре загорелась и странная несгибаемая трава, которая оказалась шерстью гигантского зверя. Она тлела и ужасно смердела.

Джокул довольно усмехнулся.

— Вот сейчас. Вот уже пора! Ну давай же, родной, проснись! – кричал он кому-то.

И земля задрожала. То был гигант, всколыхнувшийся от боли. Деревья вдали куда-то поплыли, засвистел ветер, земля уходила из-под ног – и все повалились наземь. Хищники испуганно завыли, заметавшись из стороны в сторону.

— Бежим! – скомандовал Джеки, указав куда-то влево, где земля медленно вздымалась над ними – то был хребет гигантского животного.

Цепляясь за кочки и кусты, они устремились к хребту, который изгибался косматыми холмами. Там они уцепились за какую-то растительность и друг за друга – и вовремя. Раздался оглушительный треск и все перед их глазами поплыло и запрыгало, их мотало из стороны в сторону, словно земля разлеталась на куски. Гигант терся горящим боком о соседние древесные стволы, попутно стряхивая хищников.

Громыхнул раскатистый гудящий рык, словно кто-то подул в гигантский горн, таившийся во чреве чудовища. Откуда-то снизу словно комариный писк раздались жалкие рявканья хищников, бегущих прочь от мощи великана, пробудившегося и поднявшегося на все четыре лапы. Вдоволь начесавшись, он двинулся прочь.

Черные силуэты деревьев уплывали вдаль, ветер дул в лица воинов, сидящих на хребте гиганта, который направился вглубь леса, где была прохлада.

Джокул облегченно вздохнул, сбросил с плеча сумку и расположился на ночлег, посоветовав всем сделать то же самое и оставив Хуги сторожить их сон.

Невероятная поездка так всех взбудоражила, что они долго еще не могли уснуть, озираясь по сторонам, но, в конце концов, мерная качка и мелькающие стволы сделали свое дело, и усталым сном забылись все, кроме Тариса, все еще страдавшего от раны и прижимающего к себе перевязанную кисть.

Хуги стоял на холме и глядел вперед. Было раннее утро, стало ощутимо прохладнее чем прежде. Может, они приближались к горам, может, встречный ветер, обдувавший их, так охлаждал кожу.

Зверь брел в чащу, не подозревая о своих наездниках. Хуги чувствовал себя самым могущественным человеком на свете – оседлать такого гиганта он не мог даже в своих самых невероятных снах. Все в этом лесу восхищало его. Этот дикий, опасный мир жил своей таинственной жизнью, которая хоть и пугала, но так же завораживала и манила. Ему захотелось объездить на гиганте весь огромный массив Проклятых лесов, прихватив с собой и Рифис, и Джеки. Пусть даже только Рифис, но не одному, нет, лишь с нею. Он теперь вечно будет рядом. Испытывать восторг в одиночку ему было нынче скучно и тоскливо, и он страстно хотел разбудить Рифис, чтобы поделиться своими мыслями, ведь теперь он мог поделиться с нею абсолютно всем, и не было в его душе ни одного секрета от нее. Но она была измучена боем и крепко спала, уцепившись за Стриго, потому как боялась свалиться куда-нибудь с могучей спины животного.

 

Они ехали верхом на гиганте целый день, предаваясь отдыху и долгим разговорам. Зверь иногда останавливался и начинал с громким скрежетом обгладывать стволы деревьев — непременно зеленоватые, поросшие какой-то растительностью. После отходил еще дальше в чащу, но, в общем-то, шел в нужном отряду направлении. Джокул устроился на вершине холма-нароста на спине зверя, остальные двенадцать его спутников сидели ниже. Они медленно доедали остатки вчерашнего обильного завтрака, растягивая еду до завтрашнего дня. Тарис горевал, прижимая к груди перебинтованную руку.

— Не быть мне больше мастером, Нэвор, — жаловался он брату, — не стрелять как прежде. Я мог с закрытыми глазами сбить подброшенную монету, а теперь и стрелы вынуть не смогу своей клешней. Увечье сделало меня бесполезным, и хуже всего, что Рифис больше не будет учить меня, а Валли вышвырнет меня прочь. Ведь в его отряде должны быть лишь мастера своего дела, а я теперь обуза.

Он горестно вздохнул. Нэвор сочувственно похлопывал его по спине. Рифис же, услыхав речи Тариса, возразила ему.

— Не решай за меня, Тарис. Как был ты моим учеником, так и остался. Палец не рука. Ею ты движешь, до стрелы сумеешь дотянуться. Лишился пары пальцев — лишился техники, не более. И учиться придется заново  — это правда. Но поверь, освоишь новое умение. И не будет тебе равных.

— О, спасибо, Рифис! — Тарис подобрался к ней и с благодарностью пожал руку. — Твои слова лучше любых лекарств. Честно говоря, я мечтал, что ты так скажешь, да не смел спрашивать.

— Эй, Тарис, что за разговоры про обузу в моем отряде? — поинтересовался сверху Джеки. — По-твоему, я держу людей за отработанный материал? Мне важно мастерство моих солдат не потому, что я возомнил о себе пес знает что. Неужто ты решил, что я тут окружил себя избранными, ибо остальные не достойны моей великолепной персоны? Ха! — он усмехнулся. — Мне важны их умения, потому что я не хочу, чтобы все кто меня окружает, гибли на каждом шагу, ибо мой путь полон опасностей, и я не хочу бросать неопытных бойцов в мясорубку. Те, кто многое прошел и не боится ни смерти, ни правды, знают, на что идут. Именно поэтому они со мной, ведь я не лгу им. Ты добрался до Черных гор, Тарис. Ты уже — мастер. И я никуда тебя не вышвырну. Но не потому что Рифис не отказалась от тебя и дала тебе шанс, да и не потому что ты мастер. А потому что ты мой друг, вот и всё.

Он принялся насвистывать, глядя по сторонам. Тарис с благодарностью смотрел на него, расплывшись в улыбке. Рифис потрепала его по голове. Этот талантливый парень обладал поистине орлиным зрением и быстрой реакцией, она ценила его ловкость и скорость, превосходящие даже Стриго, известного своей меткостью и молниеносной стрельбой. К тому же именно Тарис первым поддержал ее, когда Джокул передал лучников Хирунда под ее командование. Ей нравился его кроткий нрав и скромность, он никогда не отказывал в помощи и всегда с готовностью предлагал ее сам.

— Дитё ты еще, — сказала Сейм, глянув в сторону Тариса, — не понимаешь, что не полный комплект конечностей делает воина мастером. Дух и упорство — вот что надо иметь. Вон безглазый Саммермор славно швыряет копье, хотя видит вдвое хуже прежнего. Владеет мечом, он, правда, паршиво…

— Ну спасибо, старушка, — отозвался Диран. — Детей, значит, поучаешь сидишь. Но меня-то за что поливать! И вовсе не паршиво. Я, конечно, не так зациклен на чем-то продолговатом с двумя увесистыми шарами по бокам. Но у тебя-то голова только этим и занята. Немудрено что ты так ловка в обращении с… мечом.

— Что вы заладили — дите да дите! Уж я точно не младенец, — проворчал Тарис.

— Не обращай внимания, — сказал Гэри. — Просто кто-то, похоже, размечтался о потомстве.

— Вот еще! — хором отозвались Сейм и Диран. — Ни за что. С меня хватит. Да ни в жизнь.

— Любопытно узнать почему? — спросил Эрлис. — Я вот подумываю, что однажды…

— И я, — вставил Идвин. – Отчего же такое категоричное отрицание?

Сейм ничего не ответила, Диран задумался, а Стриго сказал:

— Иметь детей сомнительное дело, Идвин. Да не в обиду никому сказано, друзья. Посуди сам: ты родился на свет не по собственной воле. Как бы глупо это ни звучало, но правды от этого не убавилось. Твои родители взяли да зачали тебя, решив продолжить свой род, но так ли он важен? Может быть, разумнее было не швырять новую душу в клокочущий мир? Ведь они уже прекрасно знали обо всех трудностях и ужасах бытия, что ждут нового человека на пути… куда? К смерти? Выходит, что люди родят детей, чтобы те всю жизнь страдали, пытаясь выжить, прокормиться, согреться и потом благополучно умереть в муках. Вспомни свое детство — ты побирался на грязных улицах Бланга среди таких отбросов, что уже почти утратили человеческий облик. Твоя мать умерла в родах, отца убили посреди бела дня ради нескольких монет. Успели ли они ощутить наслаждение жизнью? Думаю да. Стоило ли оно таких ужасных исходов? Вряд ли. Ты остался один, маленький и беззащитный, вынужденный выживать среди ужасов будней. Ты влип в реальность и выбраться невредимым уже не мог. Все мы не можем. Даже если сядем под кустиком и будем всю жизнь жить под хрустальным колпаком – мучения неизбежны, страшные и несправедливые мучения. Так зачем обрекать новых маленьких людей на все это безобразие? Зачем вырывать их из небытия для прохождения столь жестокой и опасной миссии — самой жизни?

Воцарилось молчание.

— Знаешь, Стриго, — медленно проговорил Нэвор. — По-твоему оно выходит так: рожать детей пристало лишь богатым, кто может обеспечить потомство достаточным наследством и безопасностью. А остальным что — отрубать гениталии?

— Не только лишь богатым, но людям, думающим о последствиях. Кто может вложить детям в голову достаточно знаний о мире и любви и умений выжить так, чтобы при этом не причинять вреда другим. Так оно мне видится.

— То есть дозволительно рожать богатым и умным.

— Ты забыл про умелых.

— Интересная точка зрения, — пробормотал Эрлис.

— И я полностью согласен с моим любимым книжным червем, — отозвался Диран, развалившись на траве.

— Я тоже, — буркнула Сейм. — Уж я знаю, о чем говорю. Мои дети сгорели в огне. И говорят, крики их были столь отчаянными и столь исполненными страданий, что у многих кто их слышал, не выдержали сердца. Лучше бы им было не родиться вовсе на свет. И все моя спесь. Мое ярое стремление породить множество копий себя самой. В итоге их юные души испытали страшные мучения. А я… а, чтоб меня крысы жрали, не берите в голову.

Все смотрели в землю. Гисперан тяжело вздохнул.

— Что-то, друзья, совсем безрадостно едем! Ну что за разговоры. Стриго известный любитель мудрствовать, это его развлечение. Не слушай его, Идвин. Стриго может в чем-то и прав, но просто этот парень так мало знает о наслаждениях. Жить стоит! Стоит! Иногда ради минуты удовольствия. Как можно позабыть о том, как потрясающе приятно греться на солнце, зарывшись в песок, какое блаженство выпить старинного вина, обнять красавицу и брести по колено в теплом море!

— Опять эта глупая пиратская романтика, — Сейм раздраженно закатила глаза.

— И не пиратская, а моряцкая, — заметил Гисперан, подобравшись к ней сзади. — И коль тебе она не по душе, то вспомни хоть объятия, те самые, от которых так тепло и радостно на сердце?

— Что-то не припомню, — процедила Сейм.

— Ну вспомни своего первого мужчину?

— Это было ужасно.

— Ну последнего!

— Это было еще ужаснее. Это был ты!

Раздался всеобщий хохот. Гисперан схватил Сейм за грудь.

— Ну неужели существование настолько скверно? Друзья, признаюсь, я сейчас счастлив как никогда!

Он получил локтем в бок и откатился, смеясь и постанывая.

— Вовсе не скверно, — сказал Хуги.

— О, это интересно, расскажи, Хуги, — подал голос Джеки, все это время увлеченно слушавший своих солдат. Он жевал травинку и, прищурившись, смотрел на него.

— Жизнь не может быть безнадежно скверной, коли человек так сильно цепляется за нее, так стремится к ней, — ответил тот. – Сколько раз я видел этот взгляд – отчаянный, умоляющий лишь об одном. Жить! Жить! Лишь бы пожить еще. Не важно кто умоляет – шлюха, леди, нищий или лорд, — умоляют все одинаково. Самое ценное что только есть у человека – возможность вздохнуть еще разок… Те, кто желает запросто покончить с жизнью, не могут трезво рассуждать, их разум страдает, а душа изранена. Скажу по себе. Отказываясь от жизни по своему желанию, человек до конца не верит, что жизнь закончится. Он пребывает в плену каких-то видений о месте, где его покинут лишь печали, но остальные чувства почему-то останутся. Но, как мне видится… нет такого места. Единственный способ победить печаль – остаться жить.

Джеки захлопал в ладоши.

— Вот это речь, Хуги. Как же разительно она отличается от тех слов, что говорил ты мне в Синем замке. Ты был так удручен и сломлен, цедил слова, искал уединения и смерти. Но глянь же на себя сейчас – ты живешь. Я рад, что так случилось. Я счастлив за тебя, ибо ты действительно переродился.

Хуги взглянул на него и усмехнулся.

— Вы все переродились, каждый по-своему, — продолжил Джеки. — Кто-то еще не понял этого, но оно так. Вы родились заново и в этот раз сами выбрали такой путь. И продолжите его в пути после смерти.

— Есть ли он? — спросил Тарис.

Все смотрели на Джеки. Он возвышался над ними на своем холме.

— Конечно есть. Обсуждать его — значит уже признать его существование, его неоспоримость. Ваша смелость, ваша любовь, ваша честность и преданность так безграничны, что обычной жизни не хватит, чтобы пережить всё это и насладиться этим. Для этого дела необходима вечность.

— Все ли пойдут этой тропой? — сказал Нэвор. — Возможно те, кто отринул богов, не заслужили…

— Любезный Нэвор, — улыбнулся Джеки, — не боги определяют твой путь. Точнее и определять-то некому кроме тебя самого. Богомольцы, старающиеся угодить всем богам что есть на свете, стелящиеся в попытках вымолить прощение ради своей выгоды попасть в Бездну, в чьи-то объятия и прочую близость — честны ли они? Едва ли! Ну а люди, что стараются блюсти сами себя, требуют сами от себя суда за свои действия, отвечают перед собственным разумом за свои проступки, наказывают сами себя болью и раскаянием в собственном сердце?

Они — честные люди, которые выступают за правое дело, не требуя награды. Им не важно поцелует ли их божество, приголубит ли святой. Они просто хотят правды и блага для всех. Они жертвуют жизнью не ради привлечения внимания богов, а ради другого человека, ради мира, ради своей любви. Их попойки, шутки и даже шлепки по задницам – все это честнее и лучше любых молитв, ведь добрый смех искренен, он не просит подаяние, не попрошайничает о милости и не унижает сам себя. Не унижайте себя, не склоняйте головы, не пригибайте себя к земле, коль можете встать и оглядеться! Вы живете не для унижений и пресмыкательств, а для поиска и открытий. Вы живете, соприкасаясь с другими жизнями. И смейтесь, мои братья и сестры. Смейтесь вволю! Вы на столь трудном пути к тому, что может изменить мир, излечить его. Вы не пытаетесь наболтать себе пропуск в Бездну – сейчас вы вообще направляетесь туда сами, своими собственными силами. Вот и всё.

Он отвернулся и вновь принялся насвистывать какую-то знакомую всем мелодию.

 

Зверь привез их в чащу леса, где внезапно буйно вспыхнула зеленью густая растительность. Огромные папоротники раскидывали листья словно мосты, всюду росли травы и кусты с гроздьями ягод, где постоянно копошился животный мир. Местность эта пришлась титану по вкусу. Он долго ел, тщательно пережевывая то, что надрал своими страшными зубами прямо вместе с землей. После чего его, наконец, сморило в сон, он начал опускаться на колени и заваливаться на бок.

Джокул с собратьями не зевали, поскольку давно уже ждали этого момента. Они резво перебежали с его спины на живот, когда зверь медленно ложился на землю, и, пройдя по лапам, спрыгнули в траву. Сверху она казалась пушистым ковром, на деле же высилась над ними широкими листами-флагами.

Все обнажили оружие и принялись прорубаться дальше вглубь, покинув своего гигантского зверя. Временами они натыкались на громадные, в человеческий рост, серые и красные шары, упругие и шершавые на ощупь. Грибы — пояснил Стриго. Больше их никто не трогал, ведь они могли быть и ядовиты. Иногда им встречались раскидистые блестящие сети, оплетающие корни деревьев и кустарники. И все моментально бросались прочь — никто не хотел столкнуться с огромными пауками, и по счастью этого и не случилось.

Чтобы передохнуть, им приходилось вырубать себе поляны, на которых разводили костры и устраивались на ночлег.

Днем было прохладно, ночью же —  ощутимо холодно, поэтому костры хорошо поддерживали и разжигали большое пламя,  которое к тому же отпугивало животных и насекомых.

Они упорно протискивались в плотных зарослях, прорываясь все западнее, монотонно двигались сквозь лес, пока внезапно не уткнулись носом в темно-серый гранит.

— Вот и всё, — изрек Джокул. — Мы пришли.

Он обрубил толстый травяной стебель и всем открылся обзор на отвесную темную скалу. Она убегала далеко вверх и терялась в буром тумане, клокочущем в небесах.

— Но где искать замо́к? — пробормотал Хуги, ощупывая камень.

— Не знаю, — признался Джеки. — Я заметил, что наш любезный зверь взял немного севернее, чем нам требовалось. Посему пойдем вдоль стены на юг и будем искать. Но думаю, много времени это не займёт.

Они вновь побрели по лесу, но на этот раз активно изучали отвесные скалы, не сводя с них глаз. Через несколько дней Джокул начал удовлетворенно потирать руки – он узнавал окрестности. И вскоре они вышли к тому месту, которое обнаружил Глэзи – небольшая земляная прогалина, окруженная зарослями, которая упиралась в монолитную скалистую стену. Стена была колоссальна – высока так, что терялась в тумане вершина. Огромна и неприступна, словно титанический меч, вонзенный в землю – деревья и те казались травинками у ее подножия. На уровне груди в скале виднелось металлическое круглое углубление. Оно поблескивало на серой гладкой поверхности, словно слеза на щеке небуланца.

Джеки провел по отверстию рукой. Он задумчиво оглядывал скалу. Никакого очертания двери не было заметно. Несколько лет назад на этом же самом месте Глэзи недоуменно разглядывал гладкую стену, а он, Джеки, валялся на земле и ел гигантских жареных кузнечиков с железного прута. Как сейчас он видел Глэзи, зарисовывающего символы на замке. Он был озадачен и бормотал что-то себе под нос.

Вот и Джеки стоял у скалы, полушепотом обращаясь сам к себе.

— Пора… пора…

— Конечно пора! — вывело его из задумчивости нетерпеливое восклицание Хуги.

Джокул обернулся и взглянул на своих спутников. Все стояли, выжидающе смотря на него. Джокул улыбнулся.

— Простите, друзья. Вы правы. Откроем же дверь.

Он достал из сумки бархатный мешочек и высыпал на ладонь все пять медальонов. Рука так и тянулась схватить один из них и вставить в отверстие, которое, судя по всему, идеально подходило ко всем пяти ключам. Джокул взял один медальон и вручил его Хуги. Еще три он отдал Рифис, Стриго и Сейм.

— Войдем лишь мы – те, кому достались ключи.

Изначально они с Глэзи планировали сделать это вдвоем, когда у них было лишь два ключа. В ответ на глубокий вздох Дирана Джеки рассмеялся:

— Не печалься! Я просто должен тебя оставить, ведь кто как не ты сможет вывести людей отсюда, доставить в Синий замок, рассказать о случившемся? Ведь неизвестно как там обстоят дела, — он кивнул в сторону скалы, — кто знает, выберемся ли мы. Ты мое доверенное лицо, моя последняя надежда, Диран.

Джеки распростер руки, и Диран крепко обнял его, утирая слезы.

— Эти письма, — Джеки вынул из сумки несколько свитков и вручил ему, – доставишь лично. Придется смотаться в Небуломон, извини.

— Хоть на край света, Джеки.

— Так мы и так здесь… И я думаю, настало время проститься всем нам.

Все принялись обниматься и жать друг другу руки. Гэри крепко стиснул ладонь Хуги.

— Я спокоен за них, — тихо проговорил он, кивнув в сторону остальных обладателей ключей, — ведь с ними идешь ты, приятель.

— В свою очередь, я рад, что ты остался – без такого мастера как ты солдатам не выжить одним в лесу, — усмехнулся Хуги. — До встречи, Гэри.

Диран схватил Сейм за плечи и расцеловал в обе щеки.

— Выбирайся оттуда живехонькой, детка. Без тебя тут будет скучновато. А уж ночами холодно…

— Ну, раз уж ты просишь, — усмехнулась Сейм. – И да, владеешь мечом ты не так уж паршиво, Саммермор. По крайней мере, ты не хуже остальных.

— Из твоих уст услышать такое – настоящее признание меня как мастера! — рассмеялся Диран.

— Обустраивайтесь здесь. Ждите нас три недели, — сказал ему Джеки. — Если мы не вернемся на исходе этого срока – уходите. И Диран, — добавил он, — корабль. Он твой. Ждет тебя в порту в Небуланноре, лучший из всех возможных, и оплаченная команда опытнейших небуланских матросов. Все подробности изложены в моем письме к Акеронти.

— Чтоб меня крысы жрали, Джеки! – Диран обомлел и на миг забыл как дышать. Он с хрипом ахнул и вновь стиснул Джокула. – Десять тысяч дохлых псов! Но как же… как же… Благодарю тебя, дружище! Возвращайтесь скорее, иначе я сам выволоку вас оттуда. И без вас я никуда не поплыву, слышите меня?

Джокул в ответ лишь рассмеялся. Простившись со всеми, он подошел к скале и слегка приблизил ключ к отверстию. Ничего не произошло.

— Давай же, — Хуги облизнул губы.

Джеки вздохнул и быстро вставил монетку в углубление, придерживая пальцем. Круг моментально засветился синим, рука Джеки так же озарилась свечением. Вокруг отверстия начал тонкой светящейся струйкой вырисовываться силуэт. Вскоре все увидели сияющий контур человека, на груди его висел медальон, в центре которого и располагалось отверстие.

— Наденьте их, — быстро скомандовал Джокул. Он схватил свой ключ и нацепил его на шею.

— Но что теперь? – прошептал Стриго. Он дотронулся до скалы, и к всеобщему изумлению она легко поддалась и откатилась назад, открывая небольшую дверь. Одновременно с этим раздался неприятный звук – непрерывный тихий гул. Внутри была кромешная тьма, оттуда пахнуло затхлостью, сквозняка не было, и Стриго про себя отметил, что это дурной знак. Видимый им проход был невероятно узким. Идти можно было бы лишь боком, и то не каждый сумел бы протиснуться. Хуги даже засомневался, пройдет ли в такую расщелину его широкая грудь.

— Ну что ж! Вперед! – весело воскликнул Джеки. Он уверенно вошел внутрь и принялся протискиваться между скалистыми выступами. Хуги тотчас бросился за ним. Они быстро исчезли в темноте и, словно очнувшись, остальные устремились за ними.

 

Гул резко прекратился, и дверь внезапно закрылась – плавно, но быстро. Гэри отчаянно пытался протиснуть в смыкающуюся щель свой топор, но древко обломилось под напором каменной плиты. Изображение человека погасло, отверстие перестало светиться – перед Гэри и Дираном была обычная темная скала, такая, какой они нашли ее впервые. Они с ревом пинали ее ногами, но каменная твердь равнодушно застыла серым монолитом.

 

Предыдущая глава

Следующая глава