Первое время они ничего не могли разглядеть. Резь в глазах не давала им нормально осмотреться. От столь долгого пребывания в полутьме и обезвоживания веки их едва раскрывались, сухие, воспалённые, лишённые слёз.

Якко нащупал позади себя руку Айло и, цепко ухватив его за локоть, прижал к себе. Они были здесь не одни. Уловив еле слышимый шорох, Якко достал из-за пояса хлыст и приставил к своим глазам ладонь, пытаясь сквозь пальцы рассмотреть, что было за дверями. Сначала смутно, но потом всё более явно он разглядел серые, будто стальные, стены и ослепительно яркий потолок – свет лился сверху. Это было помещение подобное Комнате, однако здесь не было ни кроватей, ни большой трубы в углу, ни шкафов с едой.

Якко, часто мигая, глядел прямо перед собой – посреди помещения стоял большой стол. Ближайшие к ним три стула были услужливо выдвинуты, напротив них стояли три стальных сосуда и три стакана. Проморгавшись, Якко, наконец, рассмотрел светлое расплывчатое пятно на другом конце стола – это был человек.

Женщина. Она была уже немолода, бела и жилиста как мрамор, крупна размерами – широкие плечи, скуластое лицо, большие гибкие кисти рук. В одной из них она сжимала длинный сверкающий мундштук, из которого плавно поднимался вверх дым. Её кровавые волосы были переплетены широкими чёрными лентами и собраны в одну толстую длинную косу, напоминавшую перетянутый веревками кусок мяса. Она спокойно оглядывала прибывших своими красными глазами, чуть кивая головой, и время от времени подносила ко рту мундштук. Она медленно втягивала в себя дым, совершенно не имевший запаха, и так же медленно выпускала его. Словно облако дыма вокруг её тела обвилась и драпировка из легчайшего бирюзового шёлка, на плечи была наброшена невероятного размера белая мантия, лежащая грузными угловатыми изломами на полу по всему помещению.

Якко обернулся и увидел, что Айло тоже во все глаза уставился на незнакомку. Он потирал лицо, словно не веря себе и пытаясь проснуться. Багги горестно качал головой и вздыхал, поглядывая на красноглазую. Он не ждал ничего хорошего и предполагал, что их убьют на месте. Айло, впрочем, был противоположного мнения – их ожидали. За столом переговоров. И следовало с чего-то начать диалог.

— Мы… — громким и мрачным голосом начал Айло, выходя вперёд.

— Доброе утро, господа, — внезапно перебила его красноглазая. Она говорила на гризаманском языке без какого-либо акцента и речь её была чиста и понятна. – Не утруждайте себя объяснениями и не мучайтесь умозрительными догадками. Горло пересохло, руки дрожат, а ноги не держат вас – присядьте и напейтесь же вдоволь. Это чистая родниковая вода, не бойтесь.

Она указала мундштуком на сосуды с водой. Айло медленно двинулся вперёд. Он первым схватил стальную бутыль и принялся жадно пить прямо из горлышка. Якко последовал его примеру. Багги подбирался к столу дольше всех. Он опасливо косился на красноглазую, словно боялся, что она может броситься и укусить его. Осторожно присев на краешек стула, Багги налил в стакан воды и залпом выпил его. Вскоре он не отставал от своих спутников, которые уже умывали лица, освежая глаза, и почти осушили свои бутыли.

Красноглазая дождалась, когда они вдоволь напьются и усядутся по местам, и вновь заговорила.

— Меня зовут Це́рия Эбреверт. Ваши имена мне известны.

— Откуда? – подозрительно прищурился Айло. Глядя на неё, он вспоминал труп подобного ей человека, который они вскрывали вместе с Миркуром. Чертами лица покойник сильно походил на неё.

— Вы же не думаете, что ваше появление в тоннеле осталось незамеченным? Мы видели каждый ваш шаг и слышали каждое слово с того момента, как вы проникли под землю.

— Демоническая магия… — пробормотал Багги.

— Ничего демонического и магического в видеонаблюдении нет, — спокойно возразила Церия.

— То есть всё это время, пока мы шли, вы разглядывали нас в ваши наблюдения, — тихо сказал Айло.

— Вы видели всё? – уточнил Якко. – То есть совсем всё?

Церия кивнула. И рассмеялась.

— Не волнуйтесь и не смущайтесь. Это не та проблема, о которой сейчас стоит думать. Но мысли господина Мориона как всегда обращены к наготе.

— К наготе? – угрюмо проговорил Айло. – Она права. Плевать, Якко. Моя нагота — их стыд, не мой.

— Мудрая фраза, господин доктор. Нагими вы пришли сюда, и вам нечего стыдиться.

— Если вы всё слышали, то должны знать, что каждому из нас есть за что испытывать стыд.

Церия прищурилась и покачала головой.

— Обсудим ваши терзания позднее. Сейчас гораздо важнее то, за чем вы явились сюда.

— Кто вы и зачем травите народ? – перешел сразу к делу Айло.

— Травим народ… а вы, значит, душой болеете за народ? А не ваш ли народ исполосовал вам спину? Может и ну его, этот народ? – она подмигнула ему и усмехнулась, выпустив длинную струю дыма.

— А я думал, вы уже отсмеялись, наглядевшись на нас в свои лупы, — процедил Якко.

— Едва ли я нахожу в вас что-то смешное, — серьёзно возразила Церия. – Вы очень тревожные люди. Изучая вас, я скорее скажу, что вы надрывны и подавлены. И мысленно пройдя вместе с вами ваш путь, я так же желаю полностью раскрыться и перед вами, и дать вам то, чего вы так хотите, дать вам ответы.

— Расскажите мне всё, — тихо сказал Айло. Церия понимающе взглянула на него. Легур испытал облегчение от того, что ему не нужно было осыпать её вопросами, вытягивать клещами ответы и умолять разверзнуть истину.

Он закрыл глаза и приготовился слушать.

— Господин доктор, вы должны знать, что яд «Чёрный Носорог» больше никогда не попадёт на ваши аптечные прилавки и никто от него не пострадает.

Сейчас мы находимся в переходе между Гризаманом и Негопле́ном. Негопле́н — гигантский город. Не раскинувшийся на холмах, но сосредоточенный в виде громадной башни, выстроенной из соралита много веков назад. Как и великий город Барил, Негоплен окружен горами шлака и отходов, известными как Чёрные горы, которые, кстати, находятся сейчас прямиком над нами.

Этот переход появился сравнительно недавно и сам по себе уже является преступлением – негопленцам запрещено покидать границы и взаимодействовать с внешним, заповедным для нас миром – вашим миром. Однако некоторым людям этот закон показался совершенно несправедливым. Иные из нас начали роптать и горячиться в страстном желании своём покинуть пределы башни, покинуть Негоплен. Впрочем, они ясно понимали, что нет им места во внешнем мире. Никто не ждёт их, никто не станет привечать, и кроме жизни, полной лишений, проведённой в вечных бегах, во внешнем мире иного исхода для них быть не могло.

— Некоторые люди, иные люди, они – о ком вы говорите? – перебил ее Айло.

— Я правлю Негопленом уже более шестидесяти лет. И народ мой в большинстве своём мало чем отличается от гризаманцев по своему облику. Но есть и меньшинство. Такие как я. Мы те, кого издревле звали стражами Бездны – мы выходцы из Барила, и мы призваны были стать оплотом и защитой гризаманским и небуланским землям. Быть стражами гризаманцев, если хотите. Мы раса мутировавших барилцев, и здесь мы именуемся бланка́рами, в Бариле, впрочем, это слово является бранным. Здесь же бланкаров сравнительно мало – они предпочитают жить в столице, посему некоторые даже гордятся своим прозвищем, которое выделяет из толпы ещё больше нежели чудной облик.

Пятеро бланкаров объединились, задавшись целью покинуть Негоплен и обосноваться в заповедной зоне. Они тщательно всё продумали – синтезировали особый яд, при помощи которого смогли бы извести, устрашить и подчинить гризаманское общество. Ничего не стоит обрести могущество над тем, кого сам же сломил.

Терзая людей, истребляя и сея ужас в их сообществе, лишь стоит выбежать из-за угла, вырвать яд из их рук, который сам же вручил им, и громко возопить о том лихе, что способно на такое чудовищное злодеяние, – и изничтоженный народ сам потянется к внезапному избавителю, умоляя о спасении. Однако быть спасителем недостаточно – это не приносит могущества и власти, кроме уважения и благодарности спасителю ждать нечего. Посему дальше последовало бы признание – и это я травил вас, я убивал вас, я расчищал вам дорогу и прореживал ваши ряды. Я открывал вам путь к свободе. Ибо нет ничего сладостнее простора и свободы, безграничных далей и могущества обладания ими. И теперь всё то открыто вам, о несчастное общество. И я веду вас за собою, ибо я принёс вам смерть, принёс вам и спасение от смерти, а значит принёс вам и жизнь. И посему я бог ваш.

Выходит так, что, истязая людей, тут же заставляешь их возлюбить себя – и это есть полное подчинение, вопиющее могущество. И для достижения этой отвратительной цели нужна такая малость! Сколь элементарен и прост был их путь к обретению вожделенной свободы!

Яд свой они назвали Чёрный Носорог – в насмешку над богобоязненными жителями внешнего мира, трепетавшими перед богами, но больше всего перед тёмным божеством Шерцей – сущностью ничто, предстающей в виде чудовищного носорога.

Им удалось выстроить тоннель довольно быстро. Никто из них не жалел средств на исполнение своей мечты. Посему сулилось огромное вознаграждение тому негопленцу, который сумел нанять достаточно гризаманцев для создания целой сети соучастников, готовых заработать на истреблении своего народа. Однако вместо того чтобы заполучить сие богатство, выполнив свою работу, тот сбежал и затерялся в глуби заповедного мира, сам возлюбив его больше всего на свете. С тех пор пятеро бланкаров сами заправляли делами, связываясь со своими приспешниками лично. Они представали перед ними в лесу, исполненные величия – высокие, белоснежные, с кровавыми волосами и глазами. Люди соглашались на всё, страшась гнева стражей Бездны и радуясь щедрой плате. Поэтому дело успешно продвигалось. Люди начали умирать, поползли слухи и страхи.

Однако одно событие заставило бланкаров сделать долгую паузу в своём гнусном деле. Один из них не смог вынести коварства этой безжалостной интриги. Оказалась она самым подлым и жестоким из всех деяний, какие он только мог себе представить. Сердце его не выдержало, осознание вины иссушило и замучило его. Он принял собственный яд добровольно и отправился в заповедный мир, чтобы успеть насладиться им и умереть в нём. Не было на нём ничего кроме савана и медальона, открывающего путь в Барил. И он сгинул где-то в лесах, тяжко страдая от боли. Воды Сапфировой реки принесли его прямо к вам в руки, доктор Легур.

— Он был так молод! – вскричал Айло.

— Это был мой сын, Цери́т. После его исчезновения и скандала, который за сим последовал, бланкары затаились и ничего не предпринимали. Когда же шум улегся и Церита перестали искать в опасной близости от тоннеля, они возвратились к своему чёрному делу. Однако обнаружилось, что их связной в лесу сбежал, перестав получать вести. Тут-то и наняли вас, господин Блар. И вы поселились в лесном домике, где занимались любимым ремеслом и выполняли поручения бланкаров до недавних пор.

Но и с вами вдруг перестали связываться, бланкары исчезли. Причина тому проста. Поисками своего сына занялась я лично и сама обследовала каждый дюйм Негоплена. Мною, в конце концов, и был обнаружен этот переход – гараж с несколькими экипажами, тоннель, страховочная комната, люк. И сами бланкары, которых взяли именно в той комнате, где вы нашли столько всего вкусного. Все запасы яда были мною уничтожены, тоннель опечатан и заблокирован. Бланкары сейчас пребывают в одном из самых ненавистных ими мест – в ещё более глубоком подземелье, нежели мы с вами. Гораздо более глубоком. В башне Негоплен много уровней, имеются и подземные. И они томятся на самом нижнем. В самой глубине ненавистного им Негоплена и нет им оттуда выхода.

 

Надолго воцарилось молчание. Айло зажмурился и стиснул руки в замок, замерев как истукан. От напряжения на лбу его, словно трещина, выступила тёмная вена. Ему казалось, что его голова и впрямь треснет от настоящего смерча мыслей, взметнувшегося после рассказа Церии. Та самая истина. Та правда. Великая отгадка, за которой он шёл, преодолевая тяжкий путь, была так предательски проста, но вместе с тем так удивительна и бредова, что он никак не мог понять, какие чувства испытывал, завершив свою миссию.

— Мне жаль вашего сына, — с трудом произнёс он, наконец. — Когда я говорил о нём в тоннеле… ведь вы слышали… и если какие-то слова показались вам резкими в его отношении, прошу простить меня.

Церия кивнула.

— Как он был похоронен?

— Он был сожжён.

Она вновь кивнула, негромко постучав давно погасшим мундштуком по столу.

— От лица моего народа я приношу вам извинения за это преступление, — сказала Церия, оглядывая всех троих, — и горько сожалею обо всех безвинно погибших. Я испытываю бесконечный стыд за моих сородичей и подданных, не сумевших достойно противостоять своим преступным желаниям.

— Но что же такого преступного в их желаниях? — вдруг спросил Якко. — Эти люди хотели жить снаружи, так почему же им нельзя? Вы могли бы просто помочь им осесть должным образом. Никто не пострадал бы, не было бы никакого яда и жертв его.

— Помочь? То есть преступить закон, угождая желаниям нескольких высокопоставленных лиц Негоплена? Им недостаточно было бы осесть в деревушке на окраине Гризая, господин Морион. Эти люди огромны, могучи, горды и богаты. Им нужно положение и власть, на иное они не согласны, ибо бланкары не привыкли прятаться и пресмыкаться. Могущество и знания их велики и устрашающи для внешнего мира. А в отношении его жителей они крайне презрительны и даже брезгливы. Даже если бы они мирно покинули Негоплен и явились народам Вердамана, ничего хорошего бы не вышло. Эти четверо относились к гризаманцам как к низшим созданиям, примитивным существам. Как к животным.

— Но вы-то так не относитесь? — пробормотал Багги.

— Ни в коем случае, господин Блар.

— Но вы упоминали слово «заповедный», а уж не значит ли оно, что мы вроде зверья в загоне?..

— Да они сами как зверьё в загоне, — перебил его Айло. — Бегут уже из своих клетей, роют подземные ходы словно кроты.

— Но почему? У меня тысяча «почему»! — Якко ударил кулаком по столу. — Почему всем негопленцам нет свободы? Почему им запрещено уходить и они вынуждены сидеть в башне до скончания времён? От этого любой спятит!

Церия усмехнулась.

— Свободолюбивый господин Морион! Вы мой любимчик. Я очень болела за вас и вы меня не подвели. Не вы ли сами заточили себя под землю? Не вы ли явились сюда за наказанием? Кому как не вам должно быть знакомо чувство ответственности.

Наш народ велик. Мы — выходцы из Барила. Это государство на краю соралитовой Бездны превосходит все мыслимые фантазии и является величайшей мощью нашего мира. И эта мощь может сокрушить, уничтожить привычный вам старый мир. Ведь он отказался следовать за нами. Предложенные нами знания не были приняты, страх не позволил людям узреть правду. Вместо того чтобы следовать за нами, люди принялись нам поклоняться.

— О каких знаниях вы всё твердите?

— О тех знаниях, что позволяют летать, о тех знаниях, что позволяют жить сотню лет. Знаниях, что позволяют обрести покой и благо в душе и не знать ненависти, не знать вражды, голода и боли.

— Видимо, не все среди вас обладают этими великими знаниями, — с горечью проговорил Айло. — Ваш сын сильно страдал, он испытывал боль, ненависть и был ранен в душе.

— Церит думал, что стремится покинуть пределы башни, но на самом деле стремился покинуть пределы своего Я. Он низко пал, не сумев возрасти и освободиться.

Дело в том, что все мы прекрасно знаем, кем являемся. Проходя свой путь по тоннелю, вы описывали себя невероятно подробно, вы изучили и осознали себя. И вы пытаетесь уйти от себя. Выйти из себя, стать чем-то иным, частью чего-то большего и прекрасного, ибо ненавидите себя, боитесь и презираете. Вы выходите за пределы своего я, вы хотите освободиться. Покидая свои границы, вы жаждете стать частью своего кумира, стать им самим. Вы скованны своим Я. И перешагнув через своё эго, вы стремитесь стать иными версиями себя, изменёнными, преображёнными. И хватаетесь за своего кумира – за то, что вытягивает вас прочь, завладевает вами и обезличивает вас. Но чётко зная кто вы, должно ли вам пасть, утягивая себя в пучину? Нет ничего благого в глубине клоаки, куда вы гоните себя, – любой кумир, идол, даже самый прекрасный, рано или поздно потребует кровавых жертв.

Вот вы, господин доктор. Трепещите от ненависти к себе и в то же время от любви к своему другу. Это рвёт вас на части. Вы казните себя сами, топите в вине, чувствуете себя недостойным любви, перешагиваете через себя и идёте прочь, вцепившись в небуланскую книгу — своего кумира. Вы не желаете возрасти самим собой, обрести благодать, свободу и просветление. Вы желаете распять себя во имя небуланской медицины, принести себя в жертву. Но господин доктор, ваше самонизвержение родит монстра, но не даст вам просветление.

— Я не доктор. Я уже монстр, — шёпотом отозвался Айло, глядя в стол.

— Вы мечтаете стать мастером, господин доктор, клеймя себя чудовищем. Но это вам не поможет. Это тупик. Слова «я не знаю» — ценнейшая ступень на пути к просветлению и мудрости. Не надо их стыдиться, не надо презирать своё неведение. Единственный путь — признание. Признайте, что вы ничего не знаете, признайте, что это первая ступень на пути к избавлению от неведения, но не повод биться головой о лестницу. В то же время вы должны понять, что никогда не станете мастером, — Церия встретилась с ним взглядом и улыбнулась ему, — ибо врач – вечный ученик. Не может он быть мастером. Сколь бы ни был он гениален, всегда останется что-то, чего он не знал. Всегда будет куда ему стремиться, чему учиться и что постигать. И в этом истинный восторг вашей профессии – бесконечная лестница познания, полная тайн и ответов на великие вопросы человеческой жизни.

Вы так убедительно говорите о принятии, признании, стремясь помочь господину Блару. Но сами себя вы не принимаете. Вы уходите от себя. Вы не желаете расти и обретать мудрость, вы лишь отталкиваете и ненавидите своё неведение, воспринимая знания из небуланского трактата как удары плетью, как собственную казнь. Вы напоминаете мне художников, пишущих невероятные фрески с благочестивыми религиозными сюжетами. Они умирают от невоздержанности и неистовства, хотя прямо из под их рук являются глазам ответы на многие мучившие их вопросы.

Вы шли сюда, чтоб встретиться с врагом, который, раскрыв вам свои планы, убьёт вас, «накажет» вас и вы будете страдать, истекая кровью, пока не умрёте, чтобы «пасть в вечную тьму». Но вот вы не встретили здесь врагов и не знаете что делать дальше, и вы в смятении.

— Вы правы, — быстро произнес Айло. Он всё так же смотрел в стол, будто пытался прожечь взглядом дыру в нём.

— Господин Легур, добро пожаловать в Негоплен. Здесь вы обретете знания, которые и не мечтали обрести, вы сможете учиться у лучших врачей и познаете глубинные тайны человеческого тела, о которых не ведают даже небуланцы. И это не будет вашим наказанием – это будет вашим просветлением. Вы сможете жить свободно и любить не боясь. Никто не посмеет занести над вами плеть, вырвать книгу из рук, осудить и оскорбить вас.

— Но я этого не…

— …заслужил? Бросьте свою собственную плеть, Айло. Вы пришли в Негоплен. Дорога была дальняя и вы устали. Бросьте же свою плеть на пороге моего дома и не входите с нею. Станьте свободным и сильным Айло. Ваше Я – прекрасно. Вы освещаете его знаниями и светитесь любовью и к себе, и к вашему другу. Обретая, возвышайтесь, созидайте, растите. Растите не вширь по тёмным углам, но вверх, к свету. Творите лучшее, на что способны, давайте миру то, в чём он нуждается. Каждая крупица, каждый кирпичик, что вы положите своим усердным трудом на строительство будущего, обернется фундаментом для дивного нового мира, который сможет родиться благодаря вам. Согласны ли вы с моим предложением?

Легур смотрел на неё, широко раскрыв глаза. Ему хотелось плакать, но слёз не было, веки его от того болели и сильно покраснели.

— Я согласен, — сказал он, устало закрыв лицо руками. Он потёр ладонями лоб и щёки и когда опустил руки – словно снял мрачную горестную маску. Его потрескавшиеся губы расплылись в улыбке, в измученном взгляде пробивались робкая надежда и благодарность.

Морион уставился на него, боясь вздохнуть. Он не смел обратиться к нему, не знал что сказать и лишь потрясённо взирал на Айло, принявшего воистину судьбоносное для него решение.

— Ну а вы, господин Морион? – Церия перевела на него взгляд. Якко вздрогнул. — Вы просто изумительны. Вы-таки пришли к самосознанию. Вы признали, что раньше любили лишь образ своего кумира, но не себя самого. И избавившись от него, вмиг почувствовали неимоверное облегчение. Но вы стыдитесь своих деяний и бездействий. Ваш стыд сводит на нет всё ваше самосознание. Вы погубили человека и теперь не можете нормально жить сами. Но ваше самобичевание не вернёт его, как не вернёт даже самое жаркое и искреннее искупление и самые тяжкие ваши муки. Вы хотите ответить за своё деяние – так ответьте честно. Хотите и дальше бесполезно прозябать в омуте ненависти к себе, либо желаете возрасти и привнести в мир нечто большее?

— Нечто большее… — рассеянно прохрипел Якко.

— Вы математик?

— Н-нет…

— Как нет? Ведь математик.

— Да нет же, я бестолочь. Я не учился долгое время и ничего толком не умею.

— Глядя на вас и впрямь никак не скажешь что у вас талант к математике. Ваш разум словно рассыпавшийся по комнате жемчуг – стремится во все углы сразу, скачет от одного к другому. А ведь у вас острый, живой ум. Вы тонкий ценитель красоты – искусство привлекает вас, вам нравится его гармония, многообразие, гибкость и всеобъемлемость. И то же вас привлекает и в математике, не так ли? Ведь математика это также искусство. Она обладает особой, свежей красотой – строгой, но яркой. Математика изящна, пластична, откровенна и торжественна как и… вы сами. Но не только это указывает на ваш талант. Вы обладаете удивительной памятью, но не знаете что с этим делать, верно? Скажите, сколько круглых отметок нарисовано на дороге от люка, ведущего в лес, до этих дверей?

— Семьсот сорок две.

— Верно.

— Как ты, тысяча крыс, это запомнил? – воскликнул Багги, всё это время с невероятным интересом слушавший разговор.

— Как обычно, — пожал плечами Якко. – Я будто складываю свои наблюдения на полку в голове.

— Ваш разум подобен безумно голодному зверю – ему нужна пища, вы же не кормите его, но отвлекаете какой-то ерундой, — сказала Церия. – Вы обладаете огромным потенциалом, но не можете распорядиться им. «Якко, ты рожден для великих дел, великих открытий. Твой разум виртуозен, идеи, рожденные им, изменят мир навсегда». Ваш отец это сказал вам, верно? Так идеи ждут вас. Ждут, когда вы распахнете им двери своего виртуозного разума.

— Виртуозного?..

— Умножьте число семьсот сорок два само на себя. А затем прочтите результат в обратном порядке.

Глаза Якко забегали словно он читал какую-то невидимую книгу. Через несколько секунд он дал ответ. Церия некоторое время молчала. Видимо, проверяла в уме результат. В конце концов она удовлетворенно кивнула и усмехнулась.

— Небольшая разминка пройдена вами блистательно. У вас свой метод быстрых вычислений, верно? Представьте что вы сможете, если посвятите своему мастерству некоторое время. К примеру, десять лет. Если вы разовьёте его, сможете управлять им, сможете создавать нечто удивительное. «Идеи, рождённые им, изменят мир навсегда» — так вперёд же, Якко. Восславьте и возлюбите свой разум и откройте его, как открыли своё сердце. Учитесь, обретайте знания, растите. Вы отняли у мира одного человека – так дайте миру в сто крат больше. Ведь и сами же говорили, что должны отдавать больше, чем принимаете и только так сохраните баланс. Добро пожаловать в Негоплен – место, где сбудется пророчество вашего отца. Где ваш разум послужит на благо человечества. Где вы будете свободны и счастливы. Где вы не просто последуете за своим возлюбленным, но обретёте себя и свободу, свободу быть тем кто вы есть, свободу расти и созидать. Согласны ли вы с моим предложением?

— Я согласен, — Якко широко улыбнулся и взглянул на Церию с восторгом, точно впервые увидел её. Ты ответила улыбкой на улыбку и медленно перевела взгляд на Багги. Тот мрачно смотрел на неё исподлобья, сцепив руки в замок. Церия, однако, не спешила заговаривать с ним. Она провела пальцем по мундштуку, и на конце его заалел огонёк, откуда вновь повалил дым. Затянувшись, она снова посмотрела на Багги.

— Да-да, — пробурчал он, не выдержав молчания. – Я не математик. Я не доктор. Я не умник какой-то там, я обычный мужик. Пользы от меня ноль, мозги мои уж куда как не виртуозны, я обычный птичник. Выслушал я всю подноготную этой дурацкой истории с ядом и теперь чувствую себя ещё большим куском бесполезного дерьма. Вот только не надо говорить мне, что я должен возрасти собой и прочая, прочая. Бестолков я да негоден, расти мне некуда, я виновен и причастен к гадостям, которые задумали эти бланкары, чтоб их Хундур жрал. И готов разделить их участь. Что вы там порешали со мной?

— Да мы казним вас и делу конец, — ответила Церия, выпуская струю дыма. – Голову с плеч – вот и всё. Идёт?

— Идёт, — вздохнул Багги, уронив лицо на ладони.

— Как?! – Морион вскочил, громыхнув стулом. – Я ушам своим не верю. Вы его не тронете!

Церия рассмеялась. Якко подобрался к Багги и встал у спинки стула, схватив голубятника за плечо.

— Сами придумывайте что делать. Но вы его не тронете, я не отойду.

— Шёл бы ты, сынок, на место своё, — сказал Багги.

— Ещё чего.

— А чего ты так взбесился? Я за тем и шёл сюда, чтобы надо мной свершили справедливый суд. Разве не так?

— Да плевать. Суд не суд – я никуда не уйду. Сиди помалкивай.

Церия всё смеялась. Тут Морион заметил, что смеётся и Айло.

— Это была шутка, — произнесла, наконец, правительница. — Конечно же, господин Блар, вас никто не казнит.

Воцарилось молчание. Якко, смерив Церию долгим недоверчивым взглядом, медленно сел на место.

— Знаете, юмор в Негоплене – настоящее дерьмо, — пробормотал он.

— Ваша забота о друге очень трогает, — заметила Церия, — но поймите, мы не можем казнить господина Блара, даже если бы очень того хотели. Вы, Багги, гражданин другой страны, мы не имеем права судить вас.

— Но я причастен…

— Да, — согласилась Церия. – Причастны. Единственное, что мы могли бы сделать, – передать вас под гризайский суд, в Негоплене не судят иностранцев, совершивших преступления в отношении граждан другой страны. Но мы не можем сделать этого — гризаманские методы исполнения наказаний недопустимы и неприемлемы, и мы должны защитить вас от сего насилия. Вы, Багги, застряли в тоннеле между двух миров куда вам хода нет. Здесь вы подлежите высылке под суд своей страны, там вам моментально вынесут смертный приговор. Вы не можете войти в Негоплен, не можете вернуться в Гризаман.

Айло и Якко в растерянности смотрели на Церию, безмятежно выдыхающую густой белый дым. Казалось, её совершенно не заботит двусмысленное положение Багги. Тот горестно вздыхал, качая головой.

— Да, таков любой исход суда гризайского – казнь! – проговорил он. – Казнят за что ни попадя, но уж тут-то эта древняя традиция была бы соблюдена справедливо. Можете высылать меня, ведь я не против… Я очень даже за.

— Традиция? – хмыкнула Церия. — Ах традиции, традиции, — она вздохнула и изо рта её вытекло целое облако дыма. – Некоторые традиции консервируют общество. Как янтарь застывает вокруг навозной мухи – и это выдаётся за великую ценность, наследие и красоту. Хм.

— Нет, Багги, — уверенно продолжала она. – Вы не вернётесь в Гризаман. Вы всё же войдёте в Негоплен.

— Но как же… я ведь не блистательный умище и нету у меня никаких таких достоинств. Ничегошеньки я не умею, преступник я, даже и по вашим законам. Как же мне войти?

— Признаюсь, ваш случай обсуждали многие. И один студент-юрист предложил замечательное и гениально простое решение.

— Оставите меня в этой комнате?

— Разумеется нет, — рассмеялась Церия.

— Но я не могу войти в ваш такой-растакой дивный город, где все такие умные и возвышенные над собой. Я-то вообще кто? Кем я там вам пригожусь? Мозгов у меня не хватит ни на математику, ни на письмо. Уж тут как кому при рождении отсыпано талантов – мне почти ничегошеньки не досталось. Да и не смогу я жить себе припеваючи, зная, что вообще-то должен быть выслан да казнён, но добрые негопленцы меня спасли и защитили от такого насильства. Несправедливо это, ведь возрастать мне некуда, для вашего общества я бестолков и поздновато мне учиться чему-то, никакой пользы с меня нет.

— Будет, — уверенно сказала Церия, указав на него мундштуком. – И если ваш воистину блистательный монолог окончен, позвольте же мне поведать вам о вашей дальнейшей судьбе.

Неужели вы думаете, что все достоинства человека должны измеряться наличием или отсутствием талантов, и если вы не математик, то вы, по вашим словам, бестолков да негоден? Почему же вы решили, что расти вам некуда, что нет у вас мозгов, достоинств? Вы клянёте себя, что вы не гений, но поймите – вы и не должны им быть, как и никто не должен.

Ваш путь по тоннелю привёл вас в Негоплен. И вы войдёте в него. Мы не можем пленить вас, посему вы сами спуститесь в подземелье, где томятся знакомые уже вам бланкары, вы войдёте к ним и сядете рядом. И будете говорить с ними. И они будут слушать вас и слышать вас. И слова ваши, идущие от сердца, и ваше горячее раскаяние и осознание своей вины снизойдут до них. Вы покинете их, и на следующий день добровольно явитесь снова, чтобы говорить с ними. И будете являться им каждый день. День за днем, год за годом, если понадобится. Побуждая их гордые сердца к раскаянию, вы увидите и примете истинного себя. И когда их глаза обратятся к вам не с ненавистью, но с благодарностью, вы обретёте покой и радость, освободитесь, освободив других.

Согласны ли вы с моим предложением?

Багги молчал. Он задумчиво чесал лоб, разглядывая свою грязную ладонь.

— Но с чего вы взяли, что они станут меня слушать? – спросил он.

— Слушать? Далеко не сразу, господин Блар. О, они будут в ярости. Увидев вас, они будут унижены, шокированы и оскорблены. Вы — гризаманец, один из тех, о кого они вытирали ноги. Вы явились в Негоплен, вы спустились к ним точно тюремщик. Вас не пленили, вы сами взвалили на себя эту работу. Бланкары умны и хитры, горды и могучи. Вам будет нелегко справиться с ними – изменить мировоззрение бланкара, тронуть его ожесточённое сердце сможет лишь по-настоящему могущественный дух. И я верю в вас, Багги. Эта миссия невероятно сложна. Это тяжкий труд. И он вам по силам.

— Я согласен, — проговорил Багги. – Мне есть что им сказать.

— Не сомневаюсь, господин Блар, — Церия улыбнулась и погасила мундштук. Она поднялась с места, и все трое вновь потрясённо уставились на неё, оглядев во весь рост. Невероятно высокая и статная, окутанная белым покрывалом, словно снежное облако вознеслась она над ними.

Церия указала своей большой дланью на заднюю дверь, которая была чуть приоткрыта.

— Итак, господа, следуйте за мной. Добро пожаловать в Негоплен, и да будет жизнь ваша в стенах его счастлива, полна открытий и свершений.

Подобрав длинные полы своей накидки, она медленно двинулась к двери, и вся троица последовала за ней.

У самого выхода Айло схватил ладонь Якко и крепко пожал её.

— Я вспоминаю твои слова. Случилось так, как ты и говорил, — сказал он. – Устремлённый – достигнет! Мы, два искателя, обретаем себя вновь. И без тебя, мой смелый, неунывающий Якко, я не смог бы добраться сюда. Благодарю тебя.

— Благодарю и я тебя, — откликнулся тот, — за то, что ты верил в меня и позволил пройти этот путь вместе с тобой. Кстати, а вот и ещё один искатель, — Якко хлопнул Багги по плечу. – И уж будь уверен, отыщет он многое!

— Эх, ребятки, — вздохнул Багги, — рад я, что вы со мной. Горжусь вами да радуюсь за вас. Уверен я, вы достигнете многого и свершения ваши будут грандиозными. Ваша парочка ещё покажет миру, покажет! Вы же у меня не разлей вода – и на земле, и под землей, и над землей в высоченной башне. Думаю, о вас так и книги напишут, и будете вы навсегда вместе и в жизни, и в смерти на страницах истории – как раз о чём ты, Якко, так горячо молился.

 

 _________________________

 

Предыдущая глава

Следующая глава