— Я сомневаюсь, что вам нужен охранник, — громко рассмеялся Хлатур, подъезжая к Хуги и Барди на разгоряченном жеребце. — Но удрать из города — это я всегда с удовольствием.

— Это точно, — согласился Барди, — никто, в общем-то, не отказался бы скататься с нами. Работенка-то не пыльная.

— Лучше скажи, ты захватил маски?

Барди кивнул и похлопал по сумке, висящей у луки седла.

Хуги взобрался на лошадь и тронулся вперед. Барди последовал его примеру, и вскоре они уже скакали по направлению к северным воротам.

Хуги молча трясся в седле, обогнав и Барди, и Хлатура. Он был погружен в свои мысли, направив взгляд между ушами лошади, словно не видя дороги. Взор его был чрезвычайно хмурым и тяжелым. Хлатур же явно наслаждался поездкой. Солнце светило так ярко и настойчиво, что начало даже припекать спину. Хуги тоже почувствовал, что его миджархийское облачение нагрелось, словно висело у раскаленной жаровни. Барди равнодушно следовал за улыбающимся Хлатуром, который нет-нет да отхлебывал из фляги на груди теплого вина.

Хлатур даже что-то запел, когда они миновали ворота.

Всадники спускались в низину, покрытую рощами и запруженную подземными потоками. Земля была покрыта рябым снежно-грязным ковром, вода же застыла хрупким, словно сахар, льдом. Дорога здесь была сносной. Грязь не бугрилась на ней глинистым гребнем, однако рытвин хватало. Зато не бездорожье, сказал Барди, выразив всеобщее мнение. Ехали они почти в полном молчании, лишь изредка Барди и Хлатур тянули вместе гризайские популярные песенки.

Хуги за всю дорогу не проронил ни слова. Он почему-то чувствовал себя деревенским дурачком, направляющимся с повинной к местному голове. У него возникало ощущение, что его обманули, причем что хуже всего – он сам себе лгал. Но не жалость к себе злила его. Скорее, собственная глупость и малодушие. Он не понимал и не узнавал сам себя. Но поскольку Хуги привык в жизни доверять своим ощущениям и предчувствиям, он понял — дело плохо.

Старик судовладелец, дедушка маленькой Маро, которого узнал Хуги, приговорен к сожжению вместе с остальными. В том числе и с детьми. Хуги дотронулся до поясной сумы – флакон с сильнейшим ядом был на месте. Прежде он никогда не сделал бы такого. Хуги нахмурился. Отравив детей до казни, он помог бы им избежать страшной гибели. Мягкое погружение в вечный сон – такая казнь показалась Хуги более подходящей.

Черный порошок оказался настолько сильным ядом, что для приготовления жидкости потребовались совсем крупицы. Растворенный в воде, он убивал мгновенно, в сухом виде действовал же слишком долго. Поэтому Хуги приготовил раствор, разведя яд большим количеством воды. Остатки пришлось отдать Легуру, но этого количества должно хватить на всех детей.

Хуги вздернул подбородок. О нет, он не пытался быть милосердным. Он расставлял смерти в том порядке значимости, скорости, жестокости, боли как расставлял свои склянки на полках и раскладывал оружие в своих застенках. Всё должно было быть правильно. Так, как положено. Некоторым должно умереть так, а не иначе. Может ли он решать это? Хуги прищурился. В данном случае имеет право. Он – палач. Он – герольд смерти. Не бесправный червь миджарха, как насмешливо именовал его высокомерный казначей Морион. Хуги презрительно хмыкнул. Но сам распорядитель гибели вверенных ему людей. Нет-нет, не был он гоним состраданием или жалостью. Но был обеспокоен беспорядком, что творился в его рабочей вселенной – сумбурное уничтожение толпы народа возмущало и тревожило его. Беспорядок! Сумятица! Неряшество! Хуги сплюнул. Зверство…

Они ехали несколько часов, прежде чем впереди показались белые стены святилища. Над стенами виднелись огромные каменные крылья. Всадники миновали ворота и оказались посреди садов, рассеченных множеством тропинок, по которым бродили люди, закутанные с ног до головы в синие балахоны с капюшонами. Клумбы были покрыты нетронутым слоем снега. Кустарники чернели голыми ветками. Посреди садов и по правую и по левую сторону росло несколько огромных сосен. Само святилище вырастало из сугробов большим светлым зданием, состоящим из нескольких цилиндрических строений, собранных вместе как органные трубы.  На главном строении красовалась огромная статуя крылатого медведя из белого камня. Он грозно скалил пасть и широко разверз крылья над святилищем.

Пока они подъезжали к дверям святилища, Барди раздал всем маски и надел свою. Хуги поскорее нацепил клюв на лицо и спешился. Послушник принял его коня под уздцы. Барди и Хлатур, похожие на уродливых птиц в своих масках, замешкались перед дверями, но Хуги решительно прошел внутрь.

Он быстро нашел, где держали приговоренных. Хуги спустился в подвалы и обнаружил там темницу. Пол здесь так же был густо посыпан солью. Отовсюду доносились всхлипывания и бессвязные речи. В темницах был ужасный холод. Хуги сорвал со стены факел и прошел вглубь подвала. Люди сидели кучками в углах своих клеток, пытаясь согреться. Вонь от испражнений была невыносима. Хуги поискал глазами старика и обнаружил его стоящим на коленях у решетки. Он просунул руки через прутья и пребывал в полусне. Хуги подошел и слегка толкнул его. Старик медленно поднял голову и воззрился на Хуги. Зрачки его расширились от испуга и удивления. Хуги извлек из сумки бутылочку и вложил ее в руку старика.

— Это яд. Дай его всем детям по капле утром накануне казни. Они начнут засыпать через шесть часов.

Старик усмехнулся и искоса глянул на Хуги. Он узнал его голос.

— Да это же любимый палач нашей семьи! – хрипло проговорил он. — Сам господин смерть пожаловал!

Наступила тишина, люди испуганно глядели на Хуги из своих углов. Даже дети на минуту перестали всхлипывать.

— Бери, — тихо повторил Хуги, сжимая его кулак, в который был вложен бутылек.

— Послушай, скольких людей ты загубил? Скольких дико замучил до смерти? Ты сам-то считал? — старик тщательно всматривался в глаза Хуги, виднеющиеся в прорезях маски. Бутылек он держал двумя пальцами над каменным полом. — А сейчас тебе вдруг стало жаль этих детишек, да? Жаль маленьких беззащитных людей. А почему бы вдруг? Уж не потому ли, что у тебя самого был ребенок? Как банально. Какая пошлость! Личная жизнь мешает хорошо выполнять свою работу.

Старик фыркнул. Хуги смотрел на то, как он поигрывает бутыльком, где плескались самые последние капли яда, которого у Хуги больше не осталось.

— Скажи мне, — старик сжал зелье в кулак и затем сунул за пазуху, — ну хоть чтоб знать перед смертью. Что с ребенком? Отдал кому или просто в печь бросил? Или свиньям подложил? А то, может, и сожрал под пивцо?

— Девочка живет у лучшей кормилицы в городе в роскошном доме на самой красивой улице, — мрачно проговорил Хуги. — Она обеспечена до конца жизни своей и своих детей.

— Да ты завидный был жених, ну какого зятя я упустил, — старик крякнул и устало опустил голову на решетку. — А сейчас почтенный отец. Дочь, небось, будет тобой гордиться. А ее женихи — уважать и опасаться. А как же иначе, ведь чуть что не так — и кожу сдерет, и солью посыплет, а потом и палкой пройдется. Да, да, видел я это твое «выступление». Да и многие другие. Зрелищно!

Хуги бесстрастно слушал его, скрестив руки на груди. После того как старик умолк, он повернулся к нему спиной и прежде чем уйти, бросил через плечо:

— Утром каждому по капле, запомни. И лучше бы тебе исполнить все в точности.

В дверях он столкнулся с Барди, уткнувшимся длинным носом маски в свои записи. Хуги сорвал со своего лица уродливый клюв.

— Здесь я закончил.

— Отлично, господин Миркур, — гулко воскликнул Барди, — тогда давайте убираться отсюда.

Он бежал к выходу и пыхтел как котелок с похлебкой. У Хлатура тоже был изможденный вид. Но он отказался снимать маску до того как они покинут территорию Белого святилища.

Барди долго не мог отдышаться. Он замотал маску в тряпицу и упрятал в седельную сумку. Его лошадь громко фыркнула. Барди вскочил на нее и галопом полетел мимо садов через ворота и прочь от святилища. Хлатур и Хуги неспешно скакали следом. За воротами Хлатур сдернул маску и стал изо всех сил втягивать покрасневшим носом свежий холодный воздух.

— Лекари говорят, воздух в сосняке целебный. Что хвойный дух никакую заразу не пропустит. Потому здесь и размещают больных.

— Но зараза-то не исчезает, — возразил Хуги.

— Ну, сейчас, может, получше станет, с новым законом.

Хлатур дышал полной грудью, прикрыв глаза. Хуги глянул наверх. Огромные сосны куполом раскинули над ними темно-зеленые ветви, припорошенные снегом. Их розово-коричневые столбы словно колонны поддерживали этот купол, скрывающий солнечный свет от путников. Всколыхнулись ветви, — и где-то в вышине с оглушительным карканьем взметнулась воронья стая.

— Воронье уже чует скорую казнь, — сказал Барди, почесывая красные щеки, раздраженные травами из маски. — Ишь как горланят. Не даром они живут возле тюрьмы с приговоренными.

— Я думаю, им просто нравится гнездиться в соснах, — усмехнулся Хуги. — Самое безопасное место для живой твари.

Всадники были уже недалеко от Гризая. Они только пересекли овраг и заехали на вершину холма, решив срезать немного по равнине, как вдруг пушистыми хлопьями повалил снег. Хлатур присвистнул.

— Вот тебе и первый день весны.

— Как снег на голову, да? — вздохнув, спросил Барди. — Весна ведь не девка в таверне, чтоб по свистку прибегать. В общем-то, дама она неторопливая, величественная. Как юность сменяется зрелостью, так и времена года неспешно перетекают из одного в другое.

— Барди, да ты поэт, — сказал с ухмылкой Хуги.

— В общем-то, слова не мои — Боргара, — покачал головой Барди. — Услышал в храме. Мне понравилось, как он сказал. Я люблю природу. Природа понимает человека. Она, в общем-то, не судит, не советует, не спрашивает и не отвечает. Иногда это то, что нужно, чтобы привести мысли в порядок. В общем-то, природа – истинный храм человека.

— Клянусь Бездной! — гаркнул Хлатур, оборачиваясь к Барди. — Если ты еще раз скажешь это своё «в общем-то», я опять напялю на тебя вонючую маску!

— Смотрите-ка, — Хуги указал на какое-то темное пятно далеко впереди.

— Кто-то чешет по тракту, — пожал плечами Барди.

— Да вот только северные ворота не выпускают и не впускают пеших, — сурово сказал Хлатур. — Это служебный тракт. Здесь нет пути ни в города, ни в поместья. А значит надо выяснить, кто таков и чего ему здесь надо.

Всадники быстро пересекли равнину и выехали на тракт. Человек на дороге, видимо, услышал стук копыт. Он резко сошел с пути и побежал в сторону сосняка. Это был мужчина в незамысловатом одеянии – на нем был обветшалый полушубок с тканным капюшоном, стоптанные сапоги да заправленные в них грубые штаны из мешковины, не подвязанные веревками. Веревки, однако, обвязывали большой мешок, который он тащил на спине. Хлатур быстро нагнал его и преградил дорогу. Остальные окружили незнакомца. Мужчина бросил мешок и упал на колени.

— Что в мешке? — крикнул Хлатур, указывая на него мечом.

— Господин, умоляю, — незнакомец воздел руки и с надеждой взглянул на Хуги. — Господин, я простой рыбак. Я рыбак!

— Открой мешок! — рявкнул на него Хлатур.

Рыбак дрожащими красными руками развязал веревки.

— Рыба, — сказал он, — это просто рыба! Я поймал её для своей жены!

— Ты откуда, рыбак? — спросил его Барди.

— Гризаец я, — мужчина повернулся к нему и подполз на коленях. — Иду домой. Я не замышлял ничего дурного, славные господа. Заберите мою рыбу, можете забрать еще чего. Только отпустите меня! Уж очень жена ждет. Вот-вот родит она.

— Раз ты гризаец, то знаешь, что рыбачить здесь запрещено, — отчеканил Хлатур. — Ты должен рыбачить со всеми в разрешенных местах.

— Знаю, каюсь, знаю! — опустил голову гризаец. — Но улов там уж очень скуден и труден. Не прокормиться нам! Жена вот-вот родит…

— Мне плевать на твою жену, — оборвал его Хлатур. — Ты должен выживать, соблюдая закон. Наравне со всеми. Здесь нельзя ни рыбачить, ни охотиться, ни даже просто шляться без дела.

— Да, это, пожалуй, главный вопрос, — сказал Хуги. — Как ты прошел Северные ворота? Тебя бы не выпустили без специального разрешения.

— Господин, пощади меня, — взмолился рыбак, подползая к лошади Хуги. — Я вижу, что милосердие тебе знакомо. Доброе твоё лицо. Пощади простого рыбака, я расскажу тебе всё! Не забирайте меня! Возьмите рыбу…

— Рыбу мы, конечно, возьмем, — кивнул Хуги. — Рассказывай, как ты прошел стражу.

— Я не проходил ворота, господин! Я пересек проток под стеной через решетку.

— Не понял, — сказал Хлатур. — Пересек проток? Ты проплыл под стеной?

— Да, господин. Перешел проток вдоль стены, зашел прямо в воду и перешел.

— Ты заходил в ледяную воду? — брови Барди поползли вверх. — И каким образом ты высушил одежду?

Рыбак вновь пополз на коленях в сторону Барди.

— В воду я заходил голым, господин! Одежду перенес в узле на голове.

— Как тебя не снесло течением? — спросил Хуги. — Оно там довольно сильное.

— Держался за скобы! Вбитые в стену скобы, господин, — ответил рыбак, снова метнувшись в сторону Хуги. — Рукоятки! Я случайно их обнаружил! Клянусь, не моя работа! Можно пройти через решетку, держась за скобы. Человек худой хорошо проходит, господин.

Хуги глянул на Хлатура. Тот в ответ бросил мрачный взгляд исподлобья.

— Давай сюда рыбу, — крикнул рыбаку Хлатур. — Ты, видно, больной умом, чтоб ради какой-то рыбы голым в реку прыгать зимой.

— Но господин, — со слезами воскликнул гризаец, — ведь День весны же. Ведь во имя Красной Аст стараюсь. Не могу к жене с пустыми руками… должно принесть… подношение тем, кто бремя носит! Должно мне!

— Плыви к своей жене, — сказал Хуги. — Правда придется тебе поплавать без рыбы.

Гризаец принялся кланяться и благодарить Хуги, отползая в сторону. Потом он вскочил и бросился по талым сугробам прочь.

— Мы что, его отпустим? — недоуменно спросил Хлатур.

— Мне некогда с ним возиться. Передам стражам северных ворот, чтобы они сами вылавливали из реки этого купальщика. Это немного смягчит гнев миджарха, когда он узнает, что под их носом был устроен лаз из города.

Барди пожал плечами.

— А рыбка, в общем-то, неплохая! Почему бы не зажарить ее, господин Миркур, у вас в каморке?

— Не имею ничего против, — Хуги подхлестнул коня и поскакал на тракт.

— Ладно, поехали, — недовольно протянул Хлатур, привязывая мешок с рыбой к рожку седла.

Предыдущая глава

Следующая глава