Маленький кабанчик счастливо копошился в куче листьев и желудей посреди солнечного леса. Для него и всего мира наступил новый день, согревающий спасительным теплом, дающий живительную пищу. Ещё хранившая зелень листва серебрилась на ветру, таившиеся в ней птицы сегодня были особенно говорливы, и пернатый базар наполнял лес хвастливыми причудливыми трелями. Было тепло, от почвы поднимался пряный аромат листвы, сырого мха, грибов и корней, смешиваясь с благоуханием цветов и хвои. Маленькому кабанчику тоже понравился такой вот простой и солнечный денёк, но внезапно жизнь его оборвалась – фыркнули листья ближайшего кустарника, раздался резкий хлопок, — и зверь упал, пронзённый стрелой в правый бок.

Из зарослей с добрым охотничьим луком в руках медленно вышла женщина. Она была одета в лёгкий мужской камуфляж – свободную серо-зелёную рубаху, на запястьях схваченную чёрными наручами, а на талии широким кожаным поясом, простые серые холщовые штаны, подвязанные верёвками, да сапоги на шнуровке. За спиной у неё сиял тугой канат тёмных волос, до того длинных, что ей пришлось заткнуть его за ремень колчана.

Она равнодушно выдернула стрелу из туши и, обтерев об траву, забросила обратно в колчан. Из-за пояса она достала верёвку, туго связала ноги кабана, закинула его себе на плечи и зашагала прочь.

Хоть поросёнок и был невелик, но тащить тушу было нелегко. Впрочем на её суровом лице не дрогнул ни один мускул, она нисколько не сбавила темп и продолжала пробираться через лес, бодро переступая кустарники и поваленные брёвна. Тонкие обветренные губы её были плотно сжаты в холодной, презрительной гримасе, тёмные глаза угрюмо исподлобья глядели вперёд. Её широкое скуластое лицо не выражало ничего кроме нескрываемого гнева.

Выбравшись из чащи на дорогу, которая вела к лесничеству, она сразу же наткнулась на компанию охотников, которые только отправлялись на промысел, получив разрешение егеря. Все трое были её соседями и были ненавистны ей до зубовного скрежета, о чём она никогда не стеснялась им поведать. Проклятое тупоумное мужичьё, — цедила охотница сквозь зубы, двигаясь навстречу своим недругам. — Когда же вы все уже сдохните, наконец!

Трое полностью экипированных охотников вальяжно шагали по тракту в лес, гогоча и раскидывая руки в стороны. Завидев женщину, тащившую на спине добычу, охотники стали толкать друг друга локтями и перешёптываться, то и дело прыская со смеху.

— Эй, баба! — крикнул самый здоровый рыжий детина по имени Афид. – Или не баба? Так с виду и не понять.

Остальные захохотали. Женщина молча приближалась к ним, с ненавистью и вызовом глядя Афиду в лицо. Охотники распределились на дороге, преграждая ей путь. Они по-прежнему держались непринуждённо и даже развязно, хотя один из них поглядывал на её лук всё же с некоторым опасением.

— Вроде бы мужик, да уж больно подозрительный – выпуклости не там где надо торчат, — рассуждал Афид, — что скажете, парни, – мужик или баба?

— Надо проверить! – заорал его приятель Мол, бросившись к охотнице. – А то как понять? Заглянем-ка в штаны, братцы, если хрен не болтается — так точно баба! А, Рифис? Баба ты или мужик? Раскрой, наконец, секрет!

Он схватил с земли ветку и её кончиком приподнял полы рубахи Рифис, после чего отпрянул в сторону, притворно охая от испуга. Все трое опять хором разразились оглушительным хохотом. Рифис, побелев от гнева, бросила тушу на землю.

— Лучше убирайтесь, выродки, – хрипло вскричала она, хватаясь за лук. – Лучше сгиньте в Бездну!

— Тихо, тихо, — третий охотник по имени Лоус миролюбиво поднял руки. – К чему такие волнения? Неужели ты боишься нас? Брось. Кто же посмеет обидеть саму Рифис?

— И кого же ты хочешь подстрелить с такого расстояния? — поддакнул ему Мол. — Чего как собака бешеная кидаешься на мирных людей?

Они подходили всё ближе, улюлюкая и бросая издёвки, и Рифис, потеряв терпение, швырнула лук на землю.

— Вот, хорошая девочка, — одобрил Афид, снимая с плеча моток верёвки, который, очевидно, теперь предназначался для Рифис.

Та, смекнув, что соседи задумали недоброе, быстро выхватила из-за пояса нож, поднырнула под палку Мола, которой он всё время пытался поддеть её одежду, и полоснула его по руке.

— Ах ты сука! – заорал Мол, хватаясь за запястье и быстро попятившись к лесу. Рифис, выставив перед собой нож, свирепо оглядела остальных и прорычала:

— Хотите, всех вас перережу?

Рот её скривился, глаза бешено засверкали, и всё лицо исказила такая ярость, что Афид и Лоус отшатнулись в сторону. Окровавленный кинжал и хныканье Мола, который где-то в кустах пытался перевязать себе рану, немало взволновали охотников, поскольку оба тут же стушевались и отбросили верёвки.

— Спокойно, кобылка, спокойно, — начал Лоус. – Зачем так дёргаться? Зачем ранила старину Мола, ведь он только лишь шутил. Мы же просто шутим, парни, верно ведь?

— Конечно, мы просто пошутили так, знаешь, по-соседски что ли! – улыбаясь, подтвердил Афид.

— Видишь? – осклабился и Лоус. – Раз уж ты строишь из себя мужика, напяливая штаны, и шатаешься по лесу, размахивая ножом, то привыкай и к доброму мужскому юмору.

— Сейчас я так пошучу, что дерзкая сука вообще пожалеет, что припёрлась в лес! – завизжал Мол, вываливаясь на дорогу и потрясая перевязанной рукой. — Она меня поцарапала! Вы только гляньте!

Рифис, исполненная ярости и презрения, плюнула в его сторону.

— Вы просто крысиное дерьмо, вы все. Убогие злобные твари. Надо было уже давно спалить ваши дома, пока вы пьяные, валяясь на своих женах, блевали и рассказывали о своих охотничьих подвигах.

— И это мы ещё злобные, — сказал Афид, обращаясь к Лоусу. – В тебе самой злобы столько, что вся деревня боится тебе и слово сказать. Да никто не хочет лишний раз с тобой на одной улице оказаться. А проще говоря, дурная ты рассудком. Надоела ты уже порядочным людям хуже горькой редьки. Заявилась в Речище вот так запросто, как к себе домой, да только тебя сюда никто не звал, никому ты не сдалась, дурная баба, одиночек здесь не любят, а уж таких наглых как ты и вовсе не терпят. Все мужики местные тебе негожи, занятия бабьи негожи, порядки местные и те негожи. Твоё вечное недовольство и наглость сидят в печёнках даже у нашего священника, ведь и храм ты не посещаешь, безбожница. За этот наглый вызов многие уже точат на тебя зуб. И настала пора преподать тебе урок, чтобы знала ты своё место и запомнила, наконец, каковы на самом деле здешние порядки, дорогуша.

Охотники разом бросились на Рифис и моментально похватали её за руки. Однако Рифис, яростно вырываясь, умудрилась наподдать Афиду по колену и тот ослабил хватку. Этого хватило, чтобы нож Рифис тут же со свистом устремился в сторону Лоуса, который перехватил её руку, вывернул кисть и отбросил нож подальше. Заломив руки Рифис за спиной, Лоус предоставил Афиду огреть её ударом в живот, отчего та согнулась, и на землю из её колчана посыпались стрелы. Не дожидаясь второго удара, Рифис боднула Афида в пах и вырвала правую руку у Лоуса, попытавшегося ухватить её за волосы. Она позволила ему приподнять её за косу и тут же вонзила ему в плечо стрелу, которую успела подобрать с земли.

— Вот тварь! – взревел Лоус, хватаясь за раненую руку.

Освободившись, Рифис бросилась за своим ножом, и едва вновь вооружилась, злорадно глянула на Афида, который и сам вынул здоровенный кинжал из-за пояса. Тяжело переводя дух, Рифис поманила противника, который явно опасался вступить с ней в бой один на один. Однако этому бою не суждено было состояться — почувствовав тяжкий удар и гремящую боль в затылке, Рифис упала на землю и быстро потеряла сознание. Мол победоносно потряс охотничьим луком и смачно сплюнул на лежавшую перед ним Рифис.

— Получила, наконец. Отдохни, бешеная псина.

Афид и Мол связали Рифис по рукам и ногам и потащили как тушу убитого зверя в сторону от дороги.

 

Очнувшись, Рифис обнаружила, что находится в охотничьем лагере. Туго связанная она лежала на траве совсем рядом с костром и подальше от охотничьего снаряжения. Постепенно приходя в себя после удара, Рифис поняла, что ей не дотянуться даже до самого худого ножа, и о том, чтобы сбежать, можно было сразу забыть. Неподалёку от нее на плаще, подбитом жиденьким мехом, сидел Лоус, он обнажился до пояса и обрабатывал свою довольно глубокую рану. Мол сидел в сторонке, надув от важности жирные щеки, и деловито натягивал на лук тетиву. Его запястье было бережно замотано тряпками, из-под которых торчала какая-то трава. Афид точил огромный нож, поглядывая на Рифис. Заметив, что та очнулась, он подмигнул ей и хитро улыбнулся, обнажая неполный комплект зубов.

— Сегодня у нас в лагере будет отличное развлечение, — сообщил он Рифис. – Не хочешь поучаствовать?

Рифис презрительно отвела глаза, уставившись в землю. Афид покачал головой.

— Смотри, Лоус даже соорудил из плаща перину. Сегодня он научит тебя быть женщиной. Для твоего же блага. Уж он вдолбит тебе, как подобает вести себя женщине, что должна женщина надевать и как разговаривать с мужчинами. Да, дорогуша, уроки тебе понравятся, ведь с такими учителями как мы везёт не каждой. Ох не каждой!

Рифис изо всех сил напрягла руки, выворачивая их из затянутых верёвок, но всё было тщетно. Хоть путы и слегка ослабли, высвободиться она не могла. Рифис вновь огляделась и вновь удостоверилась в безвыходности своего положения. Всё оружие было свалено под деревом подальше от костра. Рядом не было ничего, что могло бы помочь освободиться. Кроме разве что… Рифис покосилась на костёр, бойко поглощавший раздробленные поленца. Афид уловил беспокойство и страх в её взгляде и предовольно усмехнулся.

— Что, страшно стало? А биться на ножах в лесу с охотниками не страшно? Ну ничего, погоди, скоро тебе уже будет нечего бояться.

Афид отложил нож и принялся проверять лук. Мол уже полностью экипировался и теперь топтался без дела, ожидая остальных.

— Пошли в низину, где ручей, — обратился к нему Афид. —  Там полно свиней, давеча егерь говорил, что видел целое семейство. Мне он записал два поросенка, но я попробую протащить ещё одного. Ещё можно сходить на взгорье, там видели двух отелившихся олених. Так что вместо шести поросят можно оленя принести, шкура будет наша.

Оба охотника засобирались в путь, а Лоус лишь отмахнулся и многозначительно подмигнул приятелям.

— Я вас догоню, мне тут нужно провести пару поучительных бесед с будущей леди.

— Не торопись, настреляем сколько надо, — Афид посмотрел на Рифис и помахал ей рукой, издевательски послав воздушный поцелуй, после чего они с Молом скрылись за деревьями.

Лоус вскочил и быстро подошёл к Рифис. Лицо его больше не было спокойным и холодным. Оно потемнело, губы стали пунцовыми, а глаза жутко расширились. Он схватил Рифис за волосы и подтащил ещё ближе к костру, от чего её щеки и шею охватила нестерпимая волна огненного жара.

— Лежи здесь, будешь потеплее.

Рифис отворачивалась как могла, но близость огня была невыносима, и она немного откатилась в сторону, в страхе поглядывая на Лоуса. Тот, ругаясь на чем свет стоит, снова стал осматривать свою рану, которую пытался замотать оторванным краем рубахи. Из-под повязки сочилась кровь, вдобавок рана причиняла Лоусу немалую боль, что приводило его в лютую ярость.

— Тебе будет в сто крат больнее, бешеная сука, — пообещал Лоус. Тяжело переводя дыхание от гнева, он схватил флягу и отошёл от костра, чтобы вновь промыть и перевязать рану.

Рифис в отчаянии вновь попыталась вывернуть связанные руки. Хоть верёвка и болталась меж запястий, но освободиться никак не получалось — множество тугих узлов можно было лишь перерезать ножом. Охотники пожертвовали верёвкой, чтобы полностью обездвижить её, словно дикого зверя.

Рифис стиснула зубы, тяжело выдохнула и бесшумно скользнула вплотную к костру, вытянув руки над языками пламени. Закусив губу от боли, заливая щёки слезами, Рифис терпеливо пережгла верёвку. Освободить ноги она не могла, а обгорелые концы верёвок были слишком малы, чтобы придушить Лоуса, и Рифис схватила свою тугую длинную косу. Она сунула основание косы у затылка в огонь, и волосы тут же с шипением начали плавиться. Ухо и щека Рифис моментально покрылись волдырями, ужасная боль вынудила её отшатнуться от огня, но этого уже хватило, чтобы просто дорвать косу. Оторванную косу она намотала на кулаки и свернулась у костра калачиком.

— Что за вонь? – вскричал Лоус, бросившись к костру. – Ты что, уже начала поджариваться, туша свиная?

Он пнул Рифис, но та не шелохнулась. Лоус, заподозрив неладное, оттащил Рифис от костра, перевернул на спину и попытался распрямить её ноги. Внезапно Рифис выпрямилась сама, ловко накинула косу на шею Лоуса, повалила его на себя и стала сдавливать его горло изо всех сил. Застигнутый врасплох Лоус попытался дотянуться руками до её головы и схватить за волосы, однако это ему не помогло, поскольку притянув её голову к себе, он вынудил Рифис укусить себя за больное плечо. Его рот широко раскрылся в немом крике от ужасной боли. Он выгибался, пытаясь подняться, и бил Рифис, куда только мог дотянуться, но её зубы вонзались всё глубже, а руки сдавливали косу всё сильнее. В конце концов, он обмяк и грузно опустился на Рифис, уронив голову ей на грудь. Потерял Лоус сознание от боли или испустил дух, Рифис выяснять не стала. Она выплюнула кусок плоти, откушенный от его плеча, свалила с себя его тело и выдернула из-за его пояса охотничий нож. Перерезав путы на ногах, она, шатаясь, поднялась, оттащила охотника  и бросила его головой в костёр.

Её рот был залит кровью, одежда порвана. Затылок, шея и ухо сильно пострадали в огне и покрылись волдырями, обожжённые и израненные руки саднили. Рифис устало опустилась на меховой плащ Лоуса, пытаясь отдышаться и прийти в себя, но почувствовав, что вот-вот потеряет сознание, вскочила и принялась рыться в жалких пожитках охотников.

Потратив всю воду, какую она только смогла найти, напившись и смочив лицо и волосы, Рифис надела длинную коричневую рубаху Лоуса, подпоясалась чьим-то широким ремнём с поясной сумкой и привесила пару ножей. Поклажу и оставшееся оружие охотников она швырнула по разные стороны в кусты. Напоследок побросав плащи и мешки в костёр, где тлела голова Лоуса, Рифис покинула охотничий лагерь.

Она с трудом пробиралась через лес, смутно понимая направление. Голова кружилась, боль изнуряла её, насекомые вились над ней и липли к ранам. Трава начала казаться ей всё выше, заносить ногу, чтобы перешагнуть через бревно, становилось всё труднее. Кусты сгущались и преграждали путь, обнимая и скользя упругими ветками по рукам Рифис. Корни будто нарочно овивали ноги, цепляясь за обувь, заставляя Рифис постоянно спотыкаться. Лес впереди превратился в расплывчатое сине-зеленое пятно, всё вокруг душило и топило, словно в жарком травяном море. Последнее что видела Рифис – несколько силуэтов, вынырнувших из густой листвы и чьё-то лицо, изрисованное чёрными полосами. Душный лес завертелся хлёстким вихрем, к горлу подступила тошнота, а прелая земля встретила её крепким ударом в висок, оцарапав сучьями лоб.

 

Рифис с трудом разлепила глаза и уставилась на тёмный бревенчатый потолок, под которым висели гирлянды каких-то листьев и цветов. Она села и обнаружила себя на кровати в небольшой комнате, обустроенной под лазарет. Тазы, свечи, бутылки и пряный запах трав напомнили ей городскую аптеку, где любезный господин аптекарь замешивал настойки. Однако это была вовсе не аптека, и господина аптекаря наверняка здесь не было в помине, поскольку за небольшим столом у окна сидел и что-то торопливо писал вооружённый человек в кожаной куртке и зелёном плаще с капюшоном. Лицо его пересекали две чёрные вертикальные линии, стекая по глазам и щекам. Человек быстро взглянул на Рифис и невозмутимо продолжил писать.

— Как себя чувствуешь? – спросил он, не отрываясь от письма.

— Чувствую боль, — ответила Рифис, непроизвольно прикоснувшись к шее. С удивлением она нащупала прохладную повязку. Руки, голова и шея Рифис были тщательно забинтованы.

— Это хорошо.

Рифис осторожно поднялась с кровати и сделала несколько шагов по комнате. Ноги с трудом слушались её, голова кружилась и ныла у затылка приглушённой болью, однако Рифис, хоть и шатаясь, прошлась по всей комнате от кровати до противоположной стены. Оглядев себя, она обнаружила, что её переодели. Просторные холщовые штаны на щиколотках были плотно перемотаны тканью. Тёмная шерстяная туника была надета поверх полотняной рубахи. У кровати стояли удобные кожаные башмаки, порядком потасканные, но целые и чистые. Выйдя на свет, Рифис с удивлением обнаружила, что рубаха была глубокого синего цвета. Такой наряд гризайское простонародье позволить себе не могло. Значит, она вовсе не в Гризае.

— Тебе всё расскажут, у меня нет времени пускаться в объяснения, — словно прочел её мысли солдат с раскрашенным лицом. – Сейчас придёт Маурин и покормит тебя. Это врач. И это он тебя перевязал и переодел. Ты пролежала без сознания трое суток.

— А ты кто такой? – подозрительно фыркнула Рифис, медленно подобравшись к его столу, заваленному бумагами и сухими листьями.

— Я Стриго, — солдат отложил перо и поднял на неё своё полосатое лицо. Он был достаточно молод. Черты его лица были крупными, живыми с выразительным мужественным подбородком, а взгляд — спокойным и внимательным как у священника. Светлые волосы его были собраны сзади в небольшой тугой хвост. Широкие плечи скрывал объёмный плащ невзрачного цвета, служивший, по-видимому, неплохой лесной маскировкой. На спинке его стула висел колчан, полный стрел, рядом стоял огромный боевой лук.

Повисло молчание. Судя по всему, Стриго был не намерен распространяться о себе более подробно, поэтому и Рифис ограничилась собственным именем.

— Я Рифис.

— Вот и славно, Рифис, будем знакомы. Позволь мне дописать начатое, присядь-ка и просто подожди Маурина.

Рифис поняла, что от Стриго не добьёшься ровным счётом ничего, и разочарованно опустилась на какой-то сундук. Солдат продолжал поскрипывать пером, старательно выводя на толстой, грубой бумаге буквы и какие-то значки.

Вскоре дверь отворилась и в комнату, впуская яркий дневной свет, быстро вошёл крепкий невысокий старик с безбородым жизнерадостным лицом. Очевидно, он только что вымыл руки, потому что, войдя, швырнул на лавку влажное полотенце и ещё выше закатал рукава.

— О-о! – обрадовался Маурин. – Вот и наша красавица. Уже на ногах! Осторожней, дорогуша моя, осторожней. Ну, рассказывай, как ощущения?

— Больно, — оторопев, призналась Рифис.

— Прекрасно! – Маурин приблизился к ней, осторожно ухватил ладонями голову и, с прищуром глядя, принялся вертеть и ощупывать её. Рифис вскрикнула от боли и недобро поглядела на доктора.

— Ну и что же здесь прекрасного?

— А то, дорогуша моя, что обгорела ты так, что запросто могла уже и не очнуться, покоптись ты чуток подольше. Ожоги твои местами почернели, ведь голову ты обожгла до угольков! – отчеканил последнее слово Маурин. – Но раз тебе больно, то есть боль ты чувствуешь, то почувствуешь и всё остальное. Мозги не прожарились, жить будешь, и даже вспомнить случившееся сможешь.

— Так себе доктор, да? – сказал Стриго, бросив на Рифис быстрый лукавый взгляд .

Рифис невольно рассмеялась.

— Я действительно помню всё, что произошло, — неуверенно ответила она лекарю. – Но когда последний раз ела – не помню.

— Намёк мне понятен, — подмигнул Маурин. – Пойдём-ка со мной, пора немного прогуляться, раз ты у нас уже вовсю бегаешь. Я предупредил, что ты будешь обедать, тебе полагается полный паёк.

Рифис нерешительно проследовала за ним на крыльцо и озираясь двинулась по улице, стараясь не отставать от энергичного доктора. Кругом было много однотипных деревянных избушек, меж ними повсюду бродили лошади и мелкий скот. Беспрестанно что-то перетаскивая и перебрасывая друг дружке, на улице хлопотали люди. Большинством они были смуглы и светловолосы, переговаривались на непонятном языке и даже смеялись будто бы своим особым иностранным смехом. Крассаражцы! — с удивлением сообразила Рифис, глядя на окружающий её бодрый, расторопный народ. Ни одного бездельника или хотя бы лавочника, лениво развалившегося у входа в свое жилище, было не видать. Работа в деревушке кипела, вдобавок повсюду деловито расхаживали солдаты, вовсе не похожие на лесных лазутчиков вроде Стриго, но внушительно вооружённые и разодетые на крассаражский манер.

Маурин привёл Рифис к большому вытянутому дому, со стороны которого доносился уютный аромат горячей еды. Дверь была распахнута, до Рифис ещё издалека долетел дружный гул сытых голосов и бряцанье посуды. Войдя, она увидела длинный зал, заставленный столами и лавками, почти все места были заняты. Люди ели и увлечённо беседовали, однако, когда вошла Рифис, многие замолчали и с интересом уставились на забинтованную женщину.

— Входи, входи, — доктор подтолкнул Рифис вперёд. – Пусть глядят, не их это дело. Ну, поглядят да перестанут.

Он посадил Рифис на крайнюю лавку, а сам направился вглубь столовой.

Чуть поодаль сидел взъерошенный солдат средних лет с небрежной щетиной и таким же небрежным любопытством в глазах.

— Это долго же тебе косу-то опять отращивать, — протянул он, затягиваясь трубкой.

— Ничего, отращу, — буркнула Рифис. – Подлинней прежней. Ведь, может, ещё кого удавить понадобится.

— Хорошо, что лицо у тебя не обгорело, — рассуждал солдат, пуская клубы дыма, — а то осталась бы с фаршем вместо глаз.

— Кстати о фарше, — Маурин подоспел с большой тарелкой и кружкой и осторожно поставил их перед Рифис. – Жареный фарш, яйца, фасоль, лук и морковь. И само собой, вино, бьюсь об заклад, такого ты не пивала.

Взъерошенный усмехнулся.

— Винишко что надо, да, голодранцы? – завопил он, поднимая свою кружку над головой. В ответ ему раздался стук кружек и восклицания – присутствующие бодро выпили, громко соглашаясь со своим собратом.

Под этот радостный галдёж Рифис жадно набросилась на еду, заливая вино прямиком в глотку. Мягкое и бархатистое, оно обволакивало горло словно тёплым шарфом и приятно грело в груди, аромат его напоминал гризайские цветочные поля, колышущиеся под прохладным морским бризом. Рифис некогда было рассуждать, откуда у простых солдат вино, достойное стола миджарха. Голод подгонял её и заставил моментально расправиться со всей едой, что принёс Маурин.

После обеда доктор предложил Рифис пройтись по деревне, и они неспеша отправились бродить по зелёным тенистым улицам. Маурин по пути здоровался с каждым встречным, после чего непременно вспоминал о поселянах какие-нибудь забавные истории, и немало смешил ими и Рифис, и всех, кто находился поблизости. Рифис хоть и сгорала от нетерпения узнать, где же она находится и кто все эти люди вокруг, всё же предпочитала не задавать лишних вопросов, догадываясь, что деревенский лекарь был и вовсе не вправе на них отвечать.

Маурин тем временем привёл её к большому деревянному двухэтажному терему, окружённому охраной. Доктор перекинулся парой слов с одним из стражей и тот сразу удалился, оставив их ожидать у крыльца. Рифис с удивлением оглядывала терем — большой, красивый дом с высокой крышей, резными колоннами, ставнями со множеством цветных узоров – зелёные листья витиевато оплетали белых птиц, устремлённых ввысь. Все узкие стрельчатые окна были прикрыты, а большое окно на первом этаже распахнуто настежь, но оттуда не доносилось ни звука.

Стражи вокруг терема все как на подбор были смуглы, высоки и светловолосы. Рифис, раньше не видавшая крассаражских солдат, с интересом и довольно беззастенчиво их разглядывала, дивясь их чужеземной внешности и вооружению. Кроме Стриго и Маурина ей не встретился здесь больше ни один человек гризаманской наружности, поэтому она не переставала гадать, в каком краю очутилась, ведь крассаражские земли лежат очень далеко от Речища, при этом ей упорно казалось, что она по-прежнему находится в Синем лесу.

Солнце последних дней лета припекало нещадно, словно стараясь напоследок низвергнуть на землю весь свой жар. Несмотря на множество деревьев и тени кругом, лесная духота и насекомые не давали вздохнуть и расслабиться ни на миг. Однако стражи стояли совершенно недвижимо, не обращая внимания, как на их мокрые от пота шеи, облепленные волосами, садились комары и мошка. Всё та же гризаманская мошка, — заметила про себя Рифис. Водится ли такая гнусь в Крассаражии?

— Проходите, — услышала она громкий гортанный голос стража, который вернулся на крыльцо и тут же заступил на свой пост.

— А с меня обещанное, — сказал Маурин и с улыбкой протянул солдату бутылочку с какой-то зелёной жижей.

Страж просиял, ответил ему что-то на крассаражском языке, и хлопнул лекаря по плечу.

— Это от насекомых, — тихо пояснил Маурин, поднимаясь с Рифис по лестнице. – Редкостная дрянь – смердит как сотня дохлых кошек. Зато и мошка нос от неё воротит.

— Так вот чем от меня воняет, — пробормотала Рифис, — я думала, лекарством от ожогов.

— Твои ожоги заживут отлично, если в них не будут ежеминутно откладывать личинки и подъедать зажаренное мясо, — ответил Маурин.

Он толкнул массивные двери и они вошли в светлый, просторный зал, полный молчаливо толпящегося народу. Помимо седобородых старцев и вооружённых мужчин, поражённая Рифис заметила и вооружённых женщин — все они окружали здоровенный стол на толстых деревянных ножках, за которым сидел, вероятно, местный глава, изучающий бумаги, вроде тех, что исписывал в лекарской избушке Стриго. Стрелок также был здесь, среди остальных, и также выжидающе следил за тем, как рассматривались составленные им документы.

Между окнами на стенах висели карты с очертаниями Гризамана и Крассаражии. По углам стояли бочки и сундуки, уставленные кружками, мисками, подсвечниками с заплывшими свечами, заваленные свитками и книгами. У камина на тонком красном ковре с посеревшими прорехами лежала лошадь. Рифис заморгала, изо всех сил вглядываясь в престранное зрелище, и обнаружила, что огромное животное вовсе не было лошадью, но рыжей собакой чудовищных размеров. Собака повернула к ней косматую голову и скучающе зевнула, распахнув бездонную пасть со множеством внушительных зубов, от чего Рифис тут же попятилась к дверям.

— Вазис, лежать! – человек, сидящий за столом, оторвал взгляд от бумаг и посмотрел на Рифис. — Не бойся его, — кратко добавил он и сразу же вернулся к своему занятию. Бегло просматривая документы, он бросал их на стол и что-то записывал в большую книгу в кожаном переплете. 

— Действительно, — успокаивающе пропел Маурин, обняв Рифис за плечи, — чего бояться, это же Вазис.

Пёс снова повернул голову, услыхав своё имя, и громыхнул хвостом по полу.

— Видишь, он рад тебя видеть, — пояснил доктор, уводя Рифис подальше.

— Это что, собака?

— Конечно, собака.

— Размером с лошадь?

— Именно так, с лошадь. Присядь-ка.

Маурин усадил Рифис на сундук в углу и сам плюхнулся рядом.

Наконец, хозяин Вазиса, восседающий за столом, закончил своё дело и передал документы посыльному, ожидающему приказа с большой сумой на готове.

— Эти доставь в Скоггур. Эти в Бейге. Мои личные письма прилагаю, — дождавшись, наконец, распоряжений главы, посыльный сгрёб бумаги и поклонившись быстро удалился.

— Что ж, — теперь внимание главы перешло к остальным. – Остаётся только ждать. Не знаю, дождёмся ли мы ответа из Скоггура раньше, чем он явится.

— Без сомнений, он тут же примчится, — кивнул Стриго.

Ветхий старец, сидевший по правую руку главы, устало заёрзал в кресле.

— Пускай мчится, — сказал он, махнув рукой. — Здесь всё готово. Земля освоена, необходимые работы завершены, так что он может смело ехать домой.

— Домой, — с улыбкой повторил глава. — Именно — домой. Он о том всегда и мечтал.

Рифис ткнула доктора локтем в бок и прошептала ему на ухо:

— О ком они говорят?

— О-о, — тихо протянул Маурин, — в двух словах не расскажешь. Думаю, ты с ним ещё познакомишься.

Тем временем глава собрания обсуждал с присутствующими возможный ответ из Бейге, столицы Крассаражии, и многие заговорили на крассаражском языке, поэтому Рифис не понимала ни слова. По-крассаражски говорил и Стриго, причём говорил чисто, бегло и безо всякого акцента, в отличие от Маурина, так что Рифис не смогла окончательно понять, гризаманец он или крассаражец. После него опять взял слово глава и говорил весьма долго, указывая всем присутствующим на карту, разложенную на столе.

За это время Рифис удалось, наконец, его хорошенько рассмотреть и подивиться странной наружности крассаражского предводителя. Он был молод, высок и жилист, и обладал невероятно огромными светлыми глазами, отчего имел несколько болезненный вид. Гладкие русые волосы его были туго заплетены в косицу на затылке, а макушка блестела, точно натёртая маслом. Короткая борода выглядела темнее и менее опрятно, поскольку был он на удивление белокож и разительно отличался внешностью не только от крассаражцев, но и от гризаманцев. Своим благородным, светлым обликом он вызывал смущение и оторопь. Его открытое лицо располагало к себе, лёгкая улыбка внушала симпатию и доверие, но в больших, глубоко посаженных глазах таился какой-то дерзкий огонек самоуверенности и напора.

Закончив свою речь, глава вдруг добавил по-гризамански:

 — Благодарю всех, сейчас вы свободны.

Люди, быстро откланявшись, потянулись к выходу.

— Стриго и Руга останьтесь.

Двое молча встали у дверей, пропуская к выходу всех прочих. Глава поднялся из-за стола и, вновь приказав лежать Вазису, который радостно застучал хвостом об пол, двинулся к Рифис.

— Приветствую, — он протянул ей свою широкую бледную ладонь и Рифис несмело пожала её. – Следуй за мной.

Он указал на смежную комнату справа от входа. Двери не было. В небольшом уютном помещении с камином стояли два удобных кресла, застеленные звериными шкурами, стул и стол, на котором выстроились пиалы и глиняный кувшин. Глава уселся за стол, предложив присесть и гостям. 

— Я – командир Гладиус Аспин, — начал он, как только Рифис опустилась в кресло. – Ты находишься в Гиацинтуме, вольном городе крассаражских мастеров. Мои люди подобрали тебя в лесу, сильно израненную, и перенесли сюда.

— Благодарю, командир Аспин, вас и ваших людей за сострадание и гостеприимство, — сдержанно ответила Рифис. — Меня зовут Рифис Тидрек. Позвольте спросить, насколько далеко мы находимся от Речища и от Гризая? Мы уже в Крассаражии?

Командир улыбнулся.

— Нет, мы находимся на западной окраине Синего леса.

Рифис в недоумении взглянула на Аспина. Он с интересом изучал её, по-видимому, забавляясь её растерянностью и полным неведением.

— Но кто такие крассаражские мастера? Я никогда не слышала о них прежде. И что они делают в лесу Валлироя?

— В лесу Валлироя? – командир усмехнулся. – Лорд Валлирой неминуемо теряет своё право на Синий лес и вскоре утратит вовсе. К примеру, славный лорд уже любезно предоставил нам возможность выстроить здесь город, охотиться в лесу, использовать древесину. Вообще, Валлирой намного ближе к мастерам, чем многим кажется.

— Мастерам чего? – Рифис хоть и слушала Аспина недоверчиво, но вся подалась вперёд.

— Вольные мастера своего дела, — от военного до гончарного, — живут здесь, в Гиацинтуме, уже несколько месяцев, — пояснил командир. — Все они хотят жить в обществе, где их мастерство может развиваться и приносить пользу людям, где они не будут гонимы и брошены, но будут свободны и независимы. Здесь им предоставлено место жить своим умом, жить вольно.

— Старый Валлирой позволил кому-то на своих землях жить вольно? — поразилась Рифис. — Я живу в одной из его деревень, и всё, чем заняты люди в Речище — это выживание и попытки не умереть с голоду, снабжая Синий замок, бессмысленно огромную цитадель, населённую военными под предводительством самодура. 

— Верно, — улыбаясь, кивал Аспин. — И всё же ему пришлось сделать для нас исключение. За ним водится один должок. Страшный и стыдный должок, — он весело подмигнул Рифис, у которой от его слов пробежались по спине мурашки. — Между прочим, расскажи о своей жизни в Речище. В свою очередь, я тоже не могу тебе не удивляться. Ты – поселянка Валлироя в мужской одежде, носить которую гризаманским женщинам недозволительно. Ты охотишься в Синем лесу совсем одна, хотя он полон опасностей – грозных хищников, коварных людей. Когда тебя схватили те мерзавцы, одного из них ты задушила, сожгла, при этом чуть сама не лишилась жизни. Однако тут же встала и преспокойно отправилась домой. Скажи мне, ты отчаянна или слабоумна?

Кровь схлынула с щёк Рифис, она резко побледнела, опустила глаза и устало откинулась в кресле. Маурин с тревогой взглянул на неё.

— Ты в порядке, дорогуша?- он протянул к ней руку и быстро нащупал пульс. Рифис вяло кивнула ему и тихо заговорила, упёршись взглядом в чёрное лоно пустого камина:  

— Я поселилась в Речище совсем недавно. Я гражданка Гризая, мой муж Ризан был одним из самых уважаемых кузнецов в городе. По обвинению в убийстве стража покоя его казнили на площади у миджархии. После этого мы с сыном убрались из города, прихватив и убитую горем мать Ризана, — сделав глубокий вдох, Рифис продолжала: – Это Ризан научил меня владеть оружием. Он всегда говорил, что мне это может пригодиться, что я всегда смогу защитить себя и сына и прокормиться. Мы могли бы выжить и в городе, но ни я, ни старая мать не смогли там больше оставаться. Сразу после казни мы уехали в Речище к еле живой старухе, которая приходилась Ризану роднёй со стороны отца. Мать Ризана слегла, помешавшись после казни, после чудовищной, издевательской казни. Его сожгли как живой факел. Заставили танцевать. Этот проклятый палач, совершенно безумная тварь, устроил из его казни целое представление. И пока мой муж в диких муках сгорал, играла музыка, услаждая слух почтенного миджарха.

Последние слова Рифис процедила сквозь зубы, еле сдерживая слёзы. Подняв голову, она встретилась взглядом с Аспином. Он смотрел на неё не мигая, в его больших голубых глазах засверкали недобрые искры.

— Что ж, Рифис, сочувствую твоему горю. Ни один свободный, честный человек такого не заслуживает. Ты и сама чуть было не погибла от огня.

— Я благодарна вам за помощь, — призналась Рифис. – Если бы не вы, мне не довелось бы выбраться из леса живой. Мой сын Риган ещё не в состоянии прокормить себя и старую мать. И я должна вернуться к ним в Речище как можно скорее!

— Скорее-то можно, да пользы от того не будет, — сказал деревенский доктор, успокаивающе похлопывая Рифис по напряжённой руке. — Если ты сейчас же отправишься в путь, то свалишься в первый же овраг и попадёшь на обед медведям. Лес кишит ими, дорогуша, а раны твои кишат заразой, они грязны и всё ещё горят. Без моего ухода ты долго не протянешь.

Аспин кивал, соглашаясь с каждым словом Маурина.

— Оставайся здесь, пока не поправишься. Осмотрись, — предложил он. — Наш город не принадлежит ничьей миджархии, здесь нет стражей покоя, никаких священников, палачей и наглых крестьян. Здесь живут мастера – вольный народ умельцев, которые труд и свободу ценят превыше всего. Здесь каждый занят делом – тем, чем владеет в совершенстве. Мои солдаты искусны и умелы, преданы и храбры, как мужчины, так и женщины. Это не обычные наёмники, они служат не ради одной лишь монеты. Они мастера – их цель учиться самим и учить других. Здесь ты в полной безопасности, тебе ничто не угрожает. Ни медведь, ни разведчик не проскользнут мимо наших стрелков.

Слушая его мягкую, неторопливую речь, Рифис не могла не почувствовать, что та была полна затаённой властности и какой-то родительской гордости. Аспин говорил о своём народе как о драгоценном дитя, сверкая глазами, не имея и толики сомнения в нём. Он действительно по праву звался здешним командиром — не покориться его фантастической уверенностью в собственных людях было невозможно. Несмотря на кажущуюся сказочность его речей, и весь его облик эльфа-сказочника, нельзя было не поверить ему, не восхититься его могуществом претворять небылицы в жизнь.

— При этом у вас очень красивый город, командир, — ответила Рифис, искренне восхищённая чудесной лесной обителью крассаражских рабочих.

— Ты права, и с каждым днём он всё прекраснее, — горячо согласился Аспин. — Мы прорубаемся к Сапфировой реке, а вскоре займём и второй её берег. Гиацинтум ширится, народ его прибывает.

— Синий лес невероятно красив, — вдруг разлился речью Маурин, — с первых дней я понял, что это именно то место, где я хочу прожить жизнь и умереть. Это остатки древнейших лесов Вердамана, раньше все они были такими же прекрасными. Но небуланский массив посерел и умер, сухая крассаражия скудна лесами, хоть и там они обладают своей жаркой красотой. Южная Небула знаменита ядовитыми лесами. Синий же лес с его лазурным мхом, розовыми соснами, густыми березняками, яркими коврами редких цветов, множеством птиц и животных, чистой бурной рекой, – истинное чудо Вердамана. Счастливы люди, живущие подле такого сокровища.

Рифис грустно покачала головой.

— Им владеет лорд Валлирой, поэтому простые люди давно не замечают, насколько чудесен Синий лес. Каждая травинка здесь принадлежит лорду. Каждое деревце, каждая хворостинка, каждая ягодка, как и всякая добыча, строго подсчитывается, чтобы голодный люд не урвал лишнего. Это просто невероятно, что лорд позволил вам здесь обосноваться!

— Ему пришлось, — усмехнулся Аспин. — Он заложник некоторых обстоятельств, против которых он не может ничего поделать.

Маурин кивнул и рассмеялся. Рифис непонимающе оглядела обоих, но удержалась от вопросов. Если бы Аспин хотел поведать больше, он не стал бы молчать, и выпытывать что-то у него вышло бы совершенно бесцеремонно, да и страшновато. Его большие и хрупкие, словно витражные окна, выразительные глаза лучились спокойствием и дружелюбием, но некая величественность и искушённость охлаждали его простой и тёплый облик. С первого взгляда он нравился, с ним хотелось беседовать честно и откровенно. Но казалось, если соврёшь, если не раскроешься перед ним со всей искренностью — витражные глаза и впрямь остекленеют, подёрнутся коркой льда, пеленой стыдящего разочарования. Рифис была совершенно уверена, что прежде много раз взирал Аспин с леденящим душу разочарованием на многих и многих людей, и многие кошмары видал он во сне и наяву, оттого и смотрел так внимательно в новые, незнакомые лица.

— Командир Аспин, не сочтите мою просьбу дерзкой, — проговорила Рифис, — но, слушая вас, я не могу не думать о том, что в то время как я живу в вашем прекрасном городе, мой сын и свекровь прозябают в нищей валлиройской деревне, окружённые озлобленными соседями, вынужденные побираться у лавок.

Она в нерешительности осеклась и замолчала.

— Так в чём же просьба? – поинтересовался Аспин.

— Я знаю, нескромно просить вас о таком, и всё же… Найдётся ли в Гиацинтуме место и для моего сына со старой матерью? Могут ли они прибыть сюда, ко мне? Мы отплатим вам своим трудом. Я гожусь для любой работы, и как только с меня снимут повязки, отблагодарю вас за доброту как прикажете. Мой сын Риган очень трудолюбивый мальчик, он тяготеет к кузнечному делу, может дни и ночи напролёт не вылезать из кузницы. Всё, чему учил его отец, откликнулось в нём. Мы с радостью послужим вам, если позволите.

Аспин, казалось, вовсе не удивился.

— Раз уж ты ловка в обращении с оружием, возможно, захочешь вступить в отряд наёмников? – деловито осведомился он.

У Рифис от неожиданности спёрло дыхание.

— Я… боюсь, не настолько… ловка.

— Поднатореешь, — усмехнулся Аспин. — Так что скажешь?

Возможность связать жизнь с военной службой всегда казалась Рифис настолько несбыточной, что предложение Аспина, звучавшее уже скорее как приказ, ворвалось в её сердце горящей стрелой, взвихрив в её душе разом и боль, и радость, и страх.

— Неужели… мне будет позволено… — она медленно поднялась с места, уже мысленно представив себя солдатом и засомневавшись, не будет ли излишней дерзостью сидеть при командире. — Будет позволено… заниматься этим?

— Будет позволено, — кивнул Аспин. — Нам нужны новобранцы, тем более такие отчаянные как ты. Мы рады видеть тебя и твоего сына в лесном городе, — сказал он. – Гиацинтум открыт для каждого честного трудолюбивого человека. Между прочим, раскрою тебе секрет: кто хоть раз приходил сюда – оставался здесь навсегда. И я ни на миг не сомневался, что и ты останешься.

Рифис растерянно улыбнулась и шагнула к столу командира.

— Мне хотелось бы как можно скорее забрать сына и старую мать. Они голодают без меня.

— Думаю, скоро они уже будут здесь, — ответил Аспин, хитро прищурившись, — ведь я уже послал за ними.

Он поднял руку и сделал знак Стриго, который стоял в соседней комнате у дверей. Стрелок кивнул и быстро вышел, на лестнице застучали его лёгкие, стремительные шаги.

— Это Стриго Дормис, ты с ним уже знакома. Один из лучших моих людей, доверяй ему. Он привезёт твоего сына невредимым в кратчайшие сроки. Стриго отлично ориентируется в лесу, ведь он жил в чащобе с самого детства. Я нашёл его во времена своих странствий по Вердаману. Он жил с родителями в ужасной глуши близ Скоггура, никогда не выходил из чащи и ни разу не встречал людей. Был диковат, но любознателен. Уже тогда он был непревзойденным стрелком и мастером камуфляжа, ведь его учил опасный и безжалостный лес, куда более страшный, чем Синий. Сейчас его мастерство на порядок выше, и тебе будет чему у него поучиться.

— Благодарю, командир, — ответила Рифис, провожая Стриго взглядом. В окно она увидела, как тот резво удалялся в сторону конюшен. – У меня столько вопросов, голова идёт кругом! Я ничего не знаю о мастерах, об их истории, о жизни здесь.

— На все твои вопросы будут и ответы, об этом я также позаботился.

Командир снова взмахнул рукой и в дверном проёме возник статный мужчина в длинном зелёном одеянии. Он был уже в летах, но держался с большим достоинством и выглядел куда моложе, чем могла намекать седина, сильно пробивающаяся в его длинных волосах и бороде.

— Это Руга Дрок, мой поверенный, распорядитель и вербовщик. Он проследит, чтобы ваша семья не осталась без жилья и ремесла, и, конечно, чтобы ни один твой вопрос не остался без ответа.

— Однако всему своё время, почтенный Руга, — напомнил Маурин, поднимаясь из кресла, — сейчас мы проводим Рифис в лазарет, где её ожидает ещё множество неприятных минут. Лёгкая беседа по дороге это всё, на что сейчас у раненой хватит сил. 

Руга едва заметно кивнул и жестом пригласил Рифис проследовать за ним к выходу. Покачиваясь от головокружения, та шагнула к вербовщику, но тут же обернулась к Аспину, взглядом испрашивая разрешения удалиться. Командир указал ей направление своей широкой ладонью, и, улыбаясь, сказал:

— Ты свободна.

 

Предыдущая глава

Следующая глава